Надо кое-что обдумать, успокоиться, а то настроение, как качели, – то вверх, то вниз.

Ей повезло второй раз: в курилке никого не было.

Она уставилась в окно на мелькающий пейзаж, и мысли потекли, как картинки за окном.

После ухода от мужа она, конечно, потеряла и работу.

Начинать заново жизнь после тридцати сложно, а после тридцати шести практически вообще невозможно, да еще не имея ничего за спиной, кроме старого шмотья. Она работала у него всем на свете, от секретаря до главбуха, и, конечно же, без трудовой книжки и без зарплаты, а еще с целой кучей проблем.

Как-то по ТВ шел сериал о женщине с тремя детьми, ушедшей от мужа. Сериалы она не смотрела в силу занятости и не особой любви к ним. Из этого сериала почему-то запомнила некоторые высказывания, из тех эпизодов, что видела случайно.

Героиня говорила своей подруге: «Начинающие развод делают одну большую ошибку – уходят, а уходящий получает не более десяти процентов от всего: от денег, жизни, любви. Раз уж влезли в развод, сделайте так, чтобы ушли от вас».

Десять процентов она не получила, но одну десятую процента ей все-таки дали и подтолкнули в спину – «иди, иди, убогая, пока я не передумал».

А что? Прав ведь! Точно, убогая – шесть лет угробить на мужика: на его жизнь, его бизнес, его здоровье, его родителей. На все его.

Конечно, убогая.

А где же я?! Ну или хотя бы «мы»?! Ну и сама дура – заслужила!

Наталья стала искать, куда пристроить свои жалкие копейки, чтобы сделать наконец что-то для себя, хотя бы организовать жилье. Она купила комнату в совершенно «убитой» коммуналке, в отдаленном районе, без соседей. У них имелась другая квартира, а вторая комната стояла пустая: супруги держали ее для детей, когда те подрастут. Люди они оказались неплохие, и им было все равно, что она там делает – ремонт так ремонт.

Негатива, обид и обвинений в ней накопилось – море, девать это куда-то требовалось, вот она и взялась за ремонт. Своими силами – за исключением сантехники, электрики и каких-то сложных работ.

Деньги быстро закончились, а что-то делать плохо Наталья не умела, вот и вышел ремонт на славу. Зато она оказалась совершенно без денег, без работы и без понятия, что ее ждет впереди.

Однако половину злости на себя и на весь мир Наталья сбросила. Она продала эту комнату – надо же на что-то было жить – и вдруг обнаружила, что неплохо на этом заработала. Очень даже неплохо! И пошла на фирму, через которую покупала и продавала комнату, где устроилась работать риелтором в отдел купли-продажи.

Через два месяца она заработала первые неплохие деньги. Через год приобрела однокомнатную квартиру, а вместе с квартирой – и самоуважение, потерянное где-то в начале «счастливой» семейной жизни. А еще она приобрела устойчивый страх – пустить в свою жизнь и в свое одиночество хоть кого-то.

Ну, и накрывающие время от времени с головой, вот как сегодня, приступы хандры…

В активе у нее имеется любимая мама, к которой она и едет сейчас в Крым, еще – любимая же сестра, четверо горячо любимых племянников, детей сестры.

Между прочим, сестра с семьей в ближайшее время собирается перебираться с Урала в Москву: бизнес мужа требует.

А с ее любимыми племянниками рядом скучать не придется – это, как они говорят, «без вариантов». Так что нечего, нечего хандрить!

Ну подумаешь – тридцать девять лет, ну подумаешь – нет детей и ты одна.

Делов-то.

Скучный, рутинный секс раз в неделю с сослуживцем в течение последнего года, не доставляющий никаких радостных эмоций ни ему, ни ей.

А куда деваться? Чувств друг к другу никаких, кроме дружеских, они не испытывают. Жениться, боже упаси, не собираются. Ну, хоть секс есть – вяленько так вяленько…

Последний раз это случилось два месяца назад, не доставив ей никакой радости, и Ната решила: все, хватит! Даже говорить ничего не надо было: просто она его не приглашала, и его предложений встретиться не принимала.

Все довольны.

Работа эта ей уже давно надоела, да и не надрывается она особенно.

