Глава 2

В «Коньке-Горбунке» Феликс Иванович исполнял мимическую роль Хана. В первый раз он появлялся на сцене только в третьей картине, а потому имел право приехать в театр за двадцать минут до начала балета. Войдя со служебного входа, он прежде всего расписался в листе явки актёров на спектакль, и уже после этого спокойно поднялся вместе с дочкой по крутой лестнице в небольшую закулисную актёрскую ложу, расположенную под колосниками. Из-за занавеса было слышно, как оркестранты настраивали инструменты, слышались и неразборчивые голоса рассаживающихся в зале зрителей. Матильда очень любила эту суету перед началом представления. В это утро, кроме неё, в актёрской ложе никого больше не было. И это тоже порадовало. Она была здесь полновластной хозяйкой!

– Сиди тихо, принцесса! Я приду за тобой после окончания, как только переоденусь.

– Хорошо, папочка.

– В перерывах никуда не выходить! Только если в туалет, – продолжал строго свои наставления отец. – Ты знаешь, где это.

– Знаю, папочка.

Туалетная комната располагалась ниже этажом.

– Сходишь и сразу обратно. Поняла?

– Поняла!

– Здесь тебе два яблока. Есть можно только в антракте, – продолжал он, положив пакет с фруктами на сиденье рядом с Малей.

– Хорошо, папочка.

– Ну, принцесса, я побежал, – весело проговорил Феликс уже в дверях.

Оставшись одна, Матильда сразу забралась с ногами на кресло, встала на коленки и оперлась локтями на бархатный парапет ложи. Для своих шести лет она была очень маленького роста, а потому, сидя как полагается, ничего не видела. А сейчас перед ней открывалось всё сценическое пространство. Затаив дыхание, девочка сосредоточилась на том, что творилось внизу.

А там ещё что-то таскали, прибивали к полу, опускали сверху, а управляющий сценой кричал на рабочих:

– Что вы так долго возитесь?! Императрица Мария Александровна с внуками уже подъехала к театру! Её величество не потерпит задержки спектакля!

«Когда поднимут занавес, надо будет посмотреть в царскую ложу», – подумала Матильда.

Ей очень хотелось увидеть, как выглядят внуки царицы. Ведь они были настоящими, а не сказочными принцами.

* * *

Оставив дочь в ложе, Феликс спустился по крутой лестнице на уровень сцены и, перейдя по небольшому коридору в другой конец закулисного пространства, сразу увидел Аню Фроловцеву. Она, уже переодетая для первой картины, стояла около крутых ступенек, ведущих к мужским гримуборным, явно поджидая, когда он здесь появится.

– Дорогой, ты вчера так быстро исчез после репетиции, а ведь обещал, что мы поедем ко мне, – с укором прошептала она, ухватив его за руку.

– Во-первых, никогда прилюдно не называй меня «дорогой», сколько раз повторять, – тихо ответил он. – А во-вторых, я тебе этого не обещал. Я промолчал на твое предложение, если ты помнишь.

– Русская пословица говорит: «Молчание – знак согласия».

– Ты забываешь, что я поляк, и ваших русских пословиц не знаю, – выкрутился хитрец, специально произнеся это с долей польского акцента.

Он не только прекрасно знал русские поговорки, но даже выписывал их в отдельную тетрадочку, понимая, что в этих кратких изречениях заключен большой философский смысл.

В это время, важно вышагивая куда-то по первой позиции, показалась Марфа Серова в образе восточной красавицы. Поравнявшись с ними, она резко остановилась и расплылась в ослепительной улыбке.

– Здравствуй Феликс, – проворковала она.

– А меня уже не существует? Я что, не в счёт? Почему со мной не здороваешься? – внезапно набросилась на неё Фроловцева.

– Что с тобой, Аня? – изумилась Серова. – Ведь мы только что виделись в гримерке, когда переодевались.

– Ах, да. У меня, действительно, все дни в голове перемешались. Совершенно была уверена, что видела тебя только вчера, а сегодня как-то и не заметила, – с наглой ухмылкой произнесла танцовщица.

Анна была уверена, что ту колонну, которая упала как-то на Новикову в конце прошлого сезона, толкнула именно Марфа. Такая по трупам пройдет, чтобы заполучить роль! Фроловцева её ненавидела и ревновала к Кшесинскому. Уже не в первый раз она видела, как Серова стреляет глазками в его сторону.

