– Да нет, он мало говорит, – вздохнула Маня. – Это Коля с Верой рассказали. Они у прежних хозяев работали с самого начала, как те здесь поселились, ну а теперь вот у Протасова. Но этот домик с такими сюрпризами, ты и представить не можешь, – загадочно улыбнулась она. – Это уже Протасов наворотил за полтора года, всякие устройства и механизмы, вообще нечто. Этот дом полностью автономен и экологичен. Ну, я в этом не разбираюсь, может, тебе сам Глеб и расскажет.

– А Ольга сюда приезжает? – спросила почему-то осторожно Лиза.

– Нет, – сразу помрачнела Маня. – Они развелись и разорвали всяческие отношения, – вздохнула и руководящим тоном приказала: – Давай, Лиза, стол накрывать, ничего я тебе больше не расскажу, сама все увидишь и поймешь. А если чего не поймешь, у Протасова спросишь, может, тебе он и ответит.

Угощение получилось хоть и не банкетное, но на славу. И еще какую славу! Кирилл с Маняшей расстарались, привезли с собой и большой пирог, и несколько салатов, которые заправили сейчас, прямо перед подачей, и заливную рыбу в большом плоском лотке, овощи разные и замороженные пельмени ручной лепки. Лиза только руками разводила и крутила от удивления головой, поражаясь такой серьезной подготовке.

– Ни фига вы, ребята, в гости собрались! И, главное, мне ни слова! – возмутилась она. – Ну, Маня, ты интриганка!

Пришли и Вера с Колей, которых настойчиво зазвал на застолье Кирилл, они, правда отнекивались, смущались, и Маня шепнула Лизе на ухо:

– Это они тебя стесняются, ты человек незнакомый, мало ли в каких отношениях с хозяином и мало ли что подумаешь, а наемным рабочим за хозяйский стол не положено, ну, так считается.

– А Протасов их за свой стол приглашает?

– Иногда, – не стала ничего объяснять Маня.

Глеб пришел в кухню и присоединился к компании последним. Кирилл вел беседу, не меняя выбранного тона некой бравурной жизнерадостности, игнорируя явную нелюдимость хозяина. Маня мужа поддерживала, помогая втягивать в общий разговор и работников, и Лизу, что-то там про возможный урожай, посев, про Олимпиаду и текущие политические события.

Словом, беседа велась довольно оживленная, Коля с Верой оказались людьми общительными, к тому же образованными, и после первых двух рюмочек под заливное и салаты уже активно принимали участие в разговоре. Усилиями четы Потаповых создавалось впечатление вполне дружеского и радостного застолья, если не брать в расчет того, что хозяин практически не принимал участия в разговоре, мало ел и совсем не пил. Да и Лиза постоянно теряла суть и течение общей беседы и обсуждения, незаметно, но внимательно рассматривая Протасова.

Он действительно изменился. Но она никак не ожидала, что настолько! Та чернота, которая отпечаталась на его лице, когда она его видела в день похорон, словно опустилась в душу и теперь разъедала ее изнутри. Он выглядел намного старше своих тридцати пяти: глубокие морщины у губ и между бровей, нос заострился, и стала гораздо более заметной горбинка, две седых пряди появились в волосах, одна на короткой челке справа, вторая слева за виском. На всем его облике лежала печать тяжелейшего горя и жесткой отгороженности от мира и от людей.

Лиза несколько раз попыталась заговорить с ним, о чем-то спрашивала, но он отвечал односложно или вообще не отвечал, а потом и вовсе встал и вышел, никому ничего не говоря. Лиза вопросительно посмотрела на невестку: мол, это что? Маня махнула рукой: не обращай внимания, это нормально, – и вернулась к общей беседе.

Лиза окинула взглядом шикарный стол и веселую компанию и усмехнулась: нет, ну они вообще хорошо сидят, эти четверо – с пельмешками да под закусочку выпивали доброй водочки, с удовольствием общались, грозились еще и в баню пойти, которая, как выяснилось, сегодня топилась и еще не остыла, можно и раскочегарить в пять минут. Полная любовь и дачное взаимопонимание у людей!

А Лиза с Глебом как бы выпали из этой душевной компании, оба спиртного не пили, ели мало и в общем разговоре участия практически не принимали. Лиза вообще мало и редко пила, а сегодня уж тем более не хотелось в непонятной ей и незнакомой обстановке, а Протасову – она отметила этот факт – даже и не предлагал никто налить, видимо, он давно отказался от алкоголя.

– А можно у вас тут прогуляться или вы после захода солнца по двору уже не ходите? – спросила она у Николая.

– Почему не ходим? – удивился слегка захмелевший Коля. – Ходим, дела делаем. Только свет надо включить.

– Идемте, я вам включу! – подскочила его жена с места. – И покажу, что там и как.

– Идемте, – поднялась следом за ней Лиза.