Народ у них деньги зарабатывает – будь здоров, а ей лень и неинтересно.

В общем, по нынешним меркам она тоже неплохо заколачивает, понимает, конечно, что можно го-о-раздо больше, но нет азарта, удовольствия, что ли.

Да и не ее это!

«А что – твое??! Чего ты хочешь-то, Наталья?! Куда тебя сегодня несет? Ты сто лет не позволяла себе расслабляться и держалась!» – прикрикнула она на себя мысленно.

«Все нормально. Просто я еще не умерла, я живая, мне влюбиться хочется, родного человека рядом, чтоб свой, со всем набором мужских достоинств и недостатков, но родной и любимый. Вот так-то!

И хоть раз в жизни, ну хоть один раз, почувствовать и понять, что такое «как за каменной стеной». Что значит: мужчина, которому можно все доверить – и жизнь, и любовь, и преданность. Тихая постоянная радость, что он есть, миллион мыслей в день о нем: где? как? все ли хорошо?

Радость, что он думает, скучает и звонит по три раза на день – просто так, чтобы услышать ее голос. Чтобы совпадать, как две половинки, слышать друг друга. Господи, да можно что угодно об этом думать и говорить, главное – быть родными!

Ох-хо-хо, куда тебя, Наталья, понесло! А кто не хочет?! Все хотят и любви, и родного человека. Все! Что ты разнюнилась?

Ты еще начни женские романы читать и сериалы типа «сопли в сахаре» смотреть».

Во рту стало горько – не то от сигареты, не то от мыслей…

«Ладно, хватит! Бери себя в руки и тащи в купе, на верхнюю полку – к Донцовой, кроссвордам и остальным прелестям поездной жизни. Или, может, в ресторан, коньяку хлопнуть?»

Наталья затушила сигарету и пошла в купе.

«Ты смотри, какая!» – думал Антон, виртуозно изображая, что спит.

Собственно, ему нужно было подумать, хорошо подумать, и с бумагами поработать. Он ехал поездом, чтобы совместить приятное с полезным, а еще выполнить одну неофициальную просьбу из числа тех, которые уже не раз выполнял для своей бывшей конторы.

Вернее, в первую очередь – «просьбу», а потом уж все остальное.

Но эта дамочка его сильно отвлекла, еще там, у двери в тамбур, когда влет ответила про «партизана».

Ему всегда нравились такие язвительные, быстрые на умную реплику, живые. А у этой к тому же были зеленые глаза – печальные, но в одну секунду вспыхнувшие смехом. Судя по всему, остальное было тоже в порядке – он почувствовал, когда она на него налетела: упругая грудь, талия, бедра.

Почувствовал и запомнил, и нес с собой, пока шел в ресторан.

В ресторане он понаблюдал за тем, кто был ему нужен, впервые рассмотрев его вживую.

Прокручивал в голове еще раз информацию, настраиваясь на этого человека, на работу с ним.

За всем этим он про девушку забыл.

Оказалось – не забыл, а как бы отодвинул и, снова встретившись с ее внимательными зелеными глазами, понял, нутром почувствовал: зацепила она его.

Да уж!

Сразу вспомнилась оставленная в Москве Марина. Когда же они последний раз занимались любовью? Давно, да как-то особенно и не тянуло.

Она, конечно, надеялась на что-то серьезное, продолжительное.

А он точно знал, что – нет, нет. Все это не то, не греет.

Спасибо, конечно, что и такое есть: при его-то занятости еще озадачиваться поиском партнерши – ну никакой возможности. Вот и тянется не пойми что: ни роман, ни дружба, ни любовь, ни просто секс.

Надо бы ей позвонить, сказать, что уехал, да неохота.

А эта, зеленоглазая, пожалуй, могла бы фейерверк-то в нем зажечь…

Он всегда был честен с самим собой и сразу признал: странным образом эта девушка его сильно заинтересовала. И тут же сам себе подивился – с чего бы?

Давным-давно его никто не интересовал вот так, сразу.

«М-да, не то стареешь, не то заработался ты, Антон Александрович. Ладно, надо делом заняться».

Ну, с бумагами все ясно – его официальный контракт и договора к нему – азы и рутина.

А вот с «просьбочкой» – тут все сложнее и интереснее.