– Ну, всё, девочки. Я пошел! – прервал их обмен любезностями Феликс и, легко преодолевая крутые ступеньки, взбежал наверх. Несмотря на свои пятьдесят шесть лет, он до сих пор был строен и хорош собой.

Танцовщицы восхищенно посмотрели ему вслед, затем с неприязнью взглянули друг на друга и разбежались в разные стороны, громко стуча пуантами по деревянному полу.

* * *

Сидя по другую сторону занавеса и не видев зала, Маля сразу почувствовала, что императрица с принцами вошла в ложу. Просто в этот момент зрители внезапно смолкли и послышалось какое-то передвижение с хлопаньем кресел. «Это весь зал встает с мест, приветствуя царственных особ», – подумала Маля. Весной прошлого сезона она вместе с мамой, сестрой и братом была на утреннем спектакле балета «Копелия», где отец исполнял мимическую роль Бургомистра. Только в тот раз Феликс посадил их в ложу зрительного зала, и Маля могла наблюдать за тем, что происходило, когда в театр приехали император Александр II с императрицей Марией Александровной. Она видела, что, как только они вошли в царскую ложу, вся публика в зале встала и поклонилась их величествам. Приняв это приветствие от своих подданных, государь с государыней разместились в креслах, и все в зале тоже заняли свои места. Наступила полная тишина. Император слегка приподнял руку и, как только мягко опустил её, дирижер, не сводящий с него глаз, сразу повернулся к залу фалдами своего фрака, взмахнул «волшебной» палочкой, и началась увертюра. Так было тогда, так было и сейчас, но только знак дирижеру на начало спектакля в отсутствие государя дала императрица Мария Александровна, а Маля, конечно, сегодня ничего этого не могла видеть, сидя в ложе за занавесом под колосниками. «Ничего, – успокаивала себя девочка. – Как только закончится увертюра, занавес откроют, и я увижу императрицу и царских внуков!»

Но когда занавес подняли, обнажив сцену перед началом действия, Маля никого не увидела. Просто из её ложи зала совсем не было видно. Девочка вначале расстроилась, но вскоре уже забыла про это, полностью отдавшись тому, что происходило внизу. Сказочно прекрасное и таинственное действие, выраженное в танце, целиком увлекло её внимание. Особенно ей нравилась сцена грозы, когда сверкала молния и конь вместе с Иванушкой носился в воздухе. И хотя спектакль она смотрела уже в третий раз, но сегодня у неё сердце сжалось от страха, так правдоподобно всё это выглядело. Со своего места девочка, конечно, видела трос, держащий актёров в воздухе, но это совершенно не мешало ей верить в происходящее на сцене.

В антрактах Маля посетила туалет, съела оба яблока, с интересом наблюдая за сменой декораций, и всё пыталась придумать, как бы ей увидеть принцев. А что, если попытаться отодвинуть край занавеса со стороны колосников?

Когда представление закончилось и все актёры вышли на поклоны, Матильда, подойдя к левому краю своей ложи, с большим трудом отстранила тяжелый занавес от края сцены и в образовавшуюся небольшую щелочку, как и предполагала, увидела зал. Задумка удалась! В царской ложе восседала императрица, а рядом с ней около парапета стояли два мальчика. Хорошо разглядеть принцев она не смогла, но обрадовалась, что добилась своего.

– У меня получилось! – удовлетворенно сказала она сама себе, отпуская тяжелую кулису, держать которую ей было уже не под силу.

Принцы не произвели на неё никакого впечатления. Мальчики как мальчики.

После того как занавес закрыли, Матильда стала с интересом наблюдать за тем, как рабочие приступили к разрушению на сцене того, что так недавно сами же выстроили. Девочка знала, что отцу необходимо переодеться после спектакля, и потому его надо было немного подождать.

* * *

А между тем Феликс поднялся в свою гримуборную, которую делил ещё с двумя танцовщиками. Все актёры театра, как и он, сейчас ощущали восторженное состояние благоговейного трепета. Ведь царская ложа не была пуста. Спектакли в такие дни всегда шли на особом подъеме.

– Ты разглядел, какое красивое платье было на императрице? – спросил Феликса танцовщик Сергеев.

