Восточноевропейские сюжеты и мотивы в королевских сагах

Тесные связи Руси и Скандинавии в Х-XIII вв. оставили свой след в разножанровых сочинениях древнескандинавской письменности, и в частности в исландских королевских сагах. Характер саговой информации о Восточной Европе весьма разнообразен: от «точечных» упоминаний до развернутых повествований. Нередки сообщения о походах скандинавских викингов на восток «в Аустрвег (по Восточному пути)»: они либо включаются в цепь военных приключений (как нападение Олава Харальдссона на Эйсюслу, представляющее собой лишь одно из его многочисленных сражений на Балтике), либо выступают в качестве элемента положительной характеристики конунга-викинга (типа «он был отважным воином и часто плавал в Аустрвег»). Наряду с этим, саги содержат сюжетно обусловленные рассказы о торговых поездках в Гардарики (на Русь) и в Бьярмаланд (Беломорье), о службе скандинавов в дружинах русских князей. Саги пространно повествуют о пребывании на Руси четырех норвежских конунгов, что подтверждается и сопутствующими скальдическими строфами^[131].

Древнерусский материал королевских саг распределяется хронологически весьма неравномерно. Основная его часть соотносится с раннефеодальным периодом русской истории (с X по XII в.), точнее, с временем княжения Владимира Святославича (978-1015) – конунга Вальдамара исландских саг – и Ярослава Мудрого (1016–1054) – конунга Ярицлейва. Обращает на себя внимание тот факт, что саги, внимательные к генеалогиям, не знают предков «конунга Вальдамара» и величают его «Вальдамаром Старым» (ср.: «Один Старый» – прародитель скандинавских богов). К более раннему времени относятся сведения саг и скальдических стихов о походах дружин скандинавских викингов по Восточному пути в Восточную Прибалтику и на север в Беломорье. Небольшое количество известий приходится на период феодальной раздробленности, на конец XI – вторую половину XIII в. Большей частью это – включенные в генеалогии датских конунгов сведения о матримониальных связях русской княжеской династии со скандинавскими дворами в XI – первой половине XII в. и некоторые данные о времени правления великого князя Александра Невского (1250–1263 гг.).

В королевских сагах находят отражение русско-скандинавские политические, матримониальные, торговые и культурные связи; в них содержатся сведения о русско-прибалтийских отношениях, о колонизации Русского Севера, о древнерусских городах и проч.

Политические связи. Скальдические стихи и королевские саги сохранили уникальную информацию о пребывании на Руси четырех норвежских конунгов: Олава Трюггвасона в 977–986 гг.^[132], Олава Харальдссона в 1029 г.^[133], Магнуса Олавссона с 1029 по 1035 г.^[134] и Харальда Сигурдарсона в начале 1030-х и в начале 1040-х гг.^[135] Уникальность ее определяется тем, что русские источники, знающие скандинавов на Руси, не называют имен норвежских конунгов, находившихся здесь на службе, и не упоминают воспитывавшихся здесь сыновей конунгов.

По разным причинам оказываются эти четверо на Руси: согласно сагам, Олава Трюггвасона выкупает из плена девятилетним мальчиком его дядя по матери Сигурд, приехавший в Эйстланд собирать дань для русского князя, и привозит в Новгород ко двору князя Владимира Святославича; Олав Харальдссон бежит из Норвегии от своих политических противников к князю Ярославу Мудрому; решив вернуться на родину, он оставляет на воспитание князю Ярославу своего малолетнего сына Магнуса; Харальд Сигурдарсон бежит после битвы при Стикластадире на Русь, которая заменяет ему на время родину и является как бы отправным пунктом для всех его дальнейших странствий, – сюда на хранение к князю Ярославу отсылает он награбленные им в Африке и Византии богатства.

