«Пора и мне в дорогу» – Илья посмотрел на последний вагон уходящего поезда, отвернулся и направился через зал ожидания к метро. По дороге передумал, пересмотрел планы и скорректировал маршрут. Любопытство – назойливая штука, надо избавляться от нее любыми способами: или послать куда подальше или поддаться целиком и полностью. И сделать все, чтобы получить ответ на свой вопрос.

«Это ты один постарался, или Аркадий помог? Сколько лет было той, на берегу озера? И сколько было вас – один, двое, трое? Черкашин с вами резвился, или только баньку топил? Ответь, умоляю, я никому не скажу. А это тебе бонус, картинка на ночь» – в аттаче к письму на адрес «Трансгаза» ушли фотографии вскрытых могил – неопознанных, у дальней стены городского кладбища и детских, с гробами, полными собачьих костей.

«Письмо успешно отправлено» – вот и славненько, теперь ждем. Илья убрал телефон, толкнул перед собой пустую корзинку на колесиках и оказался в зале супермаркета. И неспешно покатил вдоль заваленных продуктами полок, брал в руки и придирчиво изучал каждый пакет, каждую банку, что-то браковал, что-то отправлял в корзину. В общем, всячески тянул время, те томительные четверть часа, пока не зазвонил второй – заветный – мобильник.

– Мы готовы к диалогу с вами, – проговорили в трубке. – Условия прежние…

– Чего? – перебил обладателя неплохого баритона Илья, – это ты мне условия ставишь? Ты башку-то включи, шестерка. Я тебе сейчас сам условий во все дырки понатыкаю, только подставляй. Хозяина зови, с ним говорить буду, а ты в жопу иди, и псов своих с собой прихвати. Три раза мимо меня прошли, меняй ты их к чертовой матери…

Трубка умолкла, Илья присматривался к йогуртам в открытой витрине. Надо бы пополнить запасы, дома в холодильнике шаром покати, но – с другой стороны – он же уезжать собирался. Черт, и еще одну легенду надо придумать, но это успеется, всемирная паутина нам в помощь…

– Господина Меркушева сейчас нет в стране, – вежливо проговорили из трубки. – Потребовалось его присутствие на переговорах, он улетел в Вену два часа назад…

– У Валерки что, мобильника нет? Или роуминг дорогой? – Илья решился и бросил в корзину пару пластиковых бутылок с йогуртом, покатил дальше вдоль стеллажа. Пожалуй, молочки пока хватит, теперь надо что-то посущественнее. Не подозрительной колбасы, конечно, а свежачка, желательно парного. Это вон туда…

– Видимо, мы не совсем поняли друг друга, – вкрадчиво продолжали из трубки. – Я не так выразился, прошу простить меня. Не условия, разумеется, а пожелания. И можете рассчитывать на меня, я представитель господина Меркушева и передам ему ваши условия слово в слово. А он встретится с вами лично, как только вернется в Москву.

– Вот тогда и поговорим, – Илья изучал ассортимент мясного отдела. – С шестерками говорить – только время терять. Тебя как, представитель, зовут?

– Тынский Леонид Васильевич, – после короткой паузы представился собеседник.

– Значит, так, Тынский, – Илья крутил в руках упаковку свежайшей вырезки, глянул на цену, вздохнул, и положил мясо в корзину. – Так Валерке и передай – говорить я буду только с ним, все должно остаться между нами, это очень личное, понимаешь? И не твоего собачьего ума дело. Я доступно объясняю?

– Вполне, – Илья был готов поклясться, что где-то недалеко отсюда собеседник скрипнул зубами, но эмоции проглотил, помня, что находится при исполнении.

– Вот и хорошо, – похвалил сдержанного Тынского Илья, – кстати, ты в каком звании? Не хочешь – можешь не отвечать, мне просто интересно.

– Полковник ФСБ в отставке, – без промедления доложила трубка.

