– Спасибо, – поблагодарила ее Машенька и, постукивая по бедру ладонью, жестом подозвала собаку к себе.

– Жулька ее зовут, – высунувшись из ларечного окна, подсказала внезапно подобревшая тетка и выкинула какие-то обрезки: – Иди жри, лярва!

Дождавшись, пока Жулька подберет с земли заветрившийся мясной мусор, Маша достала из пакета шмат колбасы и показала его собаке:

– Идем со мной, – поманила она ее и медленно побрела в сторону дома.

Обалдевшая от счастья псина всю дорогу шла рядом, останавливаясь только для того, чтобы слопать причитавшийся ей кусок колбасы. Пока Жулька ела, Машенька терпеливо поджидала ее, не переставая думать о «пустяках». Например, о том, как Мальчик-с-пальчик бросал хлебные крошки, по которым потом намеревался найти дорогу домой, а их склевали птицы. Теперь-то она хорошо понимала, что такое исчезающая на глазах последняя «крошка» надежды, и поэтому внимательно вглядывалась во все, что попадалось ей на глаза. «Должен быть какой-то знак», – бормотала себе под нос Маша и напрасно озиралась вокруг в поисках «подсказки», но, кроме заискивающе заглядывающей в глаза Жульки, рядом никого не было. «Только ей и нужна», – подумала Машенька и вспомнила о дочери, цинично назвавшей ее сегодня «отработанным материалом». «Плевать», – честно призналась она себе и попыталась представить, какой будет Мишина реакция, когда тот обнаружит ее болтающейся на балке второго недостроенного этажа. Где-то она читала, что смерть через повешение сопровождается массой неприглядных нюансов вплоть до непроизвольного опорожнения мочевого пузыря, но сейчас это было абсолютно не важно: смерть в принципе безобразна. К тому же страх нелицеприятно выглядеть на смертном одре уже один раз сыграл с ней злую шутку. Помнится, тогда Маша боялась утратить рассудок, наивно полагая, что это можно сделать только в бредовом состоянии. Но на самом деле – рассудок она утратила в тот самый момент, когда не сумела справиться с собственной ложью и попыталась предстать перед мужем циничным человеком, только и думающим о том, как продлить сомнительное удовольствие на стороне. «Люди, влюбленные в жизнь…» – горько усмехнулась себе под нос Машенька, повторив Мишино выражение, и отомкнула калитку:

– Проходи, гостем будешь, – пригласила она Жульку и первой вошла во двор.

Псина степенно последовала за ней и, обнаружив пустую конуру, оставшуюся от прежней собаки, сразу же заняла ее, продолжая глазами следить за новой хозяйкой.

– Выгонят тебя, дурища, – пообещала Маша Жульке и тоскливо обвела взглядом двор, пытаясь запомнить эти вымахавшие за пятнадцать лет елки, стоявшего под ними грязного пластикового гнома с облупленным фонариком в руке и синий лоскут майского неба.

Сделав над собой усилие, Машенька перешагнула через порог и, прихватив из бывшей мастерской моток шелкового шнура для занавесей, полезла на второй этаж, отметив про себя недовольное рычание Жульки. «Чует, видимо», – решила она и, встав на старый табурет, оставленный для грязных работ по дому, попробовала перекинуть моток через балку: ничего не получилось. Тогда Маша подтащила заляпанные побелкой козлы, взобралась на них с табурета и спокойно приладила шнур к балке, пытаясь соорудить петлю. Пока думала, как это сделать, трижды принималась лаять оставленная внизу Жулька, словно уговаривая Машеньку не делать ничего дурного.

«Господи! – разозлилась на собаку Маша. – Повеситься и то спокойно не дадут».

– Фуу! – прокричала она Жульке, как будто та могла ее услышать, и наконец-то накинула петлю на шею: – Последнее слово осужденного. – Маша еще пыталась шутить. – Простите меня все. Пожалуйста… – попросила она, и на «пожалуйста» ее голос сорвался: Машенька заплакала. – Господи, господи, – повторяла она снова и снова, собираясь с духом, чтобы шагнуть вниз, но не успела.

– Стой где стоишь, дура! – прокричал Рузов и в мгновение ока взобрался к ней на козлы. – С ума сошла?! Ты что делаешь?!

– Это ты что здесь делаешь? – трясясь как осиновый лист, проскулила в ответ Маша и безвольно осела в руках мужа.

