И только сейчас, в эту самую минуту она посмотрела на него и увидела настоящим, истинным женским взглядом – а мужчина-то… такой… мужчинистый мужчина, оказывается. Как же она не отметила этого раньше? Так занята была его спасением, что ни о чем другом не размышляла, даже инстинкты отключились.

И никакие ему не пятьдесят, а гораздо поменьше, и фигура хорошая… такая фигура дельная, мышцы видны натуральные и честные без накачек стероидных. И его мужской орган…

– Вот клюква! – чуть запыхавшись, забежала в комнату Вера Павловна.

Ася хмыкнула, поджав на секунду-другую губы, сдерживая ухмылку в адрес своих беспокойных женских мыслей, сильно неуместных в данный момент. Сняла компрессы с паховой области больного, бросила их в таз и снова начала отдавать распоряжения:

– Давайте будем поить. Я покажу вам, как удобней держать голову больного.

За полчаса им удалось влить в него около половины литра клюквенного морса, и вроде бы дыхание у больного стало немного поспокойней. Или просто им этого очень хотелось, вот и обманывались?

– Ну, как он? – отчего-то шепотом спросил Петр Романович, чуть ли не на цыпочках проходя в комнату.

– Мне кажется, что получше, – прошептала в ответ Вера Павловна.

И они посмотрели на Асю, ожидая подтверждения этого чуда, как бедные дети на елке в богатом доме ждут с неистребимой надеждой своих подарков. Ася тяжко вздохнула и разъяснила реалии, безжалостно разбивая иллюзии:

– Да, малюсенькое улучшение есть: нам удалось добиться того, что температура упала на градус. По крайней мере, перестала держаться на смертельной отметке. Но это ничего не значит. Ничего, – жестко повторила она. – Помогли обтирания, жаропонижающие и капельница, но улучшение может носить временный характер, организм слишком ослаблен, да к тому же был обезвожен, пусть и непродолжительное время, но в его состоянии это очень плохо. Текущее положение таково, что в любой момент может начаться ухудшение – слишком стремительно развилась его болезнь. Эта ночь все решит – если он справится, то позволим себе осторожный оптимизм. Будем дежурить возле больного ночью и наблюдать. Есть какие-нибудь вопросы?

– Да, – обстоятельно кивнул Петр Романович и посмотрел на девушку – Как вас зовут? И как вы сумели найти Василия Степановича?

– Ох ты ж господи! – всплеснула руками Вера Павловна. – А действительно же! Мы даже не спросили, как вас зовут!

– Зовут меня Ася, – чуть улыбнулась она, – а Василия Степановича я обнаружила случайно. Отдыхала в гостях у друзей за городом. Но потребовалось срочно вернуться домой в Москву, я рискнула поехать. Буря началась намного раньше, чем прогнозировали синоптики, и застигла меня прямо на трассе. Я случайно увидела свет фар стоявшей в сугробе машины, подъехала узнать, не нужна ли помощь. – Она глубоко вздохнула и выдохнула. – Оказалось, что нужна, и еще как. Вот так и нашла вашего Василия Степановича.

– А вы медсестра? – спросил из-за плеча Петра Романовича подошедший Миша.

– И это тоже, – туманно ответила Ася и, обведя всех троих взглядом, вспомнила о своей роли боевого командира. – Вы идите отдыхать, лучше постараться поспать. Вера Павловна подежурит первой, где-то до часу ночи. Потом я ее сменю, на самые тяжелые часы, где-то до четырех, а потом кто-нибудь из вас заступит. Я объясню, за какими симптомами надо особенно внимательно присматривать.

– Нет, – вдруг решительно возразила Вера Павловна. – Сейчас мужчинам объясните, что и как надо делать и за чем присматривать, они и посидят, подежурят. А вас я отведу в комнату для гостей, размещу самым лучшим образом, Асенька, со всеми удобствами, вещи ваши занесем, душик примите, переоденетесь, если надо. Сами небось натерпелись страха, когда в бурю-то въехали, а тут еще и Степаныч наш попал в беду. И я вас обязательно накормлю как следует, у меня ужин-то давно готов.

– Душ – это замечательно, – почти мечтательно протянула Ася, сразу же почувствовав, как безбожно устала, вымоталась и как ей ужасно, прямо нестерпимо хочется смыть с себя и усталость, и страх под горячей водой. И улыбнулась: – И поесть тоже было бы хорошо.