Хотя обстоятельства появления на Руси норвежских конунгов весьма различны, однако все они ищут здесь временного прибежища и обретают его. Все они хорошо приняты русским князем и окружены почетом и уважением. Олав Трюггвасон и Магнус Олавссон находятся некоторое время на воспитании у русского князя (у Владимира и Ярослава, соответственно). Олав Трюггвасон и Харальд Сигурдарсон возвышаются на военной службе на Руси. Все четыре конунга отправляются из Руси назад в свою страну с целью захватить (или, как в случае с Олавом Харальдссоном, вернуть себе) власть в Норвегии. Источники отразили внешнеполитическую активность Ярослава Мудрого, широко использующего не только дипломатические средства и военную поддержку норвежских конунгов, но даже шпионаж и подкуп влиятельных лиц в Норвегии.

Жизнь норвежских конунгов на Руси описывается в сагах предельно лаконично, одной-двумя общими фразами. Совершенно очевиден недостаток конкретной информации, равно как и тенденция авторов саг на преувеличение роли знатного скандинава на Руси. И все же факт их присутствия на Руси, вопреки молчанию русских источников, неоспорим. Основанием для такого утверждения служат скупые по содержанию, но несущие достоверную фактическую информацию стихи скальдов.

Матримониальные связи. В значительной мере уникальны сведения королевских саг о матримониальных связях русской княжеской династии со скандинавскими дворами в XI – первой половине XII в. Ни один из русско-скандинавских браков не упоминается в древнерусских источниках. Сведения о браках

1) Ярослава Мудрого (Ярицлейва саг) и Ингигерд, дочери Олава Шётконунга^[136],

2) их дочери Елизаветы (Эллисив) и Харальда Сигурдарсона^[137],

3) внука Ярослава Мудрого – Владимира Всеволодовича Мономаха и Гиды, дочери Харальда Английского,

4) сына Мономаха – Мстислава (по сагам – Харальда) и Кристин, дочери Инги Стейнкельссона, шведского конунга,

5-6) дочери Мстислава Маль(м)фрид и норвежского конунга Сигурда Крестоносца, а затем – датского конунга Эйрика Эймуни,

7) другой дочери Мстислава – Ингибьёрг (или Энгильборг) и датского конунга Кнута Лаварда,

8) их сына Вальдемара Датского и Софии, дочери минского князя Володаря Глебовича^[138]содержатся (помимо «Гнилой кожи», «Красивой кожи», «Круга земного» Снорри Стурлусона, «Саги о Кнютлингах», прочих саг и исландских анналов) в «Деяниях архиепископов Гамбургской церкви» Адама Бременского и в нескольких средневековых датских источниках («Деяниях датчан» Саксона Грамматика, «Датских Бартолианских анналах» и др.)^[139].

Наличие этого материала в источниках весьма показательно: если саги, направленные на возвеличесние скандинавских конунгов, ставят в один ряд с ними «конунгов» русских, значит, известность и влияние этих последних в Северной Европе были велики. Матримониальные династические связи русского княжеского рода с королевскими фамилиями Скандинавии свидетельствуют, с одной стороны, о широте внешнеполитических сношений Руси и ее активной внешней политике, а с другой стороны – о могуществе средневековой Руси, к союзу с которой стремились Скандинавские страны. Кроме того, этот материал указывает на то, что политические отношения Руси с рядом Скандинавских стран в XI–XII вв. были мирными, дружественными.