Полковник в отставке, а ныне хозяин и генеральный директор фирмы, предоставляющей услуги по установке и обслуживанию охранных систем любой сложности и любого уровня защиты, а также выполняющей индивидуальные заказы на личную охрану и еще кое-что в этом же русле, проходящее по «прейскуранту» как «особые услуги», – Антон Александрович Ринков считался среди людей, знающих его, человеком везучим. На самом деле он просто обладал суперинтуицией – седьмым, десятым, черт его знает, каким чувством, спасавшим его шкуру и голову не одну тысячу раз – как в бою, так и во всех делах, которыми занимался.

Боевой офицер спецназа, прошедший огонь и воду, из каких только передряг не вылезавший, практически всегда выводивший из них целыми и невредимыми своих ребят, за исключением единичных случаев, о которых говорить и думать запрещал самому себе.

За блестящий ум и эту самую интуицию после очередного задания и ранения он был переведен в аналитический отдел родной конторы.

Поначалу работать в этом отделе было интересно, азартно, радостно.

Но постепенно азарт спал, все виделось более четко, гораздо глубже и серьезнее, чем в начале, – и пришло понимание, что он ошибся.

Знаменитая на всю контору интуиция, помноженная на блестящий ум, помогла ему тихо и безболезненно уйти в отставку, хотя Антону пророчили звание генерала.

Да бог с ним, с генералом-то. Главное, что ушел.

Хотя «безболезненно» – это, конечно, не совсем правда.

Начинать новое дело, не имея собственных средств, получая регулярные предложения «о вложениях» с разных, порой противоположных сторон, красиво уходить от принятия данных инвестиций, выкручиваться самому, заложив все, что можно, собрав посильную дань со всех друзей и родственников, – это еще то удовольствие.

Он работал как каторжный, иногда по двадцать четыре часа в сутки, не гнушаясь сам подвязываться на «личную» охрану «тел», о которых знал гораздо больше, чем даже они сами о себе знали. Монтировал первые охранные системы сам или со своим товарищем Михаилом на пару. Вместе они решали, на что потратить оставшиеся копейки от прибыли: на еду или на сто боевых граммов для расслабухи, ибо все, что заработали, они тут же вложили в новое оборудование.

Водка порой перевешивала, потому что упахивались они до зеленых чертей…

Он сшибал деньги у друзей до следующей прибыли, о поступлении которой можно было только мечтать.

Все, все это было и много всякого другого, о чем и вспоминать не хочется, в то дикое время становления своего дела.

Это сейчас он – сытый холеный барин, обожающий свой кабинет, дубовый стол, сделанный по его индивидуальному заказу, компьютер и все атрибуты жизни преуспевающего предпринимателя, даже свою секретаршу Марию Ивановну, даму неопределенного возраста, остановившегося где-то около сорока пяти лет с десяток тому назад, – суровую и требовательную, как прапорщик на плацу, очень профессиональную, тайно обожавшую его и Михаила.

Она подкармливала их домашними пирогами и поила отваром шиповника, когда они засиживались допоздна.

Его зам и ближайший друг Мишка, для подчиненных – Михаил Захарович Дубин, а для близких – просто Дуб, не смог так красиво и даже элегантно уйти из конторы, как ушел Антон.

Ринкову и прежде приходилось вытаскивать его из разных ситуаций. Вытащил он друга и в тот раз.

После чего, распивая сильно алкогольные напитки у Антона на кухне, строго предупредил:

– Все, вали оттуда, иди ко мне замом, будем вместе бизнес строить!

Дуб сопротивлялся, ныл:

– Да не могу я, Ринк, не могу, я ж ни черта, кроме службы нашей, не умею! И родственников у меня нет. Я ж сирота, и занять не у кого, и заложить нечего. У меня же, кроме ранений и наград, – ни хрена нет! Не мое это, не мое! Это ты у нас шаманишь – такое придумываешь, что ни один нобелевский лауреат не допрет, а я по другой части. Ходил за тобой как тень и чудеса творил, если ты впереди.

