Пробуждение каждодневности

…Счастье находится где-то между бескорыстием и доверием.

О щедрой радости детства

Это невоспроизводимо – состояние детского счастья.

Первая его примета – бьющая через край избыточность. Вот зацвели первые вишни, и девочка, выскочив из калитки детского сада на улицу, осмотревшись, убедившись, что её никто не видит, стала прыгать возле дерева и целовать каждый цветочек, до которого могла дотянуться. Жаль только, что она уже знает, что другие её ликование не одобрят или неправильно поймут.

Взрослый мир всё более отдаляет или сокращает территорию детского счастья. В лучшем случае – не придаёт ей никакого значения.

Вот ватага ребятишек сидит на лужайке перед музеем: им читают инструкцию о правилах поведения в музейных залах. Они томятся. Но не все: одна девочка положила голову на колени другой, а та сорвала одуванчик и его ножкой считает веснушки на лице подруги. Они обе тихонько смеются, а одуванчик, как перо, подрагивает в руке ребёнка. И это вторая примета детского счастья: оно всегда красиво, художественно. Оно волшебно-превращательно.

Детское состояние счастья преображает мир настолько, что не остаётся места для упрёков в несправедливости его устройства.

Как-то к нам в клуб мама привела мальчика, который плохо ходил. Его походка – походка птицы со сложенными крыльями, у которой нет опоры. Все мы его поддерживали в прогулках и путешествиях, но это не изменяло исходной ситуации: он такой, а все другие. Но пару лет назад случилось вот что.

Мы шли по жаркой дороге к реке – минут сорок нам надо было идти. Однообразие пути, как любое однообразие, непереносимо, но дети – большие выдумщики. Первой «театр теней», идущих по пыльной дороге, заметила одна девочка, за ней развеселились остальные.

Особенно выделялась одна тень: её руки были бережно сложены впереди – не то суслик, не то кенгуру, но скорее лошадь, идущая на задних ногах. Это была самая удивительная тень на дороге. Её хозяин шёл и косил глазом на странный силуэт и вдруг затрусил, стал подпрыгивать, как таинственное животное – в ту же секунду все приняли такую же позу, затрусили, запрыгали, начали повизгивать и прицокивать – издавать непонятные звуки, странные восклицания. И так, в порыве, на подъёме, преодолели остаток пути. А потом всегда стали ходить на купание и обратно «теневой трусцой» – так было веселее и… честнее!

Я всегда взволнованно наблюдаю за ребятами: не иссякнет ли в них этот благословенный запас праздничного отношения к жизни после всех воспитательных манипуляций, которым они подвергаются? И всякий раз удивляюсь этому свойству детства – способности к моментальному восстановлению счастливого состояния. Мама только накричала – а он уже ручки расправил, идёт к объятию. И так – что бы с ними ни делали.

Но лучше, чтобы была рядом с детьми хоть небольшая кучка взрослых, которые готовы получать удовольствие от весенних вылазок на катания с бугров по сочной траве, способных искренне умолять ребёнка дать подержать верёвочку воздушного змея.

Щедрость детей к таким взрослым неизбывна, они примут каждую вашу идею с отважной доверчивостью. Потому что вы не рабству и подёнщине их учите, а естественной радости бытия, которую дети ощущают изначально и за которую очень долго пытаются удержаться…

Не просветители, а открыватели!

Представьте себе россыпь дней середины декабря и нежданный звонок в вечерних сумерках. Вы открываете дверь, а за ней – Дед Мороз со скромным подарком для вашего заболевшего ребёнка. Вглядываясь в его черты, вы вдруг узнаете в нём… районного педиатра!

Как ни фантастично, но в этом перевоплощении есть глубокая жизненная реальность. Точно таким врачом, переодевавшимся декабрьскими вечерами в Святого Николу и разносившим маленьким пациентам недорогие игрушки, был Януш Корчак. И что бы вы сейчас ни подумали, но взрослые, посвящённые в детство, не переводятся на земле никогда. Я хочу повести разговор о таких людях.