Варяги на службе у русских князей. Королевские саги сохранили сведения о вовлечении какой-то части скандинавов во внутреннюю жизнь древнерусского общества, и в первую очередь – в войско князя в качестве профессиональной военной силы. Своды королевских саг «Круг земной» и «Красивая кожа» повествуют о предводительстве Олава Трюггвасона и Харальда Сигурдарсона в войске князя (Владимира и Ярослава, соответственно), «которое он отправил охранять страну»^[140]. В той же роли оказывается, согласно «Пряди об Эймунде», знатный норвежец Эймунд Хрингссон, поступающий на службу сначала к Ярославу Мудрому, а затем к его брату – полоцкому князю Брячиславу Изяславичу (Вартилаву саги)^[141]. При том, что нет данных, способных подтвердить прямую информацию саг, т. е. тот факт, что именно названные норвежцы стояли во главе древнерусского войска, содержащаяся в этих известиях косвенная информация сомнения не вызывает, поскольку верифицируется русскими источниками. Из них мы знаем варягов в качестве наемников – норманнского корпуса, который некоторое время постоянно служил князьям. Мы видим варягов среди славянского войска в походе Олега на Византию^[142]. Игорь, собирая войско, «посла по Варяги многи за море»^[143]. Владимир Святославич, готовясь к борьбе с Ярополком, «бежа за море» и вернулся оттуда «с варяги»^[144]. Ярослав, судя по летописи, чаще других князей обращался к помощи варяжских дружин: и в борьбе со своим отцом Владимиром^[145], и готовясь к столкновению с Мстиславом Владимировичем^[146]. Именно дружины викингов, а не отдельных искателей приключений нанимали к себе на службу русские князья вплоть до XI в. и заключали с их предводителями своего рода коллективный договор, на что указывают и летописи, и саги. Условия такого договора донесла до нас «Прядь об Эймунде»^[147].

В рассказе королевских саг о женитьбе Ярослава Мудрого на дочери Олава Шётконунга Ингигерд сообщается, что Ингигерд получила от князя Ярослава в свадебный дар Ладогу и то ярлство (т. е. область), которое к ней относится, и дала их своему родственнику, норвежскому ярлу Рёгнвальду. После смерти Рёгнвальда это ярлство взял его сын, ярл Эйлив^[148]. Передача Ладоги знатному скандинаву в начале XI в. не фиксируется никакими другими источниками, кроме «Саги об Олаве Святом» Снорри Стурлусона (во всех ее вариантах) и «Пряди об Эймунде». Тем не менее большинство исследователей признает достоверность присутствия в Ладоге в означенное время скандинавского правителя, однако характер княжеского владения в Ладоге (или Ладожской волости) оценивается весьма неоднозначно.

Итак, королевские саги говорят о двух формах использования скандинавов для охраны Древнерусского государства: с одной стороны, это варяги-наемники, с другой – скандинавы, охраняющие области, отданные им в держание.

Варяги-«находники». Информации о варягах-«находниках» на Русь в источниках почти нет. На конец VIII – начало XI в. приходятся по преимуществу повествования королевских саг о поездках скандинавских викингов в Восточную Прибалтику и о сезонных нападениях их разрозненных дружин с целью грабежа на земли эстов и куршей («Сага о Ньяле»). На XII–XIII вв. ложатся сообщения о пограничных конфликтах в Финнмарке («Сага об Этиле», «Сага о Хаконе Хаконарсоне»). Сообщений о военных походах непосредственно на Русь в королевских сагах и хрониках всего два: о датируемом 997 г. сожжении Ладоги ярлом Эйриком Хаконарсоном^[149] и о походе ярла Свейна Хаконарсона (в 1015 г.) по Восточному пути в Карелию и на Русь^[150]. Первое из них удивительным образом верифицируется археологическими материалами. Но с еще большим основанием можно говорить о достоверности саговой информации, поскольку она подкрепляется известиями скальда Эйольва Дадаскальда, современника событий. Напротив, известие о восточном походе ярла Свейна после битвы у Несьяра весной 1015 г. не поддается проверке по другим источникам. Развитие мотива от «Истории о древних норвежских королях» Теодорика, в которой говорится лишь о бегстве Свейна «в Русцию, где он и скончался», до развернутого рассказа «Круга земного» и «Большой саги об Олаве Трюггвасоне» могло основываться лишь на некоторых косвенных сведениях, которые и нашли отражение в этих рассказах.

