2

(Илай. Прошлое)

В тот день Ди остался у меня: его квартира превратилась в Содом, не хватало только Гоморры в лице убитого горем подростка. Я вышел из душа и вместо былой тишины оказался оглушён орущим телевизором, по которому крутили какие-то клипы. Вряд ли Динар решил развлечься.

Подкравшись к двери в комнату, я, пользуясь басовым фоном, заглянул внутрь, чуть шире приоткрывая створку. Ди лежал на кровати, уткнувшись лицом в смятое одеяло, а сверху накрыл голову подушкой, настолько сильно придавив её руками, что я чётко видел напряжённые вены. Тело его содрогалось от неслышных рыданий.

К горлу подступил отвратительный ком горечи, и я поспешил вернуться в ванную.

Мы с Ди всегда всё делили на двоих. И если раньше по большей части это были радости и дурачества, то теперь нужно было взять на себя половину его боли. Его горя. И я боялся, что не справлюсь с такой ношей. Я не знал, что мог бы сейчас сказать или сделать для него.

– Илюх, – раздался стук в дверь.

– А? – отозвался я, запивая ком водой из-под крана.

– Ты там живой?

– Да. Жарко. Решил охладиться получше.

– Скорее утопиться.

– Идиотская шутка, – гаркнул я, вылетая в коридор. – Ты нафига телик врубил?

– Чтобы шума с улицы слышно не было, – парировал Ди, отпихивая меня в сторону и скрываясь в ванной.

Я не стал сопротивляться. Успел заметить его красное помятое лицо. Но говорить об этом, ясное дело, ничего не стал. Запомнил, но сделал вид, что забыл и никогда не видел, надеясь, что тем самым помогу.

Мы молча жевали бутерброды, запивая их минералкой, так и не выключив телевизора. Ди молчал. И я тоже. Казалось, что над домом собиралась буря, которую надо было переждать. Может, даже уже грохотал гром и сверкали молнии, может, ветер срывал листы кровли и швырял их на прохожих. Но искусственный шум, созданный Динаром, заглушал всё, что могло помешать находиться в безопасности.

Он жевал, как робот. Я даже засекал время, чтобы убедиться: вот Ди подносит бутерброд ко рту, это занимает две секунды; надкусывает и кладёт его на тарелку, пять секунд; ровно десять секунд жуёт, делает глоток минералки, некоторое время сидит, молча созерцая стену. И всё повторяется. Мне стало тошно, будто это умерла моя мать, а не его, и я отставил еду в сторону, довольствуясь водой. Из открытого по случаю жары окна внезапно донёсся не то плач, не то надрывный крик, и Динар не выдержал. Швырнул остаток бутерброда на тарелку и резко встал, опрокинув стул.

– Ди? – встрепенулся и я.

– Это слишком.

– Может, тебе нужно… Ну… Поплакать? – осторожно предложил я, ожидая любой реакции.

Динар же затравленно глянул на меня, тут же сделался невероятно злым и зашептал, опираясь на стол:

– Они сейчас все будут страдать. Будут рыдать. И даже отец. Они сделают вид, что им её жаль. Что им жаль нас. Но правда в том, что мать давно стала для всех обузой. И знаешь, кому хуже всех? Ли! Потому что она ничего не понимает. Теперь няни заменят ей мать.

– Не говори так… У тебя хорошая семья.

– Хорошая? – он усмехнулся, дёрнулся, как в нервном тике и замахнулся ногой на стул, но вовремя остановился. – Где был отец, ты помнишь?

Мне нечего было сказать. Я слишком хорошо помнил и по разговорам с Ди, и по слухам, и по тихим беседам родителей на кухне, где и с кем бывал его отец. Как часто. Но до конца так и не понимал – почему? Кажется, Динар разбирался в этом лучше меня. Так что я просто верил. И проникался болью друга. Обидой. И, наверное, ненавистью. Во всяком случае, мне казалось, что он готов снести не только стул, но и полностью разрушить квартиру, дом, город…

– Я думаю, смерть матери – это правильно. Мы все устали. А она – особенно.