– Да и не надо занимать и закладывать: все, что мог, я уже наковырял! – уверял Антон. – Мне ты нужен, мне спину прикрывать надо. Здесь, в бизнесе, так же, как на войне, а порой и круче! И все, кончай прибедняться, знаю я тебя: я, вон, когда ушел, а ты и без меня продолжал там чудеса творить – наслышан! Будешь зарплату получать. Знаю, что ты денег, как ранения в яйца боишься, но все, хватит ныть, завтра на работу!

– Ну, на войну так на войну, нам не впервой. Прикрывать так прикрывать – это мы завсегда, и даже очень уважаем! – улыбался Мишка.

Они стали жить вдвоем, в Антоновой квартире, доставшейся ему от родителей, так как правильно заметил Мишка, что, кроме ранений и наград, от Родины они ничего не получили. Да и бог с ним!

Очень трудно было поначалу, но они терпели – да фигня все, не такое проходили!

Но все равно Антон знал, что нельзя, ну, нельзя идти другим путем, нельзя брать то, что так охотно и навязчиво ему «дружески предлагают» разные важные «дядечки».

Да он и не собирался.

Ничего, выстояли.

Кто бы сомневался!

Антон вспомнил, как однажды утром он жарил яичницу на кухне. Вдруг в дверном проеме появился Мишка, в одних трусах, с бритвенным станком в руке – одна щека выбрита, а другая в пене.

– А вот скажи мне, командир, – задушевным голосом проговорил боевой товарищ, – мы с тобой одинокие, холостые мужики в полном расцвете сексуальных сил и энергий. Да?

– Ну? – согласился вопросом Ринков.

– А вот ты помнишь, когда последний раз спал с женщиной?

– Ну… давно.

– Вот, я о чем и говорю. У нас двухкомнатная квартира, заметь, с изолированными комнатами, а мы ни разу, – указательный палец жестом, подчеркивающим важность момента, поднят вверх, – ни разу баб не привели. О чем это говорит?

– Ну, и о чем это говорит?

– О том, что мы либо голубые, либо импотенты, либо у нас не все в порядке с головой. Первое и второе – невозможно по определению, значит, остается последнее.

– Ты сегодня ночью этого хакера охраняешь на тусне? – таким же задушевно-ласковым голосом спросил Антон.

– М-м-да, – сник Мишка.

– Вот там и скинешь сексуальную и прочие энергии, гоняясь за этим козлом. Не в первый раз.

– Да, не в первый, – подтвердил Мишка. – Я это все к чему, командир: как только мы приводим баб и устраиваем большой трах на всю ночь – это означает, что наши дела наладились и даже двигаются к процветанию вместе со всем капиталистическим обществом.

– А вот здесь ты зришь в корень, Дубик. Обещаю, что именно так мы это и отметим. Все, все, Дуб, о большом мужском разгуляеве пока забудь. Добривайся, пошли «капитализьм» строить.

Потом, когда дело сдвинулось и начало раскручиваться, они пригласили двух девушек, чтобы отметить обещанную Мишке первую маленькую победу.

Но это было еще то свидание!

Зная о проститутках все по специфике своей непростой работы, мужики относились к «ночным бабочкам» снисходительно – жалостливо, и добавлять этим девочкам отрицательных «рабочих» воспоминаний не собирались, да и не их это развлечения были, если честно.

Поэтому вариант близкого «общения» с женщинами облегченного до крайности поведения даже не обсуждался.

Они наметили с Мишкой первый выходной, строили планы, но возникла проблема – знакомиться с дамами им было негде и некогда. Да и ни сил, ни энергии на это просто не оставалось. И потом: им же не по двадцать лет, чтобы идти на дискотеку или еще куда?!

Как вообще это сейчас делают и где?

Махнув на все условности рукой, Антон поехал поговорить с двоюродной сестрой о насущной мужской проблеме.

Они всегда дружили со Светкой, с детства, когда все дети их большой и дружной семьи тусовались на огромной даче ее родителей, где отпрыски творили все, что им заблагорассудится, на бескрайнем участке среди сосен и разросшихся кустов смородины, крыжовника и малины.

Светка была младше его на три года, ее брат Дима – ровесник Антона, и троюродные Леша и Маша, младше на два года, – вот их основной отряд.

Компания была сплоченной, дружной, боевой, в которой, конечно же, командиром и заводилой являлся Антон. Летом к ним присоединялись соседские Павлик с Костей, и этот отряд взрослые прозвали «архангелы».

