Глава 1

«Дорогая сестра! Пришло время отдавать долги. Жду тебя 23 дня сего месяца на постоялом дворе «Хромая утка», что находится на Тергенском тракте. Найди способ тайно покинуть монастырь. Одежду подбери неприметную, а обувь крепкую, но не новую. Я на месте объясню причину своих требований. Любящий тебя Конд».

Я перечитывала и перечитывала сообщение, и все внутри меня холодело.

«Пришло время».

Вытерла капельки испарины, выступившие над верхней губой, и беспомощно оглянулась на парапет колокольни. Там в ожидании корма толкались голуби. Они вертели головами, заглядывали в глаза и не понимали причины задержки утренней трапезы.

«Время пришло».

Целых три года я готовилась услышать эти слова, а теперь ощущала себя так, словно собиралась прыгнуть в воду с высокого обрыва. Что ждет меня в незнакомом мире? Выживу или погибну вместе с тем мальчиком, о существовании которого даже не подозревала, пока не увидела его стоящим на коленях. И занесенную над ним секиру.

На самом деле мое имя вовсе не Адель Корви, и уж тем более я не дочь знатного вельможи, погибшего при захвате дворца иноземцами.

Я Аня. Аня Кротова. Девочка, которая влетела в беду со скоростью лифта, распахнувшего двери совсем не на том этаже.

***

Этот день с утра как–то не задался. Сначала я опоздала в школу из–за спущенного велосипедного колеса. Мы с бабушкой не из тех, кто имеет лишние деньги: ее да моя пенсии – вот и весь достаток семьи Кротовых, поэтому моим основным средством перемещения по городу был велосипед. Бросить бы его и добежать, но после школы я собиралась к репетитору, оттуда в магазин, и пешком я просто не управилась бы.

Волнение бабушки я заметила сразу, как только поставила пакеты с продуктами на пол. Она встретила меня в коридоре. Мяла фартук и беспрестанно поправляла волосы.

– Елена заболела. Ты не могла бы отвезти ей лекарства? Ее домочадцы уехали на юг. Бархатный сезон…

Я, устало вздохнув, стащила с плеча рюкзак. Идти никуда не хотелось.

– Что с ней?

– Спину прихватило, – бабушка торопливо достала из кармана фартука небольшой пакетик с тюбиком и пачкой обезболивающего пластыря.

Я опять вздохнула, только представив, что лифт в высотном доме, где живет бабушкина подруга, сломался. Топать на восьмой этаж то еще удовольствие.

– Ты уж помоги. Сама знаешь, она для нас в лепешку разобьется.

Я знала. Елена Сергеевна нашла для меня репетитора за символическую цену, и я сильно подозревала, что остальное она доплачивает из собственного кармана.

– Натри ей поясницу, напои чаем. И вот еще. К чаю. Сама тоже поешь.

Бабушка сняла с ручки двери заранее приготовленный пакет с контейнером.

– Что там?

– Пирог с вишней. Елена любит.

Я тоже любила. Наличие пирога скрасило задание и значительно подняло настроение.

Но именно пирог, давший ощущение той степени сытости, когда глаза сами по себе закрываются, а по телу расползается лень, и сделался причиной моей невнимательности. Я поняла, что нахожусь не там, только когда двери лифта распахнулись в полную темноту, а я автоматически сделала в нее шаг. Осознав, что уехала на минус первый этаж, я развернулась, но наткнулась на стену без каких–либо признаков лифта. Ни горящей стрелки «вверх», ни гладкого металла двери. Кругом камень.

– Не может быть, – произнесла я. Сытая истома моментально слетела. Я точно безумная шарила руками по цельной стене, но после сотой попытки найти хоть какую–то щель, осознала, что нахожусь в тупике. В каменном мешке, откуда только одна дрога – вперед, в такую же темноту.

Еще большее отчаяние охватило меня, когда я поняла, что оставила телефон в рюкзаке, который так беспечно скинула под ноги бабушке. С собой были лишь велосипедный шлем и коробочка мятных драже в заднем кармане джинсов. С таким вооружением я и отправилась в мир, где шла война.

***

– Перфесто мане! Мане! – ломающийся мальчишеский голос, наполненный смертельной тоской, несущийся оттуда, где брезжил свет, всколыхнул во мне все чувства. Кровь прилила к лицу. Я услышала, как грохочет сердце и попыталась унять дыхание. Мне казалось, я дышу как загнанный бык: тяжело и шумно. – Вигаро дольвиче мэср Корви! Сурале Конд Корви!

Я осторожно выглянула из–за угла и не сразу оценила трагичность происходящего. Просто не могла поверить, что передо мной не театральная сцена, а реально происходящее событие, где закованный в латы рыцарь замахнулся секирой над согнувшимся пополам мальчишкой. Дрожь тонких пальцев, обхвативших голову, обреченный взгляд из–под челки и капающая из носа кровь, что запачкала белизну ворота, отрезвили и заставили меня ужаснуться.