– Не говори так, пожалуйста.

– Да что ты можешь понять, Илюшка… Ну что?

– Может, ничего. Но одно я точно понимаю – тебе плохо. Так плохо, как никогда не было. А я твой друг и буду помогать справляться. Давай сходим куда-нибудь? День пройдёт быстрее.

– Куда?

– Куда глаза глядят. А?

– Пошли.

(Илай. Настоящее)

Я хорошо помню, как мы бродили по родным центральным улицам до самого вечера, плавясь от жары. Кажется, исходили все пути-дороги, которые только могли придумать. Благо Ди избегал набережных, и я мог не бояться, что он задумает что-нибудь опасное, как это частенько случалось после. Он внимательно рассматривал окна первых этажей и витрины магазинов, останавливался перед каждым кафе, будто пытался узнать в посетителях знакомых. Иногда тормозил у светофоров, и мы пропускали несколько зелёных сигналов. Случалось так, что он шёл слишком быстро, и я успевал взмокнуть, пока пытался идти с ним шаг в шаг, а бывали моменты, когда проще было стоять, чем двигаться, – настолько медленно шевелился мой друг.

Мне и по сей день кажется, что если Динар вдруг отправился куда-то пешком, значит, случилось что-то для него тяжёлое.

(Илай. Прошлое)

Домой мы вернулись гораздо позже, чем должны были. Родители уже поужинали и ждали нас на кухне. Мама явно была готова разрыдаться при виде Динара, но всеми силами сдерживалась, суетясь вокруг. Отец же крепко пожал нам руки и усадил за стол.

– Нагулялись, пацаны? – слишком бодро спросил он, предлагая салат.

– Да, спасибо, – отозвался я. Ди только безразлично пожал плечами.

– Динарчик, звонил твой папа, – заговорила и мать, – попросил, чтобы ты сегодня переночевал у нас. Останешься?

– Если это не доставит вам неудобств, – отрапортовал он, без особого энтузиазма ковыряя вилкой овощи.

– Конечно, нет. Ты желанный гость в нашем доме в любое время, а в такое – тем более. Я постелю тебе на диване в комнате Илюши. Нормально? Или ты хочешь спать один?

– Лучше с Ильёй.

– Ма, ну это даже не обсуждается! – встрял я. – Когда было по-другому?

– Илья! – встрепенулся отец. – Сейчас другие обстоятельства.

– Вы ничего не знаете о сёстрах? – уточнил Ди. – Не хочу звонить домой.

– С ними останутся няни и бабушки. Все твои самые близкие родственники уже прилетели. Так что девочки не будут одни, можешь не переживать.

– Вас позвали на похороны? – с каменным лицом продолжал расспросы Динар.

– Конечно.

– Цветами как раз моя фирма будет заниматься, – добавила мама, накладывая в тарелки мясо.

– Можно Илья пойдёт с нами? – выдал мой друг, и я вздрогнул. Такого мы не обсуждали.

– Наверное, тебе лучше спросить у него, – пожал плечами отец в ответ и воззрился на меня с просьбой в глазах.

– Я пойду. Конечно, пойду, – пришлось согласиться. Правда, голос предательски сорвался, так как я уже успел представить, что будет происходить на похоронах и хуже того, – на кладбище.

– Спасибо, – отозвался Ди.

Чуть позже, несколько часов спустя, мы лежали в моей комнате, наблюдая, как на потолке играет свет уличных фонарей и слушая звуки проезжающих машин, – в центре никогда не бывает абсолютно тихо, даже глубокой ночью. И если раньше такая ситуация казалась привычной, незаметной, то сейчас через этот шум мне слышалось то, что слышать не хотелось: сирены несуществующих скорых, встревоженные голоса и плач, будто бы даже молитвенные песнопения и перезвон далёких колоколов. Ди молчал, но не спал, изредка подавая сигналы едва заметным шевелением.