«Неслабо» – Илья направился к кассе, остановился в хвосте очереди и отошел немного в сторону, присматриваясь к толчее у входа, но быстро бросил свою затею, отвернулся и негромко проговорил на прощание:

– Вольно, полковник, можешь оправиться, закурить и доложить руководству, что тебя послали нахер. Дня два-три меня в Москве не будет, почту можете не проверять. Вернусь – напишу вам еще что-нибудь о личной жизни господина Меркушева. Да, и если он вернется раньше – может мне не звонить, телефон я отключу. А теперь катись, – Илья выключил мобильник, бросил его в карман ветровки и принялся выкладывать покупки на кассовую ленту. Собрал все в пакет и направился, не торопясь, к остановке маршруток, даже не смотрел по сторонам. Еще не хватало – в толпе всякую шушеру высматривать, шли бы они куда подальше, время для непосредственного контакта пока не пришло.

      «Дома» он еще раз перебрал все мысленно – что узнал сегодня от Черкашиных, что услышал, какие сделал выводы. Занес кропотливо новую порцию грязи из меркушевского прошлого в досье и мрачно уставился на страницу поисковика. Деваться некуда, завтра надо быть во всеоружии, предварительно отоспавшись, а времени уже нет. Так что поехали…

Легенда оформилась и обрела окончательные черты минут через сорок, Илья перечитал строки «диагноза», зажмурился, помотал головой. Итак, завтра с утра и до обеда он – родственник несчастного, страдающего тяжелым расстройством психики, а именно кататонической формой шизофрении. Не совсем, как у Меркушева Вадима, но что-то близкое, и, явно, подлежащее лечению в учреждении соответствующего профиля, что намеревался посетить завтра. Поэтому решил не мудрствовать, нашел в перечне душевных расстройств подходящий случаю недуг и принялся вдумчиво изучать его симптомы.

– Проявляется преимущественно нарушениями в двигательной сфере и характеризуется заторможенностью (ступором) или возбуждением. Ступор проявляется обездвиженностью, повышением мышечного тонуса и отказом от речи, когда больные постоянно молчат. Возбуждение может проявляться импульсивными, неожиданными поступками: больные могут внезапно встать, побежать, впасть в состояние неистовой ярости, агрессии. Нередко могут наноситься себе и окружающим телесные повреждения. Ступор мне нравится больше, с другой стороны возбуждение тоже не плохо, интриги больше, опять же не скучно. Нет, лучше ступор, от буйного могут отказаться, – рассуждал Илья, не забывая принюхиваться к доносившимся из кухни запахам почти готового к употреблению ужина. Придется завтра недолго побыть дядей впавшего в шизофренческий ступор племянника. Родные обеспокоены состоянием дитяти и готовы хорошо заплатить за избавление несчастного от недуга.

– Вот и славненько, – Илья втянул носом воздух и рванул в кухню, пробегая мимо зеркала в коридоре, мельком глянул на себя. С таким лицом надо что-то делать, больно уж физиономия довольная, особенно в предвкушении обильного ужина и предстоящего продолжительного сна, не тянет он на роль озабоченного состоянием душевного здоровья убогого племянничка, никак не тянет.

Утро все расставило по местам, давка в электричке, сограждане, с видом киборгов прущие напролом, перебранка с контролерами, грязь – к месту назначения Илья прибыл сосредоточенным и в меру злым. Прошел через красивейший парк из старых берез и лип, перебежал дорогу и оказался у зеленой двери КПП на входе в дурдом, вошел и первым делом уперся коленом в стальные прутья турникета-вертушки.

– Не приемный день, – вместо приветствия буркнула из-за стекла бабушка в синем бушлате с шевроном «охрана» во всю грудь, и загородилась от посетителя женским журналом. Илья постучал по перегородке костяшками пальцев и показал нахмуренной стражнице пятисотенную купюру. Старушка поморгала, отложила журнал и придвинулась к испещренному дырочками (то ли для лучшей слышимости, то ли для вентиляции) фрагменту стекла.