Стоящий вполоборота воин был безобразен – искаженное ненавистью лицо иным выглядеть не может. Он походил на дикого борова, на которого кому–то вздумалось напялить железо. Мой взгляд выхватил торчащие из–под шлема рыжие волосы, огромные наплечники, сложное плетение кольчуги. Ее нижний край раскачивался и задевал кроваво–черное пятно на штанах. Наверняка мальчишка не первая его жертва.

И в противовес всему этому грубому, жесткому, словно высеченному из камня, стоящий на коленях хрупкий подросток. Грязь и копоть не смогли скрыть ни благородных черт, ни дорогой одежды. Отчего–то бросились в глаза белые чулки и обувь из мягкой золотистой кожи. Рядом с исполинскими сапогами скорченная фигура юнца в изящных туфельках гляделась раздавленным цветком.

– Мане, мане, – голос жертвы ощутимо утратил краски. В нем уже не слышались отчаяние и страх, что подтверждало страшное – мальчик приготовился к смерти.

Я не из робкого десятка. И далеко не нежный одуванчик. Могла постоять за себя, иначе не выжила бы в школе, где травили слабых, но сама не ожидала, что посмею вмешаться. Речь не идет о холодном расчете, где оценены сила и ситуация. Тут скорее горячность юности, сопереживание и гневный порыв, о котором зачастую говорят, как о величайшей глупости.

Рука сама потянулась к каминному щиту, где находилась стойка с совком, щипцами и какой–то острой штуковиной с крюком на конце. Швырнув велосипедный шлем в великана, который, кстати, легко его поймал, хотя за секунду до того не подозревал о моем существовании, я добилась того, что физиономия убийцы вытянулась от удивления. Не стала дожидаться, когда он выйдет из состояния «остолбенел», пялясь на невиданную штуку, попавшую к нему в руки, а замахнулась и вонзила острый крюк туда, где тело не было защищено кольчугой либо грубой кожей сапога – под колено.

И завизжала, когда загромыхал железом осевший от боли рыцарь. Он еще пытался подняться, опираясь на топор и изрыгая проклятия, но подросток быстро оценил неожиданно подоспевшую помощь, вскочил на ноги. Цапнув меня за руку, потащил куда–то в недра замка.

Он что–то лопотал на своем языке, я же летела за ним, все еще не веря, что у меня не только получилось отвлечь убийцу, но и остаться живой. А вдруг бы промазала или не пробила грубую ткань штанов? Я точно наяву видела, как удивленный рыцарь выхватывает из моих рук «гарпун», а потом сжимает кулак в невозможно больших железных рукавицах и бьет этой махиной мне по голове. Я определенно должна была погибнуть на месте, а вместо этого неслась следом за мальчишкой, словно пугливая мышь, надеющаяся найти выход из лабиринта.

В одном из тупиков подросток нажал на крюк подсвечника, и массивная стена отъехала в сторону, пропуская нас в пахнущее сыростью и нечистотами подземелье.

Мы скатились по высокой лестнице, которая будто по волшебству осветилась, и рухнули на влажный песок у ее основания, неосознанно приняв ту позу, которая не позволила бы врагу подобраться к нам незамеченным – мы сели спиной к спине. Я чувствовала, как тяжело дышит мальчишка, а он в полной мере ощущал, как я хватаю ртом воздух, пытаясь унять грохот сердца.

– Везели почи. Сурале Конд Корви, – он пихнул меня плечом и повторил. – Конд Корви.

– Я не понимаю, что ты говоришь.

Мальчишка резко обернулся.

– Вегозе?

– Совсем не понимаю.

– А лире Конд Корви, – он переместился так, чтобы быть лицом ко мне и стукнул себя ладонью в грудь. Затем его палец направился в мою сторону. – А юне?

– Я Аня Кротова, – я поняла, что следует представиться. – Аня Кро–то–ва.

– Мане, – подросток решительно тряхнул головой. – Мане Аня Кто–то–ва. А лира Адель Корви. Адель Кор–ви.

Его указательный палец несколько раз настойчиво ткнул меня в грудь. Я потерла то место, где как пить дать появится синяк.

– Адель Корви. Юне Адель Корви, – мальчик хмурился и повторял одно и то же.

– Ты хочешь, чтобы я называла себя Адель Корви?

– Вега.

Прислушавшись к тишине, Конд поднялся и наскоро отряхнул колени.

– Сордо не форо. Сордо, – и помахал рукой, призывая следовать за ним.

– Ну сордо так сордо, – согласилась я, чем неожиданно заслужила улыбку своего спутника. Он повел меня куда–то вглубь подземелья, где света уже не было, но мальчишка прекрасно знал путь и ни разу не остановился, чтобы сориентироваться. Мы перешли вброд подземную дурно пахнущую речку. Кеды хлюпали и сползали с ног. Пришлось остановиться и крепче завязать шнурки, сделавшиеся склизкими. Я вытерла руки о джинсы, но ощущения чистоты не прибавилось.

