6

Ирина нервничала, прикидывала, сколько еще можно ждать запропавшую экспедицию, ничего не предпринимая. Не пора ли звать настоящих спасателей, посылать настоящую, а не их игрушечную экспедицию, или кто там разыскивает ушедших в горы и не вернувшихся до темноты? Ну, егеря-то на входе в заповедную зону должны были заметить, что люди остались наверху, или нет? Егеря ушли домой ночевать-ужинать? Ведь пропускали негласно, по договоренности, значит, и не отвечали за «туристов»… Из-за дурацкой вчерашней размолвки она не забрала у Рыжего смартфон – один на двоих, глупая, глупая экономия! – смартфон с местной сим-картой, и не могла созвониться с остальными. Пятнадцать раз искупалась в мутном и неспокойном, но пока еще не штормовом море, двадцать восемь раз сбегала на набережную, бросив палатки и высматривая друзей у их любимой столовой, два раза поднялась на крутой мыс Биек (мне сверху видно все, ты так и знай!).

Поднялся ветер, странный: он неистовствовал сверху, пригибая кусты, чуть не переламывая деревья, так, что вершины их доставали до земли, но внизу на полметра над землей было тихо, некошеная ошпаренная солнцем трава не колыхалась, с удивлением поднимая сухие колоски: что происходит? Заткнулись цикады, птицы умолкли раньше.

Темнота на юге падает быстро; если с друзьями что-то случилось, тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, в темноте их могут не найти! Но если они уже вернулись, так и не помирившись, разбрелись по поселку, порознь… Или сидят в кафе, все вместе, наплевав на нее? Ладно Лиза, она может наплевать на все, если отвлечется на личные дела, да и повод обидеться был, лишнего они вчера с Лизой наговорили друг другу. Ладно остальные – они не вполне свои, могли забыть об Ирине. Но Рыжий! Он не станет так ее наказывать! Он помнит, что так нельзя!

Это случилось на последнем курсе, перед защитой диплома. Ира после консультации на факультете – по расписанию – вернулась домой поздно и не смогла открыть дверь, значит, мама заперлась на защелку. Ира хотела было поехать к Лизе переночевать, но почему-то поднялась на этаж выше и позвонила к Рыжему в дверь, хотя могла и по сотовому. Дома оказалась только мама Рыжего. Странно, что его мама сразу обеспокоилась, ведь такие случаи бывали: Ирина часами ждала на лестничной площадке, звонила, стучала – пока не откроют. Время как-то заспешило и уплотнилось.

Ира не помнит, кто приехал раньше – Максим-Рыжий или милиция. Не помнит, почему вызвали милицию, кто вызвал. Почему участковый согласился приехать и вскрыть двери. Помнит, что ее не пустили в ее квартиру: с участковым и свидетелями соседями пошли Максим с его матерью. Она так и не увидела, что там случилось: мать Рыжего не пустила, держала силой, обняла Ирину за плечи, ухватила неженской железной хваткой, геологи, они такие. Синяки остались… Дальше Ирину держал Рыжий, мягче, без синяков, бормотал в ухо невнятное, прижимая ее спиной к дивану, пока укол ставили. Наверное, приезжала скорая помощь, а кто еще мог вколоть успокоительное снадобье? Не участковый же… Ира воспринимала происходящее как из-под толстого слоя воды. Засыпала, просыпалась. На следующий, или через день, или через сколько-то – неважно – дней Рыжий ходил с ней по инстанциям, агента похоронного бюро вызвали не в ее с мамой квартиру, а к Рыжему. Тут Ира согласилась обнаружить, что не первую ночь проводит в квартире Максима, на диванчике в гостиной.

Преувеличивать не стоит, Ирина сразу, едва мама Рыжего усадила ее на жесткий диван, поняла, где она и почему. Но до определенного времени ей это было все равно, она не запоминала, где находится. Помнила лишь, что виновата, что не уследила. На третий день, после визита похоронного агента, Ирина съела наконец блинчики (или кашу?), оставленные на журнальном столике, выпила три чашки чая и спустилась в свою квартиру. После чего и принялась ходить по похоронным инстанциям, следуя за Рыжим.

Если наивно доверять психотерапевтам, Рыжий полюбил ее за все, чем помог, когда Ирина мать повесилась на кухне. Однако следует учесть, что мать Рыжего тоже принимала живейшее участие (живейшее в данном случае не сравнение с повесившейся женщиной) в судьбе маленькой соседки. И Лилька помогла бы, но не успела…

Ира довольно быстро съехала из этой страшной для нее квартиры, поспособствовала опять же мать Рыжего, нашла подходящую квартиру на обмен. Даже вещи собрала-упаковала, частично. А до переезда Ира жила у Лизы, но это было недолго. Ира плохо помнит те месяцы, много времени занимала преддипломная подготовка (и это – счастье!), а еще какие-то заполошные походы с Лизой по ночным клубам, провалы в сон с вечера до вечера плюс Рыжий и прогулки с ним почему-то в Коломне по каналам, рекам и бесчисленным мостам. И не в последнюю очередь группа спелеологов, куда Рыжий затащил ее прямо из Коломны, с очередного моста с фонариками, украшенными чугунными морскими коньками. Коньки стремились в никуда… И еще плюс обустройство в новой, пустой от воспоминаний и потому просторной квартире, хотя Лиза настойчиво предлагала пожить у нее. Лиза в то время снималась в реалити-шоу «Двери настежь», не жила дома: шоу предполагало круглосуточную съемку, и участников расселяли в домиках, специально построенных для передачи на специально отведенной территории недалеко от Москвы. С камерами в каждом углу, с большим штатом операторов.