– Динар? – позвал я. – Не спишь?

– Нет.

– О чём думаешь?

– Думаю, что когда соберусь жениться, не стану выбирать жену такую, как мать.

– В смысле?

– Не вижу причин жениться на той, кто будет меня любить.

– Почему?

– Мать слишком любила отца. Это её убило.

– Да ну… Не может такого быть.

– Она сошла с ума из-за этого.

– А мне казалось, что ей стало хуже после того, как ребёнок умер.

– Зачем она его рожала? Ты не думал?

– Нет, – соврал я.

– А я думал.

– И?

– Хотела маленькую копию отца. Чтобы любить. И чтобы он её любил.

– А ты? Ты же так на него похож! – я даже перевернулся набок и опёрся на локоть, чтобы лучше видеть и слышать Ди. Он сел и посмотрел в окно.

– Я вырос, Илюх. Давно.

– Бред. Матери любят своих детей даже большими.

– Не прикидывайся дураком! Ты сам прекрасно всё видел и слышал. Она меня ненавидела! Копия отца, которая предавала её. Она терпеть не могла, когда я поздно приходил или долго болтал по телефону, когда надевал что-то такое, что напоминало отца.

– Так может, она ненавидела его, а не тебя?

– Наверное. Только уже никакой разницы.

– Ди, но ведь и папу твоего можно понять, – я вдруг вспомнил недавний разговор своих родителей и решил процитировать несколько фраз. – Жить рядом с… Ну…

– Помешанной?

– Что-то вроде. Прости… Это ведь трудно. Да ещё Ли…

– И дура Амалия.

– Как вы теперь станете жить?..

– Как и раньше. Няньки. У меня школа, у отца – работа.

– Всё равно не представляю… – я откинулся на подушку и замолчал. Что можно было добавить?

– И не надо. У тебя другая семья. Родители любят друг друга…

– Ага. Только кроме них и тебя, никого нет. Это грустно.

– Младшие сёстры – это кошмар, особенно если они как Амка.

– Она ж орёт, когда ты её так зовёшь.

– Пусть орёт.

– Страшно на похороны идти.

– Забей. Просто рядом постоишь, а то родные меня сожрут. Не хочу.

– Слушай, а ведь и правда…

– Чего? – Ди тоже лёг, завернувшись в тонкое одеяло.

– Получается, мы с тобой как братья.

– Ну да.

– Это хорошо.

– Спасибо, Илюш.

– Да ладно…

Спал ли Динар, я не знал. Но мне сон не шёл. Вспоминались последние года два нашей жизни, дружбы, и в будущее я смотрел с некоторой опаской. Нам всего-то было по четырнадцать. Почти по пятнадцать. Ди считал себя достаточно взрослым для многих вещей, а теперь станет ещё серьёзнее, – в этом сомнений не было, но мне хотелось подольше оставаться ребёнком. Брать скейт и полдня колесить по улицам, резаться в приставку, сидеть на набережной без дела до самого вечера, дразнить девчонок из параллельного класса. Да что угодно, только бы не стоять рядом с другом у гроба его матери, лишь бы не дать ему озлобиться и превратиться в мрачного маленького взрослого.

Жизнь казалась несправедливой и жестокой. И мне хотелось оставить Динара у себя дома, сделать его родным братом и провести рядом всю жизнь. Без больных сестёр, умирающих матерей и отцов, летающих в Париж к любовницам.

3

(Илай. Прошлое)

Собственно, до момента похорон, Ди провёл все дни у нас. Пару раз заглядывал к себе, чтобы повидаться с родными, и возвращался.

В день икс, мы оба облачились в строгие чёрные костюмы, несмотря на жару, легко позавтракали и в сопровождении моих родителей двинулись вслед за целым кортежем из чёрных дорогих авто к моргу. Странно, но там я не чувствовал ужаса или горя, да и обстановка была довольно тихой. Меня больше занимали присутствующие, чем само действо. Амалия стояла подле отца и, кажется, совершенно не понимала, что происходило. Во всяком случае, на лице её не было скорби или страданий. Ди тоже представлял собой каменное изваяние, статую без эмоций. Плакали только дамы старшего поколения, но довольно тихо.