– Чего тебе? – донеслось приглушенно. В окна строжки стучал дождь, и было очень холодно, при каждом слове изо рта вырывался пар. Бабка поплотнее закуталась в бушлат и сняла очки, воззрилась на посетителя бледно-зелеными глазами.

– К главврачу надо, – заявил Илья. – Поговорить и сразу назад. Племянник у меня больной, хочу посоветоваться. А то на людей уже кидается, пекинеса нашего чуть насмерть не загрыз, хомячком об стену кинул, еле отскребли. Хомячка, понятное дело, не племянника. Таблетки не помогают, уколы тоже, я его боюсь, собака и родители тоже. Совет нужен, квалифицированный.

– Наш клиент, – понимающе кивнула бабка, грохнула чем-то внутри, и вертушка пришла в движение, крутанулась, больно ударила по голени. Илья придержал железку, подсунул купюру в щель между стеклом и стойкой, шагнул вперед.

– Сюда его вези, здесь для таких, буйных, целое отделение, скучно твоему племяшу не будет! – продолжала охранница, подгребая купюру к себе, накрыла ее аляповатым журналом. – И санитары за ним присмотрят, и укольчики доктор назначит, и палаты оборудованы, а если заплатите, то и в отдельную можно….

«Отдельная палата! Точно, так оно и было, к гадалке не ходи!» – Илья был готов расцеловать старуху. Черт, а мог бы и сам сообразить, что вряд ли Меркушев своего чокнутого братца в общем стаде держал, в отдельную клетку его упекли, для vip-придурков. Вот оттуда и надо начинать, с отдельной палаты, в смысле, вопросики наводящие позадавать, глядишь, что и выяснится…

– По аллее прямо, потом желтый дом увидишь, но тебе туда не надо, тебе налево, в белый, на второй этаж! Там одна дверь, не заблудишься! – донеслось в спину напутствие подобревшей бабушки. Илья кивнул, вежливо помахал рукой на прощание и аккуратно прикрыл за собой дверь. Осмотрелся на крыльце и зашагал по мокрому песку липовой аллеи – дурка занимала построенное еще до революции поместье богатого мецената и промышленника, последующие передряги, войны и смены власти обошли дом скорби стороной, и психи всех мастей могли невозбранно наслаждаться пусть захламленным, но все еще роскошным старым парком. Помещалась эта красота внутри затянутой по верху «егозой» коробки из бетонных плит, расставленных по периметру территории дурдома, Илье предстояло пересечь ее наискосок, прежде чем оказаться у цели.

Дождь и поднявшийся ветер к прогулкам не располагали, Илья прошагал мимо только-только выпустивших первые зеленые листочки вековых лип, свернул на прилегавшую к аллее чисто выметенную асфальтовую дорожку и пошел по ней. А сам не забывал посматривать по сторонам, но, как ни старался, не высмотрел ни в окнах, ни на покрытых свежей, вперемешку с бурой травой газонах ни одной живой души. Проехала по дороге к воротам белая «газель» – и все, снова только ветки лип шевелятся над головой, да летит в лицо мелкая морось. Желтый дом остался справа и позади, прямо по курсу за стволами деревьев показалась белое трехэтажное здание, явно, постройки если не позапрошлого, то самого начала недавно минувшего века. Широкое крыльцо с узкими стертыми ступенями, три колонны с затейливыми капителями подпирают крышу, узкие окна, толстые стены, вблизи оказавшиеся кирпичными, и по чьему-то приказу небрежно покрытые нетолстым слоем белой краски. Дверь оказалась под стать мощным, в несколько рядом кирпича, стенам, Илья открыл ее со второй попытки и оказался в пустом гулком холле. О славном прошлом дома-усадьбы напоминали только высокие сводчатые потолки да узор из мелкой белой и коричневой мозаичной плитки на полу под ногами. Зато здесь была жизнь – навстречу Илье неторопливо шел невысокий пузатый мужичок в черной форме с точно таким же шевроном на груди, что украшал телогрейку доброй бабушки-охранницы. Выглядел мужичок возмущенно и заинтересованно одновременно, Илья томить его ожиданием не стал, шагнул навстречу и заговорил первым:

– Мне с врачом поговорить надо. По поводу родственника, хочу его к вам на постой определить. Буйного, – на ходу поменял он заготовленную накануне легенду, и умолк, завидев, как охранник резко сбавил прыть и задумался на полпути.