– Жизнь свою спасаю, – проворчал Миша и с силой, чтобы не вырвалась, прижал жену к себе.

– Мою? – вцепившись в мужа обеими руками, уточнила Машенька и закричала на одной ноте, услышав ответ: «Нашу».

«Нашу жизнь, нашу семью, нашу дочь, нашу любовь» – тикало в Машиной голове все то время, что Рузов мыл ее в бане, укладывал, как маленького ребенка, в кровать, поил чаем с ложечки и гладил по голове.

– Засыпай, любимая, – ворковал над женой Миша и обещал, что прямо завтра напишет заявление на перевод в другой город, что уговорит Ирку вернуться домой, что поменяет номер и отстроит второй этаж.

– Зачем? – через силу улыбнулась ему Машенька, не отводя глаз.

– Пусть будет… – прошептал Рузов и прилег рядом, чтобы вновь стать одним целым.

– Пусть… – одними губами проговорила Маша и задремала, поверив в каждое произнесенное мужем слово.

– Спи-спи, – пробормотал в ответ Миша и, пробравшись под одеяло, начал торопливо стягивать с себя брюки, чувствуя особое возбуждение рядом с обессилевшей женой.

– Ты дебил, Рузов? – злобно отреагировала на его поползновения Машенька и повернулась к нему лицом.

– Почему дебил? – искренне удивился ее реакции Миша и попытался коснуться ее груди. – Мы же любим друг друга. Почему нет?

– А тебе на сегодня не хватит?!

– Мне – нет, – пробормотал Рузов и ловким движением повернул жену к себе спиной. – Тебе понравится…

– Мне не понравится, – отчеканила Машенька и схватила мужа за руку. – Я не хочу.

– Зря, Машуль, – заюлил Миша, а потом отодвинулся и, зевая, произнес: – Но если передумаешь, разбуди меня: я готов.

«Урод!» – произнесла про себя Маша и накрылась с головой одеялом.

* * *

Проснулась уже под утро, от нехватки свежего воздуха и в полной темноте. Пока догадалась, что запуталась в одеяле, напугалась: на каком свете находится? Выбравшись наружу, облегченно вздохнула, увидев рядом мирно посапывающего Рузова. Приподнявшись на локте, Машенька с интересом уставилась на мужа, подмечая некрасиво оттопыривавшуюся на выдохе губу, шелушащийся верхний край уха. Вероятно, так было всегда, но прежде ничего подобного Маша не замечала, а вот теперь увидела и поняла: такой же, как все. «Красота в глазах смотрящего», – кстати вспомнила она известное выражение и легко коснулась указательным пальцем оттопыривающейся губы. От прикосновения Рузов хрюкнул и, не просыпаясь, повернулся на другой бок. Сползшее одеяло обнажило покрытую светлыми волосами ногу, и Машенька еле удержалась, чтобы не ущипнуть ее: неудержимо захотелось сделать нечто такое, отчего Мише стало бы больно. Волна озорной агрессии поднялась в ней и смыла вчерашнюю досаду: Маша соскочила с кровати и вышла в гостиную.

Первым досталось Мишиному сотовому, который она изящно, двумя пальцами, опустила в бокал с недопитым чаем. Потом экзекуции подвергся форменный галстук мужа, коим Машенька вытерла пыль и жир со всех кухонных поверхностей. Удостоверившись, что тот покрылся необходимым количеством трудновыводимых пятен, она аккуратно свернула его и положила в карман кителя, зная, что теперь Рузов вынет галстук только в понедельник, когда доберется до работы. Последним актом мщения стала чистка сантехники зубной щеткой супруга. Настроение Маши стремительно улучшалось, о чем свидетельствовала особая легкость ее движений. Она буквально порхала по дому, теперь представшему перед ней совершенно в другом свете. Ей снова захотелось в нем жить, потому что, Машенька почувствовала это, она сможет в нем быть счастливой. И, скорее всего, все с тем же Мишкой, слабости которого ей отчасти напоминали свои собственные, но только отчасти. Ведь ей самой не нужно было ни за чем и ни за кем гнаться, время не торопило ее, наоборот, подсказывало, что нужно жить медленно, вдумчиво и с удовольствием. Почти так же, как и всегда, только с иным настроением: твоя жизнь – это подарок. Твой подарок. Вот им и распоряжайся! Причем мудро! Не так, как вчера.