Весь ужас начался, когда процессия проследовала на кладбище, и гроб поставили около глубокой могилы. В первом ряду встала вся семья Динара и я рядом с ними, стараясь не смотреть на лицо умершей. От звучащих слов прощания становилось невыносимо грустно, кто-то рыдал в голос, не стесняясь, и незаметно из моих глаз тоже полились слёзы. Наверное, я плакал за двоих, потому что Ди даже не шелохнулся, будто врос в землю. Сейчас он был похож на отца ещё больше, чем раньше, – тот так же стоял с безучастным выражением лица и только сжимал кулаки. Иногда я видел, как тяжело он сглатывает, и волновался, как бы с ним чего не случилось.

Никогда ещё я не видел столько скорбящих и плачущих людей. Бабушку Динара вели под руки, сама она была не в состоянии даже ничего сказать, целовала бледную, будто восковую маску на лице матери Ди, и я боялся, что меня или заставят делать то же самое, или желудок прямо сейчас вывернется наружу. Но, когда подошла очередь братишки прощаться, он встал рядом с гробом и молча смотрел на мать долго, ни слова не говоря и опустив голову. Лучше б рыдал, кричал, валялся. Что угодно – только не эта тишина. Моё сердце тогда не билось, потому что сердце Ди тоже остановилось.

Он вернулся ко мне и больно вцепился в руку. Так мы и простояли, пока могила не оказалась засыпана свежей прелой землёй. Я всё ждал, что отец подойдёт к собственному сыну, обнимет его, как обычно делали мои родители, когда я страдал, но только когда мы покидали кладбище, он похлопал Ди по плечу и кивнул, тихо бросив: «молодцом», а мне пожал руку.

– Илюша, – шепнула мать, когда Динара отобрали бабушки, чтобы обнимать и утешать, хотя он внешне не подавал признаков скорби. – Как Динарчик?

– Кажется, плохо.

– Хочешь, я попрошу, чтобы он сегодня остался у нас?

– Если можно.

– Мы с папой считаем – нужно.

– Спасибо, ма, – я прижался к ней крепко, готовый разрыдаться, потому что вдруг явственно представил, как когда-нибудь буду стоять так же, как Ди, и смотреть на безжизненное любимое лицо.

– Ну что ты…

– Люблю тебя.

– И я тебя, мой хороший. Пойду, поговорю. Ладно?

– Ага.

(Илай. Прошлое)

Мы никогда не вспоминали и не обсуждали ту ночь, которую Ди провёл у меня дома после похорон. Ночь, наполненную болью и ужасом. Я благодарен родителям, что они не стали вмешиваться, позволив нам разобраться самостоятельно, но были рядом, готовые помочь, если потребуется.

(Илай. Настоящее)

Свой чёрный костюм Динар вынес в мусоропровод, а когда вернулся, тут же ушёл в ванную. Я стоял около двери и прислушивался: вода не лилась, никаких других звуков тоже не было. Но всё изменилось в один момент: не знаю, что заставило меня без стука ворваться внутрь в ту самую секунду, когда мой друг, сложившись пополам, склонился над ванной.

Его трясло и колотило со страшной силой, и мне пришлось крепко держать неуправляемое тело, насколько хватало умения. Я боялся, что не справлюсь, и Ди рухнет на кафель или чего хуже – ударится о край ледяной белой ванны. Он задыхался, то краснея, то бледнея. Такого ужаса, мертвенного, подбирающегося к сердцу, я никогда больше не испытывал. Меня самого трясло не меньше, чем Динара, но о себе не думалось.

– Ди! – шепнул я ему на ухо в надежде, что слова дойдут до цели. – Динарчик! Плачь! Слышишь! Плачь!

Он только помотал головой.

– Плачь, говорю! Не хочу, чтобы ты умер! Динар!