– У нас тут вдоль дорожек фонари стоят, хорошо светят, – пояснила Вера, что-то включая на щитке у входной двери. – Правда, мы их редко зажигаем, Глеб Максимович и без них ходит и все видит, а нам с Колей без надобности. Ну вот, можете идти, – улыбнулась она девушке.

Лиза надела куртку, ботинки, поблагодарила кивком головы женщину, с трудом отворила тяжелую дверь и вышла на веранду. Разумеется, фонари были исполнены в форме средневековых светильников, но освещали они и впрямь хорошо, по крайней мере, вокруг дорожек вполне все просматривалось.

Она пошла по одной из вымощенных дорожек и добрела до приземистого, довольно большого одноэтажного здания, оказавшегося баней. Заходить туда она не стала и свернула на другую дорожку, ведущую на противоположный конец участка, к симпатичному небольшому домику. Не доходя до него, Лиза перешла еще на одну дорожку, петляющую между деревьев в саду и неожиданно выскочившую сбоку к центральному входу хозяйского дома.

На освещенной веранде, закутавшись в какой-то меховой тулуп, сидел Протасов в кресле, придвинутом в арку распахнутых дверей, к самым ступенькам. Лиза постояла, прикидывая, сделать ли вид, что не заметила его и идти дальше, или как-то обозначить свое присутствие, и поняла, что он смотрит прямо на нее.

– Привет, – тихо сказала Лиза, подходя ближе к ступенькам и глядя снизу вверх на него, – ты чего здесь сидишь?

– Гуляю, – после довольно долгой паузы все-таки ответил Протасов без дружелюбия в голосе.

Она поднялась по ступенькам и встала перед ним. Помолчали.

И вдруг Лизе так сильно, до непереносимости, до невозможности остановить этот накрывший с головой эмоциональный порыв, захотелось его растрясти, сказать что-то, может, даже ударить, сделать хоть что-то, чтобы он стал прежним, живым или хотя бы проявил какие-то эмоции, заговорил нормально. И это незнакомое не подконтрольное нечто внутри нее – сильное, мощное, обжигающее – подтолкнуло ее на провокацию:

– Я не подходила к тебе на похоронах Алисы. Хочу теперь выразить свое соболезнование, – все-таки сдержалась в последний момент и смягчила те выражения и слова, что рвались из нее огненной лавой, словно чертом подхлестываемые.

А он ничего не ответил.

Просто промолчал, и все! Будто Лизы и не было рядом, а он все так же сам себе тут «гуляет».

«Не в этом случае!» – решительно подумала Лизавета, заведясь бесповоротно, как в бедовую пропасть ухнув.

– Считается, что души умерших детей настолько чистые, что они сразу попадают в рай, в Царство Божие, или становятся ангелами, – тихо сказала она, внимательно вглядываясь в выражение его лица. Он повернул к ней голову, посмотрел прямо в глаза и очень холодным, твердым голосом потребовал:

– Прекрати нести эту чухню. И не смей говорить про Алису. Я запрещаю тебе.

– Ну, почему чухню, – спокойно возразила Лиза, напрочь проигнорировав и его грозный тон, и его требования. – Есть множество, миллионы свидетельств людей, прошедших клиническую смерть, и работы сильных медиумов и экстрасенсов о жизни и путях души после смерти, и даже наука доказала, что это правда, и душа после смерти продолжает свою жизнь.

Протасов резко поднялся из кресла, так, что оно отлетело, проскрежетав по полу, шагнул вперед, уронив доху и даже не заметив этого, и навис угрожающей, мрачной фигурой над Лизой.

– Замолчи немедленно! – потребовал он и повторил: – Я запрещаю тебе говорить о моем ребенке и произносить весь этот бред вслух! Если хочешь порассуждать на эти темы, то в другом месте! А раз приехала ко мне, то будь любезна подчиняться моим правилам! А они таковы: никто не смеет здесь даже упоминать о смерти Алисы. Понятно?

– То есть ты в загробную жизнь не веришь? – все так же спокойно и почти в режиме легкой беседы уточнила Лиза, полностью проигнорировав все его предупреждения и пугающий тон, и продолжила теософский «спор»: – Во всех религиях признается и описывается и ад, и рай, и путь души после смерти.

– Так! – грозно прорычал Протасов, и у него сделалось ужасное выражение лица, словно его судорогой перекосило: – Все! Ты…

– Ты слышал легенды о птице счастья? – перебила она его и, отступив на шаг, отвернулась и посмотрела куда-то вдаль. – О синей птице счастья? – повернула голову, посмотрела на него и снова отвернулась, продолжив: – А ты знаешь, что в лесах Амазонки, то есть в джунглях, водится чудесная птица, полностью синяя, и местные аборигены одного племени верят, что если эта птица сядет рядом с человеком или тому удастся подкрасться и постоять рядом с ней, то ему всю жизнь будет сопутствовать удача во всем. А аборигены другого племени охотятся за этими птицами и делают из них чучела и украшают ими свои головные уборы, считая, что это приманивает к ним удачу.