При этом у каждого – от мала до велика – на Ковчеге была своя функция и своя роль. С появлением новых людей роли передавались от матери к дочери, к сыну – от отца. Исключения и накладки возникали, но решались они только через Проверки, и зачастую решения эти были абсурдны и практически невыполнимы. Деньгами на Ковчеге не пользовались. Дуг знал о том, что такое товарно-денежные отношения, только из рассказов Учительницы, извращенных бесконечными восхвалениями мудрости Капитана. И от матери немного знал. Только после Восстания и гибели отца она вообще боялась что-либо говорить и рассказывать о прошлой жизни – жизни до Корабля – даже ему, Дугу. Мама только раз осмелилась на отчаянный шаг – пойти против Проверок и выбить их семье отдельную каюту. За что и расплачивалась до сих пор изъеденной кожей и испорченными легкими.

Дугу полагалось после окончания обучения занять рабочее место отца. Все новые люди, окончив общую учебу в четырнадцать лет, уходили на стажировку, теперь уже обучаясь предписанному Ковчегом делу на практике – у своих матерей и отцов. Дуга ждала котельная. Или прачечный отсек на долгие-долгие годы, до самого Прибытия Корабля, если его поколению удастся застать Прибытие.

Любое отклонение от устава, любая махинация, недомолвка или ложь всегда разоблачались в ходе Проверок. В зависимости от тяжести преступления выносился приговор, в самых страшных случаях после наказаний выходило предписание о зачатии новых людей. Это значило, что провинившийся в ходе Проверок был уничтожен.

Потому сейчас Дуг молчал и старался по возможности следить за своим языком. Мама не должна знать, что он твердо решил сделать все, чтобы обменяться работой.

Он долго думал об этом, не один год. Со страхом ждал выпуска из класса Учительницы, потому что одно дело думать о том, что ему предстоит совершить в будущем, и другое – подойти к этому будущему вплотную, когда оно уже стало настоящим и происходит прямо сейчас.

Он старался никогда, ни при каких условиях не предаваться страху. Единственное, что помогало в минуты, когда он оставался наедине с самим собой, – это подсчеты всего хорошего, что можно было заметить вокруг. Первое – будь отец жив, он совершенно точно одобрил бы выбор сына. Он бы гордился, что Дуг все делает правильно, пусть это и идет вразрез с другими правилами – проклятыми правилами Проверок, Устава и всего Ковчега, зато по честным, «правильным» правилам совести и долга, – тут вот как раз Дуг им и следует.

Второе – это, конечно, то, что у него есть близкие и родные люди, которые за него, за Дуга, они на его стороне настолько, что он может не держать все это только в себе – у него есть возможность делиться этим и получать в ответ великое благо человека – понимание, участие, то есть все то, что является полной противоположностью безразличию.

Например, у Дуга была Саша. Которая все знала и была всецело на его стороне. И Дуг ей верил, потому что с самого детства, когда они познакомились и подружились, они условились никогда друг другу не врать.

Был Сашин отец, который тоже знал тайну Дуговой семьи и понимал, почему у него не было никакого другого пути, кроме как нарушить закон. Была бабушка Агата, которая тоже знала. И верила. И скорее бы умерла, чем сдала его Проверкам. Был наконец Старый Том, который не отказал, не побоялся рискнуть и навлечь на себя беду, помогая Дугу, и который, по сути, был последней надеждой мальчика.

Так что он молчал, глядя на то, как мама перешивает ненужную ему форму для работы в котельной, грыз ногти и то и дело вздрагивал, заслышав шаги за выдвижной дверью их каюты, – ждал Старого Тома и старался не сомневаться в том, что все получится. Не могло не получиться.

* * *

Старый Том объявился только спустя час (и этот час показался Дугу целой вечностью), когда мама уже закончила приводить в порядок котельную форму. Позвал Дуга в коридор и сказал, что единственный вариант, который он, уважаемый старик, чье мнение Дуг ни в грош не ставит и слышать не слышит, видит – это отправиться в одно злачное место. И чтобы Дуг даже не думал, что дряхлый всеми уважаемый старик отпустит его туда одного.

– К Королю Ковчега? – вырвалось у Дуга. Он был так удивлен! Неужели Король Ковчега существует? И это не сказки жителей низов? Почему же его тогда никто не видел? Все это проносилось у Дуга в голове со стремительной скоростью, такой, что низкий потолок немного поплыл, а стены заплясали.

Старый Том ему, конечно, всыпал за такую бурную реакцию. Дуг слишком горел от любопытства и нетерпения и совсем не обиделся: главное – это ведь почти победа! Старик Том согласился ему помочь! Да еще и буквально только что решилась одна из главных загадок детства – легендарный всесильный Король нижнего мира, «истинный капитан корабля», он действительно существует! И не просто где-то, а совсем рядом, рядом настолько, что Том может Дуга к нему отвести!

– Когда мы пойдем? Сейчас? – выпалил Дуг, изо всех сил стараясь успокоиться и подавить нетерпение.

Старый Том покачал головой:

– Пойдем тогда, когда он согласится принять нас, мальчик. И если ты не сотрешь эту глупую улыбку с лица, мы не пойдем туда вообще.