Ирина очнулась к реальности не так давно, за несколько месяцев до экспедиции. Очнулась и «попала в непонятное». Что делать после защиты диплома? Если выходить замуж за Рыжего или просто жить с ним, съезжаться – все ясно, просто, лучезарно. Небольшая проблема: Рыжий не предлагает. Скорее всего, он любит Лильку. А Лилька умерла. Как Ирина мама.

Но сейчас! Что делать сейчас в пустой палатке? Что сделал бы Рыжий на ее месте – привычно справилась с главным ориентиром Ирина. Экспедиция не вернулась с горы. Уже поздно. Вот-вот окончательно стемнеет. Что сделал бы Рыжий? Что он делает в эту минуту? Он разочаруется, если она растеряется и не найдет выхода. Ругать не станет, но так и будет считать ее недоростком, маленькой девочкой. Безусловно, с Рыжим все в порядке, с ним не может случиться беды, беда – это не о Рыжем! Но подвести, не оправдать ожидания – нельзя, надо действовать! Надо идти куда-то, пусть это игра, это же не как с мамой? Для начала – в милицию-полицию. Или к егерям? Ирина решительно полезла в мужскую четырехместную палатку, чтобы забрать паспорта друзей, в полиции без паспортов никак. И у егерей – еще неизвестно, где их искать, егерей-то – тоже, поди, документы потребуются. Или наоборот? С документами хуже, если платили неофициально?

Как раз когда она копошилась и рыскала по чужим рюкзакам, они вернулись.

Уставшие, пропахшие потом, исцарапанные более обычного, а Лиза со сгоревшим лицом и в лихорадке. Да все они были в лихорадке. И предельно счастливые. Нет, запредельно счастливые.

– Женщина, праздничный ужин, живо! – громко и властно скомандовал Рыжий и пояснил, смягчая приказ: – Мы нашли ее, нашу пещеру!

Они не пошли в ближайшее кафе на набережную и даже не устроились на берегу слушать пенные волны и мелкий лепет песка, остерегаясь случайных взглядов посторонних, пока те брели мимо, мимо. Забились в мужскую палатку, отгородившись ее мягкими тряпочными стенами, отправили Ирину за вином на «правильную точку» и за парадной закуской – не экономь, женщина, пить будем, гулять будем! Сами же растянулись поверх спальников, будто смертельно устали, обещая дождаться ее возвращения, ничего не решая. И ничего не разглядывая.

Ирина не спросила, что им потребовалось решить и что хотелось разглядеть. Не уточнила, что такое «парадная закуска». Она подхватилась и безропотно побежала в частный магазин, рынок к этому времени уже отгомонил. В корзину летели сулугуни и бастурма, душистые пучки пряных трав и запеченные мидии. Стремительность выбора и смуглая красота Ирины произвели впечатление на тучного хозяина лавочки:

– Дочка, у тебя дома праздник? Нежданный? Ой, забыла взять лаваш, бесплатно дарю!

Хозяин хотел продолжить, но Ирина уже летела, не чувствуя тяжести набитых снедью пакетов. Бутыли с вином торжественно постукивали в такт бега.

За двадцать минут ее отсутствия экспедиция успела задремать, а легкий шторм на море – усилиться.

Они разводили красное вино водой, как древние греки, обжившие этот берег давным-давно, пили, пили и не могли напиться, хотя обильная влага выступала у них на висках, а после вина с водой, но прежде чем поглотить ужин, показали Ирине свои находки.

Плитку величиной с раскрытую книгу, стандартного формата: сто сорок на двести десять. Миллиметров, разумеется. Плитка была в два пальца толщиной, плотная, но сравнительно легкая, из черного отливающего шелком неведомого материала, похожего на обсидиан – вулканическое стекло, однако значительно легче и теплая даже на взгляд. Плитку густо – не оставляя свободного пространства на полях – покрывали знаки. Торцы тоже оказались испещрены черточками, кружочками, дугами и крестиками. Иные знаки на плитке напоминали буквы греческого алфавита, другие – клинопись, встречались элементы арабской вязи, латиницы и даже привычная кириллица, а в целом это не походило ни на что, виденное прежде, но выглядело и воспринималось как единое гармоничное письмо.

Плитку единогласно окрестили Скрижалью: опять у них был один ум на всю стайку и одна радость на всех, сумасшедшая.