– …нет, говорит, сам съезжу, что тут ехать-то, – прихлебывая чаек из большой кружки, рассказывала Вера Павловна. – Дорога московская, она же раньше через центр села проходила, по мосту двухполосному, а лет сорок назад закатали новую серьезную трассу и мост новый поставили по околице, на четыре полосы. Теперь там все ездят, а этим, старым, только местные пользуются. И это хорошо, удобно, из наших Снегирей прямая дорога в поселок идет, не надо на трассу ехать. А через мост и поселок, так до фермы Тараса километра два будет. Вот Василий Степаныч и говорит – что ж мне менеджеров к нему посылать, сам съезжу, проявлю уважение. Они вроде как приятельствуют, не то чтобы дружат, но хорошо, с уважением друг к другу относятся. Вон церковь нашу и колокольню вместе восстанавливали, и средства выделяли, и по субботам не гнушались с людьми вместе на стройке работать. Обстоятельные, дельные мужчины. Он там и Мишу нашего подобрал, когда тот прибился к церкви-то. У него с памятью плохо, не помнит, кем был и кто он, только имя. Вот его Василий Степанович и забрал к нам жить и помогать в хозяйстве.

– Это хорошо, это они кругом молодцы, – чуть подтолкнула ход беседы Ася, чувствуя, что ее откровенно срубает, аж глаза закрываются, так разморило после душа да от сытного ужина и пахучего горячего чая. – Но как он в прорубь-то попал?

– Так я ж говорила, – с энтузиазмом рассказывала женщина. – Мальчишки, двое, в прорубь ухнули. Они в хоккей ватагой играли, а у нас там в одном месте, возле берега, глубокий омут есть, редко когда замерзает, да и то чуть-чуть ледком возьмется и только на сильных морозах. Вот один в запале игры и провалился под лед, а дружок кинулся выручать и следом за первым пошел. Василий Степанович едет, смотрит: что за дела такие? Мальчишки на льду кучей столпились недалеко от полыньи и орут перепуганно, на помощь зовут. Ну, он скатился с дороги к речке поближе, а как пацанов в проруби увидел, так и уж не думал ни о чем, выскочил на лед, только куртку скинул. На живот упал, чтобы самому под лед не сигануть, подполз к полынье и одного за другим и выволок. В машину посадил и быстро домой к одному из них доставил. А там и родители второго мальчика на шум прибежали. Мальчишек переодели, Степанычу тоже предложили, но он отмахнулся: джинсы сзади сухие, и обувь сильно не промокла, только свитер с футболкой и поменял и снова за руль и в райцентр покатил. Оттуда мне позвонил, чтобы мы тут панику не подняли. Звонит, а голос осипший, уставший, выезжаю, говорит. Я уж его увещевать, говорю, Василий Степанович, докторам там покажитесь, больны же, и чего ехать-то к вечеру, у детей моих переночуйте, погода портится и предупреждение по всем каналам передают. Да куда там, – горестно вздохнув, махнула она рукой. – Домой, говорит, приеду, ждите. Вот и дождались, – скорбно вздохнув, закончила она свой рассказ и спросила, заглядывая Асе в глаза: – Что за болезнь у него-то? Простуда такая сильная?

– Да нет, не простуда. Совершенно очевидно, что это тяжелая форма пневмонии, причем стремительная. Но дело в том, что у пневмоний существует несколько разновидностей, то есть их вызывают разные вирусы, и лечить их требуется несколько разными методами. Нужен точный диагноз, чтобы понимать, от чего и как лечить, а поставить его могут только в стационаре, сделав анализы. Вот такие дела.

– Вот незадача, – вмиг расстроилась Вер Пална. – А как же нам тогда быть? Как лечить-то его и узнать, какая у него эта самая форма с разновидностью-то?

– Смерть, как известно, лечит все формы и разновидности заболеваний, а лучшая диагностика – это вскрытие, – угрюмо пошутила Ася, потерла лицо ладошкой, вздохнула совершенно устало и повинилась, заметив растерянный взгляд собеседницы: – Извините, Вер Пална, это я что-то от усталости говорю всякое. Мы просто будем делать то, что сможем, и спасать вашего Василия Степановича, как сможем. Все, я прямо-таки отключаюсь, – сдалась Ася. – Пойду посплю, совсем меня сморило что-то.