– Я больше обратил внимание на сверкание ожерелья на её шее, – ответил Кшесинский, освобождаясь от тяжелого царского костюма, расшитого искусственными драгоценными камнями. – А что тебя поразило в её платье?

– Ткань! Она отливала золотом!

– По-моему, это обыкновенная ткань желтого цвета, – удивленно поглядел на него Феликс, подмигнув третьему актёру в гримуборной.

– Да ты что! Это была парча с настоящими золотыми нитями! – возмутился Сергеев. – Я же не слепой!

– Ты ошибся, – вмешался третий актёр. – Феликс прав.

– Ну, вас! За дурака меня держите, что ли? Платье блестело.

– Не всё то золото, что блестит! – усмехнулся Кшесинский.

– Нет! Это были золотые нити! – выведенный из себя, нервничал танцовщик. – Давайте хоть у кого спросим. Готов спорить на бутылку шампанского! Самого лучшего!

– Что ты так завёлся из-за этого платья? – удивился третий актёр.

– Я из принципа! – взволнованно сказал Сергеев и подошел к дверям. – Вот сейчас выйду и спрошу у наших соседей за стеной…

Товарищи по гримерке громко расхохотались.

– Ладно, золотые были нити, золотые. Не надо никуда ходить. Мы пошутили.

– Ну и шутки у вас дурацкие, – пробормотал Сергеев, гневно посмотрев на товарищей, но, видя их веселые лица, сам расплылся в улыбке.

– Извинения принимаются, если вы меня немедленно ведете в ресторан и угощаете рюмкой водки вкупе с отменным обедом! – заявил он.

– Идет! – тут же радостно согласились остальные.

В приподнятом настроении от удачно прошедшего спектакля и от предвкушения застолья, танцовщики покинули театр, и, перейдя площадь, вошли в ресторан «Дары Нептуна». Они частенько заглядывали сюда. Во-первых, он был расположен прямо напротив театра, а во-вторых, здесь вкусно кормили и всегда можно было пропустить рюмку-другую, перед тем как ехать домой после репетиции или представления.

Вот и теперь, хорошо выпив «Царской» водочки и закусив ухой из стерляди и расстегаем с осетриной, приятели нехотя покинули уютное помещение. Погода в этот осенний день была великолепна, и они ещё немного постояли на улице, наслаждаясь свежим теплым ветерком, обдувающим их слегка раскрасневшиеся лица.

– Други мои, как бы мне ни не хотелось покидать вас, но… пора! – заявил Сергеев. – Жена будет сердиться.

Тут все вспомнили о своих женах и тоже заторопились. Феликс, довольно быстро поймав возницу, в отличном настроении ехал домой, любуясь осенними красками деревьев, высаженных вдоль Екатерининского канала. Красные, желтые и кое-где ещё зеленые листья своим разноцветьем создавали приятную праздничную атмосферу.

«Как жаль, что скоро они все опадут, – думал он. – Деревья сразу станут такими уродливыми, выставив напоказ свои голые кривые ветки. И почему красота так непостоянна?!»

Феликс давно уже жил в России, но к длинной, затяжной в этих краях зиме так и не привык. Приближение холодов и снежных заносов не радовало, но сейчас ничто не могло испортить его прекрасного настроения.

Когда коляска остановилась около подъезда, Кшесинский, достав из кармана часы, взглянул на циферблат. Пятнадцать минут седьмого.

«Да! Поздновато!» – подумал он.

Расплатившись с извозчиком, Феликс поднялся по лестнице на третий этаж и позвонил в колокольчик, лихорадочно придумывая себе оправдание за столь долгую задержку после дневного спектакля.

Дверь открылась почти сразу. На пороге стояла жена.

– Почему ты так дол… – начала было она, но, увидев мужа одного, в страхе приложила руки к груди и в полуобморочном состоянии оперлась на горничную Машу, которая стояла рядом.

– Что случилось? Где Маля? – тихо произнесла Юлия, еле ворочающимся языком.

– О боже! Я забыл её в театре! – в испуге воскликнул Феликс Иванович и, вмиг протрезвев, бросился на улицу.

Сердце его бешено колотилось. Он уже не мог думать ни о чем, кроме своей малышки. Как он мог забыть о ней?! А вдруг с ней что-то случилось? Он сидел в ресторане, пил водку, ел осетрину, а в это время дочка в страхе ждала его в ложе! А может, она уже