Торговые связи. В королевских сагах находят отражение русско-скандинавские торговые контакты, которые предстают в основном как торговые связи Новгорода. Причина этого двояка: с одной стороны, именно с Новгородом связываются в сагах происходящие на Руси события, сюда приплывают почти все скандинавы, в том числе и скандинавские купцы; с другой стороны, изображение в сагах Новгорода крупным торговым городом не может не быть следствием известности средневекового Новгорода как центра трансконтинентальной торговли^[151]. Представление о Новгороде как о «торговом городе» находит в источниках собственно лексическое выражение: если из норвежских городов это определение применяется к Конунгахелле, Сарпсборгу, Бергену, Нидаросу, Осло и Тёнсбергу, то из двенадцати древнерусских городов – только к Новгороду. Путешественники в Новгород называются в источниках Хольмгардсфари, но термин этот весьма конкретен: всегда имеются в виду торговые люди. Прозвище Гардский (gerzkr), образованное от наименования Руси Garðar «Гарды», носят в сагах купцы, плавающие на Русь^[152]. Да и вообще купцы, отправляющиеся на Русь, нередки в сагах^[153].

Королевские саги, «Житие ев. О лава», «Древненорвежская книга проповедей», содержат указание на существование в Новгороде церкви ев. Олава, о чем сообщает и руническая надпись конца XI в.^[154] Существование скандинавского купеческого двора в Новгороде указывает на то, что к XII в. торговые связи Руси и Скандинавии носили в известной мере постоянный, регламентированный характер.

Религиозные контакты. В двух редакциях «Саги об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда и в «Большой саге об Олаве Трюггвасоне» встречается рассказ об участии конунга Олава в крещении конунга Вальдамара (князя Владимира Святославича) и всех людей в Гардарики (на Руси). Приписать Олаву обращение Руси и посредничество в этом отношении между нею (в лице Вальдамара) и Грецией понадобилось Одду для пущего возвеличения своего героя. И все же даже за этой вымышленной ситуацией усматривается реальная основа. Одд использовал, с одной стороны, исторические связи скандинавов с Византией и Русью, а с другой – предание о крещении Руси из Греции, которое было связано с именем Владимира и могло быть известно на скандинавском Севере^[155]. Эти данные могли попасть в Исландию устным путем через скандинавов, участников военно-торговых сношений с Русью.

Древнерусские города. В королевских сагах содержатся упоминания пяти древнерусских городов – Новгорода (Hólmgarðr), Ладоги (Aldeigjuborg), Суздаля (^Súrdalar), Киева (Kœnugarðr) и Полоцка (Pallteskia). Всего памятникам древнескандинавской письменности известно двенадцать городов. Число древнерусских городов в этих источниках выглядит весьма незначительным при сравнении с общим количеством собственно скандинавских городов, названных в тех же памятниках, равно как и с тем числом древнерусских городов IX–XIII вв. (более 400), которое известно по русским летописям и археологическим исследованиям. Эти данные тем не менее не являются свидетельством слабого знакомства скандинавов с Русью – обнаруженные археологами следы пребывания скандинавов на нашей территории говорят об обратном. В приведенных цифрах следует видеть отражение специфики скандинавских письменных памятников, не фиксирующих своего внимания на географии соседних земель и, может быть, приурочивающих место действия за пределами Скандинавии к ряду наиболее привычных, трафаретных областей или пунктов. И все же эти данные являются свидетельством непосредственного и длительного знакомства норманнов с магистральными путями и расположенными на них центрами.