– Конечно, конечно! – торопливо подскочила с места Вера Павловна и засуетилась: – Идите, Асенька, отдыхайте. Намучились же как и страху натерпелись. Я вас провожу.

– Нет, нет, – сказала девушка. – Сама дойду, – и напомнила со всей строгостью, на которую еще была способна: – Но в два часа меня обязательно разбудите. У вашего Василия Степановича могут начаться серьезные осложнения и судороги, температура-то больше не падает, а вы сами с этим не справитесь.

Поднимаясь на второй этаж, где ей отвели одну из гостевых комнат, Ася размышляла над сложившейся ситуацией: температура у больного опустилась до сорока и трех десятых градуса, да так и застряла на этой отметке. Плохо это, очень плохо. Но больше ничего в данный момент сделать невозможно, чтобы помочь ему, кроме, разумеется, чудесного появления «Скорой помощи» лучше на стремительном вертолете, который эвакуирует пациента в больницу. И прямо в город Москву.

А пока планетяне и смелый боевой МЧС не прилетели для спасения, им всем остается только одно, самое трудное и неприятное, – ждать и наблюдать за динамикой болезни.

Ася заснула, еще не коснувшись головой подушки, как в черный омут рухнула, в тот самый, что под тонкой обманчивой ледяной коркой реки, и, как ей показалось, тут же, буквально через пару секундочек, проснулась, почувствовав, как ее кто-то почти нежно трясет за плечо.

– Асенька, вы просили вас разбудить, – прошептала, склонившись над ней, Вера Павловна извиняющимся и жалеющим голосом.

– Что? – сощурилась со сна Ася. – Два часа уже?

– Да, – покивала сочувственно Вера Павловна.

– Да-да, – села на кровати Ася и потерла лицо руками. – Уже иду, – и спросила: – Как он там?

– Вроде без изменений, – доложила Вера Павловна. – И даже в себя приходил, глаза открывал. Я его напоила, все, как вы наказывали и рекомендовали, он снова уснул.

– А температура? – быстро одеваясь, выясняла Ася.

– Поднялась немного, – тягостно вздохнула помощница. – Сорок и семь.

– Тогда мы ему сейчас еще раз жаропонижающее дадим, – распорядилась Ася. – Вы же намололи?

– Да, да, все приготовила, – семенила следом за ней Вера Павловна.

Больной спал тревожным, болезненным, беспокойным сном, находясь в неком полузабытьи, в состоянии между сном и потерей сознания, и каждый вздох давался ему с трудом, сопровождаясь хрипами.

Ася в приказном порядке отправила спать Веру Павловну, пресекая все ее душевные терзания и горячее желание помочь.

Померила мужчине температуру, покрутила раздосадованно головой, снова припомнив «балалайку тульскую» такой-то недоброй мамой – сорок и восемь десятых градуса!

– Ну, как же ты так, а, Василий Степанович? – попеняла она ему, как-то совершенно безнадежно расстроившись, потерла жестом бессилия лицо, вздохнула глубоко, выдохнула резко, скидывая с себя ощущение накрывающей с головой неизбежности, даже головой покрутила, помогая справиться с эмоциями. Еще раз резко выдохнула и занялась больным.

На хрен! Потом будем расстраиваться, негодовать, сетовать и что там еще можно делать в таких ситуациях? Убиваться и горевать, переживая бессилие, злость и отчаяние! Потом! А сейчас надо просто делать все, что возможно. Тупо делать – и все! И что-нибудь еще сверх любого возможного и невозможного!

И, ловко приподняв голову мужчины, принялась сноровисто поить его разведенными в воде таблетками.

Напоив, осторожно уложила его голову назад на подушку, меняла компресс на лбу и тихо уговаривала:

– Ты борись, Василий Степанович, не подводи меня, ладно? Так же несправедливо будет, если ты сдашься, неправильно, нельзя тебе сдаваться.

И вдруг неожиданно словно обожглась о внимательный взгляд темно-синих, лихорадочно блестящих от высокой температуры глаз и замерла, столкнувшись с этим взглядом, не донеся мокрое полотенце до его головы.

– Ты… – выдохнул мужчина с каким-то облегчением, сухим, перегоревшим от жара горлом, дрогнув уголками губ в слабой попытке улыбнуться.