Помимо плитки-скрижали обретенное в «их» пещере сокровище содержало двадцатисантиметровый вытянутый, отполированный за века ветром и песком, закругленный с одного конца цилиндр также неизвестной геологической породы, цвета запекшейся крови. По форме цилиндр удивительно походил на скалу Чертов Палец, как его видно с моря, если смотреть из лодки, встав точно напротив. И отчасти напоминал «чертовы пальцы», окаменевшие аммониты, во множестве рассыпанные вечностью по низким песчаным берегам внутри излучин Волги, Волхова, Днепра. Его назвали Стержнем.

За ужином спелеологи наперебой расписывали узкий лаз, открывшийся прямо в осыпи на склоне под неверным крупным и пыльным слежавшимся песком, лаз с гладкими дымчато-черными, космическими какими-то стенами, но похожими не на теплую найденную плитку, а на прочное холодное закаленное стекло. Лезть туда было страшно, Максим, который Петрович, еле протиснулся, стенки визжали, когда он скользил плечами (правое вперед) внутрь. Но лаз расширялся почти сразу после перемычки у входа и вел в такую же черно-стеклянную пещеру, круглую, как орех, и гулкую. Они так и нарекли пещеру – Орех и насилу поместились там, хотя не следовало бы лезть и забираться внутрь всем вместе. Они нарушили правила, потому что забыли о безопасности, едва увидели вход.

Неутомимый Игорь – нет, уже Гарик! – принялся ворошить слой мелкого щебня и песка на полу пещеры, страшась найти жестяную пробку от пепси-колы, окурок или иной след пребывания людей. И нашел Скрижаль, еще не понимая, что нашел. А позже, когда они выбирались наружу, задыхаясь в скупом сжатом пространстве хода из пещеры, которое, казалось, сжималось по размеру их тел, и щебень нещадно, предательски-жутко осыпался под ногами, увеличиваясь в объеме, уменьшая пространство для движения и дыхания, Игорь – нет, Гарик! – подобрал миниатюрную копию Чертова Пальца, Стержень.

Благоразумная Ирина заикнулась, что хорошо бы передать находки местным археологам, но не встретила понимания. Экспедиция решила повторить вылазку в пещеру Орех. Это просто. Надо выйти пораньше, еще по темноте до рассвета, и тщательно осмотреть саму пещеру и все вокруг. У них будет время, а значит, ждут приключения и новые открытия.

– Наши находки, дары пещеры, я забираю в девичью! – категорично заявила Лиза. – У нас в палатке все время кто-то есть, мы же на хозяйстве по вашей милости! А вещи – ценные. Мало ли что.

Никто не возразил. Усталость придавила их, расстелила спальные мешки, бросила изнемогшие тела внутрь, не дав застегнуть дверь палатки. Укутала сном, плотным до духоты, до храпа, сопения, задыхания. Вырваться из такого сна невозможно, только ждать, когда рассветет, спать и ждать во сне.

Ирина не могла уснуть. Долго, с завистью, слушала, как посапывает Лиза. Из мужской палатки доносился дружный храп, невнятные стоны. Ходила купаться, хоть и страшновато на берегу вдвоем с неспокойным морем. А в море сколопендры, а в море медузы, а в море всякие морские опасные твари! Сидела, наматывала мокрые пряди волос на палец, глядела на волны, на миллион мелких выгнутых лодочек лунного света, убегающих от берега вглубь, в Турцию, по нестройным водам: то падающим, то вздымающимся невысоко, а то грозящим слизнуть палатки длинным языком с пеной безумия у рта моря.

Ей показалось, что Лиза проснулась и возится в палатке, коротко вскрикивает – это Ирина отчетливо слышала. Лиза пинала мягкие стенки коленями: палатка ходуном ходила. Стонала, словно вершила любовь, а ведь Гарик и Максим, который Петрович, мирно спали в мужской. Почудилось Ирине, какая любовь! Лунный свет неверный, и лунные лодочки не уплывут в Турцию, волна не смоет их лагерь. Когда Ирина пробралась внутрь тесного, как новонайденная пещера, объятого натянутым нейлоном пространства, она убедилась, что подруга крепко спит, хотя дышит быстро и тяжело, словно поднималась в гору, а лоб, шея, плечи у Лизы влажные, и даже расстегнутый до ступней спальник промок от пота. Ирина включила фонарик: Лиза блаженно и немного устало улыбалась во сне, прижав ладони к животу. Под левой ладонью – Стержень.

Ирина осторожно потянула каменный цилиндр из ладони Лизы, чтобы убрать в рюкзак к Скрижали, и вздрогнула от неожиданности: камень оказался горячим.

Утром Ирина проснулась первая, хотя спала меньше, а вот Лизу не смогли добудиться. Лиза бормотала «еще чуть-чуть», «только за рекламное время», переворачивалась на другой бок в своем влажном спальном мешке и вставать не желала. Лизу оставили в лагере на хозяйстве и заодно охранять драгоценные находки. Ирина догадывалась, что подруге снится реалити-шоу: лицо спящей Лизы выглядело растерянным и сердитым.