«Буду!» – пообещала себе Маша и испытала острое желание выти из дома, как будто ее кто-то ждал там, снаружи. «Жулька!» – вспомнила Машенька и заторопилась, увидев заглядывавшую в окно псину, поразительно похожую на Альфа из одноименного американского сериала. Так же как и у мохнатого инопланетянина, у Жульки была вытянутая морда с черной нашлепкой влажного носа, от которого на стекле оставались мутные разводы.

Завидев в окне вчерашнюю добрую фею, собака взвизгнула и замахала хвостом с такой интенсивностью, что Маше показалось: еще немного, и та взлетит. Тогда Машенька распахнула входную дверь, и Жулька, бросившись к ней под ноги, жалобно заскулила.

– Ну чего ты, чего ты?! – приговаривая, потрепала ее за холку Маша и пошла следом, уворачиваясь от псины, целенаправленно ведущей ее к калитке. – Выйти хочешь? – догадалась Машенька и выпустила Жульку на улицу, где та торжествующе сделала пару кругов и присела в характерной собачьей позе.

– Умница! – похвалила ее Маша, приятно пораженная Жулькиной «воспитанностью»: похоже, та воспринимала чужую конуру и бетонную площадку двора как свой дом. «Оставить, что ли?» – озадачилась Машенька, наблюдая за резвящейся псиной:

– Пойдешь? – вслух поинтересовалась она, а собака, словно понимая, о чем речь, мигом «нырнула» во двор и уселась возле конуры с хозяйским видом, не забывая пристукивать хвостом о бетон.

«Вот полку и прибыло», – усмехнулась себе под нос Маша и с грустью вспомнила об отделившейся дочери. «Надо идти, – решила она. – Уговаривать».

Как это сделать, Машенька пока плохо представляла, найти слова, которые могли бы убедить дочь вернуться домой, было нелегко. Но почему-то внутри Маши воцарилось странное спокойствие, подсказывающее ей, что слова найдутся обязательно. Они есть, просто надо умудриться услышать их в себе и достать, когда это будет необходимо.

«Я смогу», – убедила себя Машенька и, не умываясь, бросилась из дому, нацепив спортивный костюм прямо на голое тело.

– За фигурой следим? – добродушно приветствовали ее соседи по улице и по-свойски интересовались: – А чё ж сам-от?

– А «сам-от» спит, – не останавливаясь, сообщала Маша и продолжала двигаться вперед в сопровождении благодарной Жульки, ставшей бесконечно преданной новой хозяйке буквально за последние пятнадцать часов.

Марина Леонидовна встретила невестку неприветливо, удивившись не столько ее появлению, сколько собаке, в компании которой она возникла на пороге ее дома:

– Дочку, что ль, завели?

– Да кто его разберет, – отшутилась Машенька: – То ли дочку, то ли внучку… Ируська встала?

– Ируська-то? – Марина Леонидовна чувствовала себя хозяйкой положения, поэтому с ответом не торопилась.

– Мам, хватит. – Маша быстро поняла склочное настроение свекрови. – Я поговорить с ней хочу. Может, вернется?

– Может, вернется, – довольно ехидно улыбнулась невестке Марина Леонидовна и, насупившись, добавила: – А может, и не вернется… Откуда я знаю. Сиди – жди, пока явится.

– А что, ее нет разве?

– «Нет разве», – передразнила свекровь Машеньку и пошла на невестку рассерженным индюком: – Это мыслимое ли дело?! – возмутилась она. – У ребенка первый этот ЕГЭ, а родители знать не знают и ведать не ведают! Не стыдно?!

– Стыдно, – призналась Машенька, чем полностью обезоружила воинственно настроенную свекровь.

– И мне, Маш, стыдно! Соседи глядят, спрашивают, чё, мол, почему, мол? А я как кукушка: «Ку-ку, ку-ку…» А живот расти начнет?

– И что? – вскинула голову Маша. – Кому какое дело?

– Да всякому! – всплеснула руками Марина Леонидовна и, поджав губы, прошептала: – Ты думаешь, про вас с Мишкой не говорят?

– Думаю, говорят, – улыбнулась Машенька и попрощалась: – Пойду я.

– Не будешь, значит, ждать?