– Буйного? – проговорил он врастяжку. – Я даже не знаю, у них, вроде, забито все. Сезон же наступил, – он повел круглым, тщательно выскобленным подбородком в сторону окна. – Весной и осенью от клиентов отбоя нет, пачками привозят. Обострение, – с умным видом заявил он.

– Я заплачу, – обнадежил дядьку Илья, – сколько надо. Только избавьте, недели на две хотя бы…

– Курс лечения два месяца, – с профессорским видом оборвал его охранник и показал в сторону широченной мраморной лестницы и коваными, выкрашенными мерзко-зеленого цвета краской перилами. – Главврач у себя пока, поговорите с ним.

Кабинет главврача дома скорби помещался в самом конце узкого длиннющего коридора. Заведовала хозяйством приятная брюнетка лет сорока пяти, она пригласила Илью присесть, внимательно выслушала и, помедлив с полминуты, согласилась:

– Привозите. Но предупреждаю – если в частном порядке, то исключительно на платной основе. Бесплатно только по направлению психиатра или по показаниям…

– Платно, платно, – немедля согласился Илья. – Только вот, что, такое дело… Он у нас… странный немного.

– Я поняла, – сказала врач. – Странные люди – это наш профиль. Привозите, не сомневайтесь. Уколы, витамины, прогулки на свежем воздухе под присмотром обученного персонала пойдут на пользу вашему племяннику.

– Не в этом дело, – Илья покосился в окно, по которому снова стучал дождь. – Дикий он у нас, необщительный. Родных терпеть не может, а уж про чужих и подумать боюсь. Вдруг, покусает, кого, что тогда…

– Не покусает, – решительно развеяла его сомнения врач. – У нас еще пока никто никого не покусал, есть множество способов фиксации, знаете ли. А если средствами располагаете, то отдельную палату могу предложить. Но это по отдельному прайсу.

– Вот, вот, – обрадовался Илья и потянулся к внутреннему карману куртки, достал деньги. – Об этом я и говорю. Сколько?

Вместо ответа женщина подняла со стоявшего на столе телефона трубку, позвонила какой-то Ире, поговорила с ней пару минут и улыбнулась Илье, закончив беседу.

– Палата свободна, если оплатите сейчас, то мы ее за вами зарезервируем. Не лично за вами, а за больным. Привозите хоть сегодня, хоть завтра. Посмотреть желаете? Заведующая отделением вам покажет.

Илья желал, объяснив свой порыв исключительно заботой о любимом скорбном рассудком племяннике. Распрощался, получив наставление, как добраться до лечебного корпуса, и откланялся, едва ли не бегом направился к тому самому желтому дому. Но по пути опомнился, пошел степенно, как и полагается состоятельному клиенту, не обращал внимания ни на дождь, ни на резкий холодный ветер, жутковато свистевший в полуголых еще кронах старых деревьев.

В желтом доме было тепло и весело, пахло хлоркой, лекарствами и едой. Дверей в холле оказалось две, и каждой из них можно было легко заменить городские ворота небольшого средневекового поселения. Охрана тоже оказалась серьезнее, дальше развесистого цветка в деревянной кадке Илью не пустили два крупных молодых человека, один не сводил с посетителя взгляд, пока второй дозванивался той же Ире, именуя ее Ириной Николаевной. Высокая краснолицая женщина в белом халате появилась еще через несколько минут, выплыла из-за левой двери, оглядела Илью с головы до ног и вежливо пригласила:

– Пойдемте, покажу вам наши условия. Надеюсь, вашему брату понравится.