Не каждого взрослого ребёнок пускает в свою игру.

Подойдите к девочке, которая странно долго сидит на стуле, застыв в неподвижной позе, спросите, в чём дело. Она вздрогнет, смутится, может, покраснеет, но ничего не ответит. Вы так и не узнаете, что спугнули королеву на троне.

Ребёнок, как и взрослый, может осваивать мир только в диалоге, правда, для него этот диалог – игра. И если в игру вступает взрослый – с «посохом» понимания и серьёзности, – повезло обоим. Ребёнок, глубочайший философ и искренний собеседник, может сильно помочь взрослому.

Две простые вещи отличают посвящённого взрослого от непосвящённого: уважение к Мелкому и готовность к Долгому.

…Зажав в кулачке запас всего интересного, накопленного за день, ребёнок разжимает ладошку: гусеница, камушек, жучок… Мы, не торопясь, склоняемся над сокровищами и вместе их рассматриваем.

…Расстояние в два квартала ребёнок умеет вытягивать в бесконечность, потому что видит на дороге массу предметов, за которыми его воображение рисует множество других «дорог». С посвящённым взрослым ребёнок может затеять игру в «Назывателя и Шагателя». Суть игры проста.

Называтель называет предмет, лежащий на земле, например, спичку или билетик, а Шагатель должен найти предмет и встать на него. Потом Называтель называет другой предмет, и надо оказаться «там» в один шаг или прыжок. И так играть, пока не случится что-нибудь смешное, а оно обязательно случается. Хаотичным шагом и взглядом можно составить неповторимую топографию неожиданных открытий.

Посвящённые взрослые – это те, кто не забыл, как трудно завязать первый шнурок, первый раз увидеть в буквах слово, вывести на бумагу значимое для себя слово и так далее. Обычно взрослые учат малыша на своей территории, у них не хватает мужества учиться вместе с ребёнком делать то, что они не умеют.

У детей много заблуждений, связанных с открытиями языка, о которых они не знают, как рассказать. Про другие языки, например, думают, что переводятся буквы, а не слова, слова одни. Ах, разные? Тогда скажите, какие слова у «деревьевого» языка? Они любят играть в «Свой язык на двоих». Шифров придумывают великое множество. Обозначить слова цифрами. Или так: в азбуке буква «я» – это яблоко, значит, яблоко – это «я», бульдог – это «б», лимон – это «л», осел – это «о», кошка – это «к», осел – «о». Получаем слово «яблокобульдоглимоноселкошкаосел» – тайное, никто не узнает.

Придумывают «прыгательный» язык: разговариваем на азбуке Морзе при помощи правой и левой ноги. Подскок на левой – точка, на правой – тире, две ноги на земле – конец слова. Так можно разговаривать на расстоянии.

А если взяться за руки и договориться о значении нажатий на пальцы, можно придумать десять беззвучных языков!

Для всего этого взрослый, находящийся рядом, должен быть не просветителем, а открывателем.

Разница большая. Открытие – неожиданно, передача знаний – линейна.

Просветитель не умеет зажигаться от ребёнка, входить в состояние вдохновения от его идей. Открыватель мгновенно вовлекается, у него своё видение изобретения, он начинает на свой лад проживать игру.

«Давай собирать семена», – зовёт ребёнок. На чистый носовой платок высыпаются из коробочки собранные за день семена, глянцевые и матовые, крупные и совсем крошечные. Долго-долго рассматриваются. Обсуждаются. Потом делаются пакетики, конвертики, шьются поясные сумочки для прогулок в сад и в парк. Ведь это тайна: как из такого маленького семечка вырастает такое большое дерево? И как это – часть больше целого?

Целое событие – разносить семена в разные места города в надежде на чудо произрастания: «А достаточно ли? А не много ли?» – переживает ребёнок.