* * *

Если Дуг нечасто думал о Капитане (не видел смысла в таких раздумьях, от них только подкатывал к горлу страх и портилось настроение), то Саша – почти постоянно. Хорошо еще, что, когда она повзрослела, многолетние монотонные увещевания Дуга принесли хоть какие-то плоды: теперь Саша ненавидела Капитана молча, а не вслух, как в первый день их знакомства.

Конечно, они видели друг друга и раньше, ходили в один и тот же класс в рекреации обучения, но общаться им не доводилось. В том возрасте было принято недолюбливать девчонок, а уж дружить с ними и вовсе считалось дурным тоном. Мальчишки с ними воевали. А Саша даже среди девчонок казалась изгоем из-за своей внешности. На всю половину их рекреации Саша была такая одна: глаза у нее были как две щелочки, а зрачки черные-пречерные, было непонятно, где кончается зрачок и начинается радужная оболочка. Как два уголька между будто бы вечно сощуренными глазами. И волосы цвета почти такого же черного, как глаза, жесткие и прямые.

Когда Дуг однажды повторил дома в Сашин адрес обидную фразу, услышанную в классе от других мальчишек (а к Саше какие только прозвища не прилипали – и чучело, и урод), мама его неожиданно здорово отругала. И даже рассказала отцу. Отец ругаться не стал, а поведал Дугу, что Саша совсем не урод и вовсе ничем не болеет – ее внешность называется «азиатская». Раньше, до Ковчега, была целая национальность таких людей и занимала она больше чем половину света.

Еще отец рассказал, что люди, которые жили раньше, часто ссорились из-за внешности и национальности, вообще жившие на Земле люди не любили и боялись почти всего, что как-то отличалось от того, к чему они привыкли и что знали.

Папа рассказал о страшной войне конца прошлого тысячелетия: одно государство на материке, который назывался Евразией, решило истребить несколько народов, чья кровь казалась жителям этой страны неправильной и чуждой. Они строили тюрьмы, в которые насильно отводили людей этих неправильных, на их взгляд, национальностей, забирали их земли, убивали этих ни в чем не повинных людей просто из-за того, что они выглядели иначе.

В конце концов в эту историю ввязались почти все страны с разных материков, и миру чуть не пришел конец. Это называлось Вторая мировая война, и в школе на Ковчеге об этом не рассказывали. Им вообще мало рассказывали о прошлом Земли.

После этого разговора с отцом Дуг совсем другими глазами посмотрел на роль, которую он играл в мальчишеском коллективе. Он задумался о том, как опасно пойти на поводу у большинства: ведь между мнением большинства и тем, что правильно, совсем не обязательно может стоять знак равенства.

В результате этих умозаключений Дуг потерял свое положение в общих играх, обычно довольно уважаемое и высокое. А вскоре случилась страшная трагедия – Восстание, папа погиб, и оказалось, что тот вечерний разговор о прошлом Земли и ответственности за свои поступки каждого отдельно взятого человека был для Дуга и его отца последним.

Получилось, у Дуга и Саши было кое-что общее: Дуг лишился отца, Саша потеряла мать в таком раннем детстве, что даже не помнила ее и только с чужих слов знала: мама была азиаткой. Да другого варианта и не было, на отца Саша внешне совершенно не походила. При этом ее отец работал в «трубах», что тоже не шло на пользу Сашиной репутации. Ее не любили ни мальчишки, ни девчонки, ни даже Учительница.

«Азиатская» девочка отвечала им полной взаимностью – она часто ввязывалась в драки, и у нее не было ни одного друга. Казалось, что она в друзьях и не нуждается.

Дуг проникся к ней симпатией настолько, что стал забывать о том, что в реальной жизни они почти не знакомы и даже разговаривали от силы пару раз в жизни. Потому, когда однажды вечером, почти перед самым отбоем, Саша вдруг стала вымещать свою злость на памятнике Капитану, он, не задумываясь, кинулся к ней.

Саша пинала ногой угол постамента и кричала тонким голоском, что когда-нибудь вырастет большой, поднимется наверх и своими руками убьет Капитана. А перед тем как убить, она ему все-все расскажет – все то, до чего ему, противному, гадкому и глупому дураку, нет никого дела. И еще, перед тем как убить, она заставит его спуститься вниз и увидеть все своими глазами.

Ее кожа раскраснелась, короткостриженные жесткие волосы (в тот год всех, кому от пяти до пятнадцати, остригли, потому что распространились вши) стояли дыбом.

Дуг так испугался, что кто-нибудь услышит брань, которую она выплескивала на статую Капитана, что совершенно забыл о том, что они с Сашей незнакомы – кинулся к ней, стараясь оттащить оттуда как можно быстрее и успокоить, пока не случилась беда. После Восстания Проверки велись с особой тщательностью.

Саша уже тогда, в свои детские годы, ничего не боялась. Она обрушилась на Дуга с энергией вдвое больше той, что двигала ею во время криков на статую Капитана. Прежде чем Дуг сумел оттащить ее в тень, подальше от ламп, она успела укусить его и вырвать клок волос.