– Племяннику, – поправил ее Илья, – родному. Шизофрения у него, сопровождается импульсивными, неожиданными поступками. Я его сам боюсь…

– А не надо было запускать, – наставительно бросила через плечо. – Если бы сразу привезли, мы бы обострение мигом сняли, потом поддерживающая терапия, потом, глядишь, и домой бы ваш племянничек поехал. А то доведут до крайности – и к нам: спасите, помогите, он на нас с ножом кидается…

– И много у вас тут таких? С ножом? – они шли по просторному коридору мимо наглухо закрытых дверей. И чем дальше, тем острее он чувствовал, что попал не в больницу, а на зону, в тюрьму. Двери металлические или деревянные, но очень толстые, в каждой – по огромному, размером с блюдце, «глазку», молчаливые молодые люди в грязно-белых одеждах провожают посетителя изучающими взглядами, от которых по хребту невольно пробегают мурашки. «Способы фиксации…» – Илья догнал завотделением, пошел рядом с ней.

– Сейчас немного, – отозвалась та, – но встречаются. Два года назад или больше, уже не помню, был тут у нас… пациент. Слава богу, надолго не задержался, избавили нас от него, увезли, хоть по показаниям ему профильный стационар пожизненно показан.

Из-за двери, мимо которой они проходили, послышался то ли вой, то ли плач – тонкий, жалобный, словно забытый под дождем щенок скулит-жалуется на свою судьбу. К нему присоединился второй, третий, хор перекрыл жуткий каркающий хохот, потом отдельные звуки слились в низкий протяжный гул. Завотделением обернулась недовольно, Илья тоже повернул голову и увидел спешивших к двери нехорошей палаты санитаров. Ирина Николаевна мельком глянула на посетителя и ускорила шаг, торопясь поскорее миновать неприятное место.

– Вы не переживайте, – проговорила она на ходу. – В том крыле тихо и спокойно, это здесь общая палата, а там… За окном птички по утрам поют, воздух свежий, и санузел свой имеется, пост дежурного врача рядом, если надо – сиделку дадим, чтобы никуда от вашего племянника не отходила…

– А тот, с ножом который, – осторожно вернул ей прежний ход мысли Илья. – Он тоже в общей лежал?

– Нет, что вы. В отдельной, конечно, я ее вам сейчас и покажу. Все удобно, все чисто, можете сами убедиться…

Завотделением снова принялась перечислять преимущества одноместной камеры и расхваливать ее преимущества перед общей, Илья молча слушал, раздумывая, как бы вернуть разговор в свою сторону, пока они не добрались до цели. Время поджимало, они уже повернули два раза, гул и вопли за спиной стихли, пропала даже вонь от хлорки, пахло только дождем из приоткрытых окон.

– Вы говорили, что забрать можно будет, – придумывал он на ходу, видя, что впереди уже маячит глухая торцевая стена коридора. – А этого, что раньше тут лежал, тоже домой увезли? И дальше что – уколы, таблетки?

– Да какое там – домой! – Ирина Николаевна остановилась перед последней дверью – обычной, из белого пластика, зазвенела немаленькой связкой ключей, выбирая нужный. – Если бы домой… в монастырь его увезли. Не думаю, что это хорошая идея, там человек вряд ли получит квалифицированную помощь, в его состоянии госпитализация необходима по социальным показаниям. Он опасен для окружающих, а из него собрались бесов изгонять… Здесь недалеко монастырь большой, знаете, наверное, паломники к святым мощам старца со всей страны едут, из-за границы, кстати, тоже. И вот в этом-то монастыре с недавних пор мощный экзорцист подвизается, народ к нему толпами валит, бесноватых исцелять везут, чуть ли не целый санаторий там организован. А из них половина, если не больше – наши клиенты, еще процентов сорок тетки истеричные с гормональными возрастными нарушениями да тихопомешанные. Вперед, в средневековье, как говорится… Ну, родственникам виднее. Боюсь, что мы скоро снова их здесь увидим. Прошу вас.