Позже новоявленный сталкер оставил у меня у подножия еще одной лестницы, где вновь зажглись огни. Скорее всего, они загорались для того, чтобы рискнувший воспользоваться лестницей не свернул себе шею. На этот раз мальчишка не сыпал словами. Просто прижал ладонь к моему рту, показывая тем, что я должна сидеть тихо, а сам сноровисто забрался наверх. Бесшумно отодвинувшаяся стена отрезала меня от верхней части замка. Я приготовилась ждать.

Я в полной мере осознавала, что нахожусь в незнакомом мире, только что сделалась врагом убийцы в латах, приобрела единомышленника, правда, непонятно какой степени надежности, поменяла имя – судя по фамилии Корви, я сделалась одной из родственниц мальчишки, а теперь сижу и жду непонятно чего. Где–то в замке, полном таинственных ходов, есть дверь и в мой мир, но самостоятельно ее мне ни за что не отыскать. Я была отрезана от реальности незнанием местного языка и отсутствием понимания цепи событий, приведших к трагедии, а потому не видела иного выхода, как довериться подростку.

Я выдохнула с облегчением, когда он вернулся. Я уже потеряла счет времени.

– Сордо, – спустившись с лестницы, Конд поманил меня рукой.

Мы вновь неслись по сырым коридорам, распугивали топотом крыс, плыли рядом с ними по зловонной реке, и я не видела конца и края нашему забегу. Когда я начала все чаще спотыкаться, подросток подставил щуплое плечо. Удивительно сильный он протащил меня последний отрезок пути чуть ли не на себе. Я поняла, что мы у выхода, когда в лицо ударил морозный воздух. В неизвестном мире царила зима.

У распахнутой решетки нас ждал закутанный по самые глаза мужчина. Подхватив меня на руки, он молча побежал к стоящей в тени разрушенной стены карете. Запихнув меня в нее и убрав ступеньку после того, как в повозку запрыгнул мальчишка, мужчина лихо взобрался на облучок. Я видела, потому как пыталась открыть дверь и выбраться наружу.

– Меди тер! – Конд вцепился в мою руку и с силой дернул назад.

– Ты не понимаешь, мне нельзя уходить! Там дверь в мой мир!

Сказал бы кто, что после того как мы покинем замок, Конд засунет меня в монастырь, и долгих три года мне придется притворяться девицей не только потерявшей память, но и способность говорить, не поверила бы.

Карета подскакивала на ухабах, а я второпях переодевалась, вытягивая вещи из мешка. Его принесли заранее и специально для меня, потому что лежащая в нем женская одежда оказалась впору.

Мальчишка настойчиво требовал внимания, желая, чтобы я осознала важность момента и подчинилась его приказам. Не видя иного выходя, я покорно соглашалась. Перед тем, как покинуть карету, он в последний раз наложил на мой рот ладонь и устрашающе полыхнул взглядом.

– Я поняла, буду молчать, – произнесла я и в доказательство прижала палец к губам. До этого Конд дважды заставил меня смотреть пантомиму, где изображал трепещущую от страха девицу, ее падение в обморок, и ужас, что она потеряла память – мальчишка бил себя ладонью по лбу и растерянно пожимал плечами. Все это было бы смешно, если бы не было так грустно.

Я последовала его совету и предстала перед монахинями малахольной девицей, забывшей все, что только можно забыть, но чудом оставшейся в здравом рассудке.

Я наблюдала, как из кармана Конда перекочевал к настоятельнице тяжелый кошель, а она поторопилась его открыть, чтобы убедиться, что плата за мое пребывание в обители достойная, и как на стол легли бумаги, удостоверяющие мою личность. Наверное, что–то вроде паспорта, заверенного несколькими печатями, одну из которых особенно тщательно рассмотрела приглашенная в кабинет монахиня. После ее утвердительного кивка, взгляд настоятельницы сделался более мягким. Но тем не менее, она с особым тщанием ощупала каждую пядь моего тела, заставила оголить плечи, и недовольная чем–то с упреком посмотрела на Конда, а он вновь произнес непонятную мне фразу.

Настоятельница не постеснялась даже заглянуть под юбку, и я порадовалась, что не выдала себя как чужеземку. А в карете злилась, когда Конд заставил расстаться не только с курткой и джинсами, но даже с любимым спортивным комплектом – трикотажным бюстгальтером и трусиками, в угоду тонкой нижней рубашки, надетой на голое тело.

Категорическое «мане», что означало то ли «нет», то ли «нельзя», подтвердило – Конд не просто забыл прихватить из замка нижнее женское белье, а полное его отсутствие в этом мире, в чем я доподлинно убедилась чуть позже, когда и в монастыре мне не выдали ничего похожего на панталоны, которые, как я думала, носили во времена рыцарства.

Прощальные объятия, успокаивающее похлопывание по спине и обещание писать – последнее новоявленный родственник опять показал с помощью жестов, вызвали реки моих слез. Я расставалась с человеком, который точно знал, что я не Адель, и наверняка был способен показать дорогу в мой мир. По тому, как легко он ориентировался в замке, я ни минуты не сомневалась, что Конд Корви мой билет домой.