И когда всё это проживается на высокой степени серьёзности, сами собой образуются дорожки, ведущие от одного открытия к другому. Надписывая конвертики с семенами, он вдруг удивляется: буквы – те же семена, а тексты – деревья.

Но если не выходить вместе с ребёнком в «абсурд», то как передать ему код механизма открытия, ключ к творчеству?

Герой книги, которая подвигла меня к этим размышлениям, в одном из эпизодов лежит на кушетке и читает. «Что ты читаешь?» – спрашивает шестилетняя девочка. Узнав, что книга об Эйнштейне, она продолжает любопытствовать и когда узнает, что книга про свет, про то, что у света самая большая скорость, надолго задумывается.

И вдруг срывается с места: «Одевайся, идём!» – «Куда?» – «Я тебе сейчас покажу, что это неправда!» Девочка ведёт героя на улицу: поздний вечер, моросит дождь, герой ничего не может понять, он едва скрывает своё недовольство. Однако вместе они доходят до белой стены, и девочка начинает светить фонариком: «Видишь? Это свет, а вон – тени. Ты же видишь, быстрее света тени!»

Только так, идя за ребёнком, мы получаем шанс передать ему что-то стоящее, настоящее.

…Почему всё это так важно? Потому что сегодня наши дети оказались в болоте скучных, загнивших игр, из которых давно ушла душа. Потому что слишком ранняя социализация забивает дорогу их собственного осуществления. Потому что так мало оказывается около детей взрослых, которым они могли бы доверить-показать свою игру, свой мир.

Об атмосфере очага

И дома, и в детском саду ребёнок нуждается в тёплой атмосфере очага. Детский сад не такое место пребывания как школа, где столовую можно обойти стороной. Здесь уже с порога пахнет уютом, горячим чаем, любовно приготовленной кашей. Или, увы, наоборот, тягостным безразличием общепита.

Всё имеет свой запах. И детство запоминается по запаху. Мама рассказывала мне, как в голодное военное время каждая семья старалась сохранить традицию выпечки пирогов, пусть с листьями, с крапивой, но ароматных хлебных пирогов. Выросшие дети навсегда запомнили этот запах, насыщающий на долгие года.

Каждодневная организация массового детского питания вечная проблема для взрослых. И своего ребёнка не всегда уговоришь поесть, а группу! Педагоги пытаются накормить детей так, как им привычно. А дети в ответ не доедают, даже если не особо упитаны дома. Детская анарексия, отказ от еды – болезнь заставляющего кормления.

А вот в одном детском саду на столиках стоит по супнице. По порциям еда не раскладывается, дети накладывают себе столько, сколько хотят. Нет проблемы недоеденных порций, нервы нянечек в порядке, и продукты расходятся в соответствии с нормой. В том же саду каждый стол накрыт своеобразной скатертью, посуда по возможности тоже разнообразная. Накрывают на стол все вместе, не спеша и со вкусом.

Еда, как насущная каждодневность, просто обязывает нас уделять ей должное внимание.

Утрату былого сакрального смысла познания пищи можно списать на ход истории. Но что приобретено? Небрежение к еде, распространение младенческих способов питания – «брание» руками, жевание, сосание (этот вездесущий феномен чупа-чупса), эротизация еды как рекламное эхо самых неблаговидных проявлений человеческих эмоций.

Наши дети хрустят чипсами, спелой клубнике предпочитают сникерсы. Мы, взрослые, часто не едим, а перекусываем в одиночку, ведь так?

Совместность еды в семье, хотя бы раз в день, ничем не заменима. Так же совместность праздненств в детском саду – не просто развлечение, а процесс сближения, чествование традиции. И вариантов, конечно, гораздо больше, чем сидение у стола или вождение хороводов…

В питании отражается философия жизни, те замечательные рецепты счастья, которые мы получаем в наследство от наших бабушек и прабабушек. Восхождение питания от грудного кормления к питанию духовному и есть само воспитание.

Именно во время еды проявляется сущностная «повадковость» ребёнка как комплекс наших педагогических удач и упущений.