Она смотрела на него, вглядываясь в эти густо-темные синие глаза, казавшиеся черными от расширившихся зрачков, и не могла отвести взгляда, забыв дышать и думать, оторопев, словно на какое-то затянувшееся мгновение попала под непонятный гипноз, и сердце вдруг заколотилось в груди, и стало жарко от такой его близости.

– Где ты была-то… не слышал тебя… так долго? – низким, больным голосом просипел он пересохшим горлом, все всматриваясь в ее лицо и облегченно улыбаясь сухими потрескавшимися губами.

– Я здесь, я здесь, – словно очнулась Ася, заспешив успокоить, наклонившись к нему поближе.

Он, прилагая явные усилия, приподнял руку, положил большую, тяжелую и жаркую ладонь ей на затылок и притянул ее голову к своему плечу. Прижал, поцеловал обжигающе-горячими губами в висок и прошептал:

– Нашлась, родная… вот и нашлась… – подышал с хрипом и вдруг закашлялся мокрым, глубоким кашлем.

Ася было дернулась высвободиться из-под его ладони, напоить теплым питьем, помочь, голову приподнять, но он не пустил. Справился с кашлем, продышался громко, болезненно прерывисто, со свистом втягивая воздух в легкие, и прохрипел:

– Ты говори… чтобы я твой голос слышал… не уходи больше… не теряйся.

Он замолчал, рука на затылке у Аси потяжелела, расслабляясь.

– Нашлась ведь… – прошептал он еле-еле, уже погружаясь в бессознательное состояние.

Прижимаясь к его плечу и колючей, от отросшей за сутки щетины, щеке, Ася уловила всем своим телом тот момент, когда он вернулся туда, в свое забытье, в пограничное пространство между беспамятством, бредовым сном и бесконечностью. Но не подскочила сразу, не двинулась, так и прижимаясь к его плечу и пылающей жаром щеке, вдохнула его запах и, взяв ладонь, медленно сняла ее со своей шеи и подняла голову.

Села ровно, пристроила тяжелую от беспамятства руку на кровати и долго всматривалась в его измученное болезнью и лихорадкой лицо.

Вздохнула, задержала дыхание… и, освобождаясь от странного наваждения, выдохнула, встала и занялась приготовлением укола, который пора было делать больному. Чужому, незнакомому мужику, случайно что-то перепутавшему в своем болезненном бреду.

До пяти утра, когда ее пришел сменить на посту Петр Романович, ничего не произошло: ни плохого, ни странного, ни ужасного.

Температура у Василия Степановича упала до тридцати девяти и восьми десятых градуса, и он просто спал. На сей раз глубоким, исцеляющим сном без сновидений и кошмаров, а она все шептала ему что-то, рассказывала, сама не понимая, зачем и почему это делает. Но каким-то неведомым, глубинным чутьем знала, что так правильно, что именно так и надо делать – говорить с ним, звать из того далекого, куда он почти ушел.

И ничто уже не могло отменить тот небывалый факт, что ночь больной пережил и температура все-таки упала, и это внушало совсем робкую надежду. А ведь по всем показателям не должен был, не должен…

Надавав разных наставлений и поручений Петру Романовичу, Ася добралась до своей комнаты и рухнула на кровать, отключаясь уже в полете.

Проснулась рано, часов около восьми утра, и отчего-то тревожно, будто вчера позабыла сделать что-то важное, а во сне об этом важном вспомнилось. Никто ее не будил. Встала с каким-то непонятным, чудным ощущением на душе, словно за ночь она вся изменилась.

Умылась наскоро, привела себя в порядок и поспешила вниз, на первый этаж, проверить больного и узнать новости о его самочувствии.

Новости были хоть и не победные, но и не похоронные все же. Температура снова поднялась, но незначительно – всего на пару десятых градуса и держалась на отметке около сорока градусов, не пересекая ее.

А это уже ого-го какое достижение с учетом того, что необходимой лечебной терапии пациент не получает и их возможности в этом вопросе мизерные.

– Просыпался, – радуясь этому факту, бодро рапортовала Вера Павловна, тут же усадив Асю за круглый стол в кухне – завтракать. – Спрашивал, где девушка, про вас то есть, Асенька, спрашивал. Я сказала: спит. Он сказал: хорошо. Я его напоила морсом с медом, а потом теплой водой, как вы велели. Хотела накормить хоть немного, но он снова заснул.