– Не буду, – обманула свекровь Маша и направилась к школе, возле которой дежурил добровольный родительский «патруль». – Здравствуйте, – доброжелательно поприветствовала всех Машенька и встала рядом в надежде разжиться хоть какой-нибудь информацией о том, что происходит сейчас за закрытыми дверями, но вместо этого нарвалась на целый шквал вопросов о поступлении, о покупке платья на выпускной, о подарках для учителей и так далее. Поначалу Маша попыталась как-то реагировать, а потом быстро поняла, что в ее ответах никто, по большому счету, не нуждается, никому они не интересны, равно как и неинтересна и она сама, и ее дочь.

«Дураки вы!» – пробормотала себе под нос Машенька и вместе с верной Жулькой отошла в сторону, прочь от сгустившегося родительского волнения по пустякам. «Не о том беспокоитесь, глупые!» – Маше захотелось предупредить их, но она не решилась, понимая, что через месяц-другой и так станет предметом интенсивных дискуссий на предмет родительского попустительства и безответственности.

– Будем ждать здесь, – обратилась Машенька к Жульке и уселась на врытую в землю автомобильную покрышку, выкрашенную в синий цвет.

Ирина вышла одной из первых и с перекошенным лицом направилась к школьным воротам. «Плохо себя чувствует», – моментально догадалась Маша и окликнула дочь. Та даже не повернулась.

– Ира! – закричали ей вслед другие родители, и Ирина остановилась.

– Чего тебе? – Она не была расположена к разговору и явно торопилась уйти как можно скорее.

– Можно я тебя провожу? – робко предложила Машенька, догнав ее, и приготовилась к активному сопротивлению. Каково же было ее удивление, когда дочь в ответ одобрительно кивнула, не произнеся при этом ни единого слова.

«Господи, помоги мне!» – мысленно взмолилась Маша и заговорила:

– Вчера произошло нечто, что перевернуло всю мою жизнь.

Ира вопросительно посмотрела на мать.

– Позволь мне не вдаваться в подробности, – увильнула от ответа Машенька, чем вызвала в дочери еще большее любопытство. – И я подумала, что не имею права оставлять тебя одну… А еще я подумала, что у каждого из нас есть право на ошибку. И у тебя, и у меня, и у папы. Вернись, пожалуйста. – Маша остановилась и легко коснулась Ириной руки. Лизнула ее и присмиревшая Жулька, как будто понимавшая, что между этими двумя происходит что-то важное. – Прошу тебя… – Машин голос дрогнул, но она сдержалась, прямо глядя в глаза дочери.

– Чтобы ты меня все время потом попрекала? – нахмурилась Ирина.

– Как ты меня? – грустно улыбнулась в ответ Машенька и взяла дочь под руку. – Что случилось, то случилось.

– Все равно уже ничего исправить нельзя, – отозвалась Ирина и потупилась.

– А зачем? – Маша остановилась. – Начнем новую жизнь: ты, я и папа.

– Не получится, – напомнила матери Ируська и похлопала себя по абсолютно плоскому еще животу.

– Мне кажется, будет девочка, – еле слышно предположила Машенька и, вытерев навернувшиеся слезы, повела дочь домой под аккомпанемент истошного лая Жульки, возомнившей себя охранницей.

* * *

Об их приближении Рузов догадался сразу же, как только увидел из кухонных окон мечущуюся возле дома то взад, то вперед псину, о которой хотел узнать у жены еще вчера, но не успел: были, помнится, дела поважнее.

– Вас издалека слышно, – буднично поприветствовал Миша своих женщин, сделав вид, что ничуть не удивлен появлению дочери. – А что, эта тварь теперь с нами? – Он кивнул в Жулькину сторону.

– С нами, – задорно подтвердила его предположение Маша и, оставив Ирину с отцом, вошла в дом.

– Как она тебя уговорила? – обнял дочь Рузов и замер, вдыхая аромат ее волос. Теперь они пахли иначе, не так, как в детстве.

– Отпусти меня, пап, – взмолилась Ирина и попыталась выбраться из отцовских объятий.

– Ну уж нет, – Миша сжал дочь еще сильнее. – Теперь от меня ни на шаг: ни ты, ни мать. Ясно?

«Ясно», – хотела подыграть отцу Ирина, но не успела: незаметно подошедшая к ним Жулька сначала ткнулась ей в бок, а потом уселась Рузову на ногу.