Сведения о городах в источниках – разнохарактерные и весьма специфические: от точечных упоминаний имен и самых общих, типизированных, представлений – до конкретных деталей, верифицируемых другими источниками и порой просто уникальных. Наиболее известный (он встречается более 100 раз во всех видах древнескандинавских источников, за исключением скальдических вис) – Hólmgarðr. Прежде всего, он выступает в качестве столицы Гардарики (Руси), где находится и «главный стол конунга Гардов». Объяснение этого факта следует искать во временной (связанной с пространственной) последовательности возникновения древнескандинавской топонимии Древней Руси, которая сказалась в том, что топоним Kœnugarðr не вошел (точнее сказать – не успел войти) в традицию королевских саг, где столицей Руси и центром всех происходящих на Руси событий стал несколько опередивший Киев в контактах с «находниками-варягами» Новгород. В целом же Новгород представлен в самом обобщенном виде: здесь находится двор конунга («Сага об Олаве Трюггвасоне») и специально построенные палаты для княгини Ингигерд («Гнилая кожа»), палаты для варягов, нанимающихся на службу к Ярославу (Поромонь двор?) («Прядь об Эймунде»), церковь ев. Олава («Сага об Олаве Святом»), торговая площадь («Сага об Олаве Трюггвасоне»), – т. е. перед нами как бы некий традиционный набор характеристик столичного города. Небезынтересно, что о Киеве (Kœnugarðr) вообще нет конкретных сведений. Названный ок. десяти раз в поздних сагах и географических сочинениях, он всякий раз оказывается включенным в списки городов или (в форме множественного числа) земель в Гардарики. Информация о Ладоге (Aldeigja, Aldeigjuborg), напротив, весьма разнопланова. Ладога упоминается ок. сорока раз в скальдических стихах и сагах (ее не знают географические трактаты). Ладога предстает, в первую очередь, как промежуточный пункт на пути из Швеции в Новгород, где путешественники меняют корабли (морские на речные)^[156]. Известия саг о Ладоге в значительной степени верифицируются данными археологии. Сведения о Полоцке (Pallteskia) многоплановы: источники содержат сведения о Полоцке и Полоцкой земле как составной части Древнерусского государства, данные об укрепленности города Полоцка, а также некоторые конкретные известия о Полоцке, относящиеся к XI в. Из королевских саг его знает только «Прядь об Эймунде»^[157]. О Суздале и Суздальской земле говорится в «Саге о Хаконе Хаконарсоне»^[158]. Первостепенный интерес представляют нашедшие здесь отражение связи Суздальской земли с Подвиньем, с одной стороны, и факт знакомства скандинавов с путем из Беломорья в центральные русские земли в первой трети XIII в. – с другой. В целом информация о древнерусских городах в памятниках древнескандинавской письменности дает возможность определить города и области, имевшие наиболее тесные северные связи.

Колонизация северных окраин Древней Руси. Королевские саги содержат большой объем сведений о Русском Севере, под которым принято понимать территории, лежащие в Восточной Европе севернее 57° с. ш. В скандинавских источниках эти земли обозначаются топонимом Бьярмаланд (Bjarmaland) – «Земля бьярмов». Вопрос о точной локализации этой области, равно как и об этнической принадлежности «бьярмов» остается на протяжении двух веков предметом острой научной дискуссии. В сагах содержатся указания на связь Бьярмаланда с древнерусскими землями («Сага о Хаконе Хаконарсоне», «Прядь о Хауке Длинные Чулки» и др.). Бьярмаланд предстает в сагах как сказочно богатая страна. Очевидно, что основой для создания такого мифа послужили пушные богатства этого края. Есть все основания полагать, что главной целью для поездок скандинавов и русских в Бьярмаланд было приобретение пушных богатств.

Сведения исландских королевских саг о Восточной Прибалтике, Руси и Русском Севере незначительны на фоне содержащейся в этих же источниках информации по истории Скандинавских стран, и особенно Исландии и Норвегии. Но все же приведенный выше материал свидетельствует об интенсивности и многообразии контактов Древней Руси со Скандинавскими странами. Ниже я предлагаю также краткий обзор восточноевропейских сюжетов в королевских сагах (см. табл. 4).

Таблица 4

Восточноевропейские сюжеты в сагах о норвежских конунгах