– Насчет накормить – вопрос спорный, – поделилась Ася сомнениями, с удовольствием отпивая прекрасного кофе из большой керамической кружки, что поставила перед ней на стол хозяюшка. – Некоторые медики считают, что при такой высокой температуре кормить больных категорически нельзя – это для организма лишняя нагрузка. А некоторые утверждают обратное, что без еды у организма истощаются внутренние резервы и брать энергию на исцеление ему неоткуда.

– А что посоветуете вы, Асенька? – подсела к ней Вера Павловна, налив и себе кофе в большую кружку.

– Я посоветовала бы следовать рекомендациям врачей, но думаю, лучше не заставлять больного насильно что-то есть. А вот пить ему надо давать как можно больше. И лучше морсы из живых или замороженных ягод, не прошедших термическую обработку и без сахара, лучше и без меда вообще, но это очень кисло и может вызвать раздражение желудка при общем ослаблении организма. Так что с медом, тем более он жаропонижающими свойствами обладает.

– Даем, – порадовалась Вера Павловна. – Все, как вы рекомендовали, – из облепихи, из малины и клюквы, всю ночь понемногу поили, и утром я его хорошо напоила. – Потом поинтересовалась, как прилежная ученица, сдавшая на «отлично» предыдущее задание: – Что дальше?

– А дальше, Вера Павловна, нужна срочная транспортировка больного в стационар, – пояснила Ася очевидные вещи. – Поэтому звоните в экстренную службу и вызывайте «Скорую помощь». Я вчера оставляла заявку, да только думаю, что ее благополучно удалили, – и распорядилась: – Звоните.

Заявку Аси, как она и предполагала, именно что удалили. Все как водится: заступила новая смена диспетчеров, ночь была тревожной, много вызовов, некоторые ложные или невыполнимые, много пострадавших, а поскольку по вызову из села никто повторно не перезванивал и не продублировал заявку, ее просто удалили из компьютера. Уж Ася этот механизм прекрасно понимала, да вот только не до звонков ей вчера было. Вера Павловна сделала новый вызов и заявку на эвакуацию и обещала звонить и напоминать каждый час.

Буран стих часам к шести утра, и только снег тихонько сыпал, припорашивая наваленные за несколько часов сугробы.

По телевизору передавали о последствиях бурана на дорогах, в городах-поселках и самой столице, куда он добрался ночью, изрядно подрастеряв свою убойную мощь. Трассу уже начали активно чистить все дорожные службы при помощи местных коммунальщиков, однако все равно рекомендовали сегодня не выезжать из дома вообще и уж тем более транспортным средствам с низкой проходимостью.

Ну, это как пойдет – выезжать, не выезжать.

– Наш поселок и дорогу до трассы скоро чистить начнут, – поделилась информацией Вера Павловна. – Мне утром Ангелина Викторовна звонила, интересовалась состоянием Василия Степановича, вот и рассказала последние новости. Ей же на работу надо, она и узнала, как обстановка. У нас же в поселке сплошь люд не простой проживает, зажиточный, и у всех бизнес есть, в основном в городе. Вот по своим всяким связям и вызвали транспорт для расчистки. Ангелина Викторовна сказала, председатель поселковый объявил, что часа через четыре одну полосу расчистят для проезда до трассы.

– Это очень хорошо, Вера Павловна! – обрадовалась Ася. – Это замечательно! Чем скорее мы отправим нашего больного в больницу, тем лучше. Ничего же еще не кончилось, и его стабильное состояние очень ненадежно, держится буквально на грани чудом каким-то и может оказаться затишьем перед бедой, понимаете?

– Ох же, боже мой, – тяжко завздыхала женщина. – Понимаю.

– Так, – переключилась Ася на деловой тон. – Несите-ка бумагу и ручку, напишу вам, что ему собрать с собой в больницу, и составлю отчет для медиков о проделанных нами мероприятиях и о препаратах, которые кололи и давали. Вы ампулы не выбросили?

– Нет, нет, вы же предупредили, Ася.

С того момента, как проснулась, – нет, не так – с того момента, когда мужчина открыл глаза и посмотрел на нее, Ася находилась в душевном смятении, встревоженно прислушиваясь к себе и недоумевая, что с ней происходит.

За кого он ее принял, вынырнув ненадолго из сумеречного, бредового, лихорадочного сна? За какую родную девушку, которую потерял и которая нашлась для него в том болезненном бреду?