– Точно – девка, – вздохнул Миша и потрепал псину за ушами: – Войдешь в дом, сдам на колбасу. Поняла?

Жулька, обрадованная хозяйской лаской, в неге закрыла глаза.

– Она согласна, – рассмеялась Ирина и пошла к дому, как в детстве, потешно размахивая левой рукой.

«Все марширует», – мысленно улыбнулся Рузов и попытался посмотреть на дочь другими глазами, как, например, Макс. Ничего не вышло: он по-прежнему видел в Ирине маленькую девочку и вспоминал, как та горько плакала, когда он уезжал из дома, например в командировку. «Не такая уж я и сволочь», – пробормотал Миша и, потрепав Жульку еще раз, поспешил в дом, где увидел когда-то типичную для своей семьи картину: Маша с дочерью сидели на диване, обнявшись, как будто не виделись несколько лет.

– Соскучились? – пытаясь не выдать собственного волнения, нарочито бодро спросил Рузов и, не дожидаясь ответа, уселся рядом со своими девочками. Как отец, наверное, он должен был хотя бы полюбопытствовать, как Ирина сдает экзамены, куда планирует поступать, как себя чувствует, наконец. Но, как отец, он не хотел слышать ничего такого, что могло бы нарушить эту хрупкую идиллию, срок жизни которой так же короток, как и его собственное желание начать все с нуля. Рузов просто знал, что так надо, а если по-честному, то никакой уверенности в том, что он сможет забыть случившееся, не было. Мало того, глядя на переполненную тихой радостью Машу, ему захотелось сделать нечто, что могло бы поколебать ее умиротворенность. Но как осуществить это, не задев дочь, он не знал и поэтому медлил.

– У тебя все в порядке? – покосилась на него Машенька, не размыкая рук.

– Все, – подтвердил Миша. – Если не считать, что ты отрезала меня от внешнего мира.

– Мир подождет, – улыбнулась мужу Маша и заскользила взглядом по потолку.

– Ага, Машка, поплачь еще, – поддел жену Рузов. – Ты ведь от счастья?

– От счастья, – Машенька смахнула слезы. Похоже, любая мелочь отзывалась в ней особым душевным напряжением, которое легко передавалось Мише, а потому вызывало сопротивление. Наконец Рузов не выдержал и озвучил:

– Мне надо на пару часов отъехать.

Маша изменилась в лице:

– Именно сейчас?

– Сейчас. У меня встреча.

– Отмени свою встречу, – стараясь сохранять спокойствие, предложила Машенька.

– Это каким же образом? – скривился Миша и показал рукой на разобранный для просушки телефон.

– Возьми мой, там все есть, – Маша быстро сообразила, о чем идет речь.

Нисколько не сомневаясь, Рузов схватился за телефон жены.

– Помочь? – ехидно-доброжелательно предложила Машенька и тут же, как ни в чем не бывало, поцеловала дочь в плечо, дабы та, не дай бог, ничего не заподозрила.

– Разберусь, – буркнул Миша и начал перебирать имена в списке контактов.

«Своих» он нашел быстро, под нетипичным для телефонного справочника обозначением – «Сука 1», «Сука 2» и т. д. Похоже, Маша основательно порылась в его сотовом: на некоторых визитках были даже подобраны фотографии. Причем безошибочно.

Не вставая с дивана, Рузов набрал нужный номер и официально поздоровался:

– Здравствуйте, Елена Владимировна.

В трубке что-то удивленно пискнуло.

– Довожу до вашего сведения, – официально заявил Миша, – что сегодняшнее совещание не состоится.

На том конце, видимо, задали вопрос, не переносится ли?

– Нет, не переносится, Елена Владимировна, – твердо повторил Рузов. – Отменяется. Хорошего вам дня… Довольна? – повернулся он к Маше.

– Довольна, – промурлыкала та и, разжав руки, легко соскочила с дивана. – Слушайте, а не поехать ли нам на природу? – Она выглянула в окно. – Погода прекрасная. Возьмем термос с чаем, налепим бутерброды… Отметим, так сказать, воссоединение нашей семьи.

– Я – за, – быстро заразилась материнским энтузиазмом Ирина и прильнула к отцу: – Поедем?

– Поедем, – не смог отказать дочери Рузов и предложил: – А хотите в загородный ресторан? Пообедаем по-королевски!