Самое удивительное, что потом, в далеком будущем, его боевой отряд тоже будет называться «Архангелы».

Но это уже совсем в другой жизни.

Что только они не вытворяли! Рассказы об их проделках и «подвигах» до сих пор гуляют по дачному поселку.

А Светка навсегда осталась своим, проверенным товарищем, другом и нежно, по-братски любимой сестричкой.

Обнявшись, расцеловавшись и махнув по первой рюмочке, они стали «общаться». Это Светкино выражение, она всегда начинала с этой фразы:

– Ну, давай общаться! Что, собственно, тебе, брат Антоша, нужно?

Вот так всегда – с места в карьер.

Она все про него понимала, про реалии его непростой жизни, прощала и любила, как и все они друг друга в своей большой семье.

Он начал было что-то мямлить, но совершенно запутался и, плюнув на все, прямо объяснил проблему.

– Так, – подытожила Светка, – полная деградация личности, вернее, двух личностей мужеского пола.

Поглумившись в таком духе еще минут десять, она, конечно же, согласилась «постараться помочь», а о результатах «помощи» обещала сообщить по телефону. Они еще посидели, повспоминали, помолчали о том, о чем нельзя говорить, выпили все, что было. Антон уложил пьяненькую Светку спать – она всегда быстро пьянела, но наутро помнила абсолютно все. А сам отбыл на работу – авралить перед выходным.

Светкины «девочки» оказались веселыми, очень милыми, умненькими, легкими и приятными в общении.

Они пришли, тут же сунулись на кухню, что-то быстро приготовили, хотя они с Дубом старались не ударить в грязь лицом – стол накрыли, но барышни переставили все по-своему.

И – быстрее, быстрее! – принялись наперебой произносить тосты, знакомиться, заливая шампанским неловкость первого момента.

Очень скоро все почувствовали себя раскованно и раскрепощенно. Громко играла музыка, мужики вовсю заигрывали, дамы хохотали, по телевизору шла какая-то комедия. Наконец Антон включил музыку и предложил медленный танец, все с удовольствием согласились.

Начались затяжные поцелуи, более откровенные жесты соблазнения, и, плавно двигаясь в танце, пары разошлись по комнатам…

Антон даже особо не утруждался запомнить, как зовут девушку, которая ему досталась, и разузнать, кто она такая, хотя, конечно, запомнил все до мелочей. Уж так его мозги устроены, и не до джентльменства ему тогда было, потому что ему хотелось сразу две несовместимые вещи – спать и заниматься любовью. Максимум такта, на который он был способен, это сказать «прости», перед тем, как идти в атаку.

И в первый раз в своей мужской жизни, достигнув финала, он мгновенно провалился в сон – как будто умер.

Проснулся он, как всегда, в одно мгновение, осознавая все вокруг, себя и свое тело, готовое к любым действиям – это был навык, закрепленный на уровне рефлекса на всю оставшуюся жизнь.

В квартире стояла тишина. Полная, звенящая.

Все было убрано, даже полы помыты.

Войдя на кухню, он немного прибалдел. Никаких следов вчерашнего веселья – идеально чистая кухня. На плите стоят кастрюльки с едой. В одной – одуряюще пахнущие щи, в другой – горка котлет. В холодильнике обнаружилась тарелка с нарезанными и красиво разложенными овощами, прикрытая целлофаном, поверх которой лежала записка следующего содержания: «Скрытый алкоголизм лечат в центре «Дар», а виагра продается в частных аптеках без рецепта. Когда вылечитесь – звоните».

Антон громко хохотал, от души, до наворачивающихся слез, облокотившись одной рукой о стол, в другой держа записку и перечитывая ее.

В кухню вбежал помятый Мишка – босиком, в одних трусах.

– В чем дело, командир?!

– Дуб, мы опозорили честь мундира русского офицера!

Мишка выхватил записку, пробежал ее глазами, потом еще раз, и совершенно с серьезным выражением лица произнес:

– Армия нам этого не простит!

Насмеявшись, они попробовали кулинарные шедевры, приготовленные щедрыми руками сердобольных женщин для сирых и убогих, и пошли на работу.

Лежа на своей верхней полке лицом к стене, он улыбался, вспоминая этот их первый выходной.