– Кто бы смог выпить ведро чая? Ты, Галка, хоть и мелкая, но страдаешь гигантизмом, что ни чаша, то величиной с ванну, – в качестве примера я приподняла свою глиняную кружку, которую из–за нестандартного размера нужно было держать двумя руками. Я пользовалась ею, чтобы не обижать «художника», да и чай в такой долго не остывал.

– Все по Фрейду. Как там поживает Горелов?

– А он тебе разве не звонит?

Галкина мастерская находилась в пригородном поселке, куда с легкой руки подруги перебрались и мои родители. Природа, чистый воздух, опять–таки красивейшая река, на берегах которой водилась какая–то особая глина, позволяющая нашей умелице зарабатывать на хлеб с маслом. Правда, деревенская жизнь малость отдалила ее от цивилизации, но телефон исправно восполнял все пробелы в общении.

– Нет, не звонит, – Галка отвела глаза в сторону.

– Ну–ка, ну–ка, – я взяла Галину за подбородок и заставила развернуться ко мне.

– Ну, понимаешь…

– Смотри в глаза.

Галка вздохнула, словно собиралась с силами перед прыжком с парашютом. В моем животе что–то ощутимо сжалось. Обычно так говорят о сердце, но у меня всегда откликается что–то чересчур чувствительное в районе поджелудочной железы.

– Помнишь, как мы летом все вместе ездили в поселок?

– Ну.

– После купания в реке ты ушла к родителям, а я повела Никиту посмотреть блюдо, которое расписала на азиатский манер – цветы граната, арабская вязь…

– И?

– В общем, я… предложила ему себя.

– Галка…

– А он отказался. Тогда я наговорила ему глупостей, – Галина закрыла лицо ладонями. – Идиотка. Стояла перед ним голая и кричала…

– Милая, – я опустилась на колени и обняла подругу. Та всхлипнула.

– Он всегда мне нравился. Еще со школы. Я дни считала, когда наступят каникулы, и он вернется из своей треклятой Англии. Потом в календаре отмечала, когда у него будет отпуск, а он… а он…

– Видел в тебе лишь друга…

– Но он же подавал сигналы! Звонил, разговаривал часами, интересовался, как продвигается работа над проектом. Хвалил…

Моя любимая подруга целый год трудилась над спецзаказом для столичного ресторана, готовя не только посуду, но и украшения для интерьера и фасада.

Галка шумно высморкалась в кухонное полотенце.

– Во время купания в реке даже носил на руках. Это после, когда я в своей глупой голове разложила все по полочкам, поняла, что он не мог поступить иначе, ведь я сама прыгала к нему на руки, пила на брудершафт и лезла целоваться… Тогда, в воде, его объятия и нежные прикосновения к моему телу казались признаками желания, шагом к более близким отношениям. Я дура, Женька! Какая же я дура! Вся его нежность была лишь потому, что он боялся нанести вред, нечаянно ранить меня, тогда как я резвилась бешеной селедкой, идущей на нерест.

Галка права: Никита мог навредить, одна его лапища чего стоила. Куда делся тот хлипкий подросток? Бабушка откормила его, выхолила, народными средствами восстановила подорванный иммунитет, и во взрослую жизнь шагнул крепкий парняга, за спиной которого легко могла спрятаться такая как я. А ведь я далеко не маленькая. «Три Галки» – так шутя говорила я о себе и нисколько не кривила душой. Взять хотя бы размер груди. У нее первый, у меня третий. У нее попа как у мальчишки, у меня руки – как ее ноги. «Хватит лопать сладкое!» – упрекала закадычная подруга, выдирая из специально поднятого вверх кулака откушенный шоколадный батончик. Правда, для этого Галке приходилось чуть ли не подпрыгивать. Мы с Никитой одного роста. Хорошо хоть не одной комплекции, я все–таки на пару размеров меньше. Но если не «победю–побежу» свою любовь к сладкому, через пяток лет обязательно догоню Горелова, а то и дам ему фору.

– Родная, не кори себя. Ты просто хочешь любви. Ну зачем тебе Никита? Широкий как шкаф, рыжий и лопоухий.

– У него кость широкая. И не рыжий, а золотой. А уши… уши у мужчины не главное!

– Что–то я не припомню, чтобы у него в седьмом классе кость была широкая…

– И вообще молчи! Вам, красивым, вечно все не так! Побыла бы в моей черной шкурке. Ноги кривые, волосы редкие…

– Чудесные у тебя волосы, просто ты не даешь им вырасти…

– Вот–вот! Сразу в сторону разговор увела. Про мои ноги ты почему–то так не говоришь! Не утешаешь, что я просто не даю им вырасти.

– Наглая ты, Галка!

– А ты толстая!

– Да, я толстая, – и спорить не буду. Рядом с Галиной любой покажется толстым.

– И коса у тебя тяжелая, поэтому тебе приходится нос задирать.

– Да, но резать не буду. Еще немного помучаюсь.

– И ресницы хоть и длинные, но светлые, туши не напасешься.

– И то верно, экономная ты моя. И губы как вареники, и… что там еще у меня? – все это повторялось из года в год в те самые печальные моменты, когда Галка хотела утвердиться за мой счет.

– И рост как у гардемарина.

– Ну слава богу, хоть на человека стала похожа! А раньше только с каланчой и сравнивали.

Галка уже улыбалась.

– Расскажи, какая я, – потребовала она, опять бросаясь в мои объятия.

– Ты тоненькая, как тростиночка. Твои черты изящны, а коротко стриженные волосы придают им французского шарма. Таких как ты воспевают поэты и рисуют углем художники на Монмартре. Достаточно одной линии, чтобы передать всю хрупкость твоей девичьей фигуры…

– Про таланты не забудь.

– … твои пальчики так сильны, что ты запросто сминаешь ими тонны глины, потом лепишь из нее горшки и тащишь их в квартиру…

Галка подняла голову и посмотрела на меня через сощуренные глаза.

– … одной толстой блондинки, которая не устает радоваться, что у нее такая талантливая подруга, и вся красота достается ей на халяву.

– То–то!

Никита пришел без звонка. Ожидая, когда я соберусь, топтался в коридоре. Раздеваться не стал, надеясь, что сей факт подтолкнет меня сжалиться над потеющим в пальто и заставит поторопиться.

– На какой хоть фильм идем? – крикнула я из спальни, натягивая водолазку.

– Богемская рапсодия.

– О, обожаю Queen!

У подъезда ждало такси, хотя обычно Горелов приезжал на своем внедорожнике.

– Ты не задержишься в городе?

– Нет, я ночным поездом назад.

– К бабушке заходил? Как она?

– Нет, не заходил. Я полчаса как приехал.

Я прикинула в уме время и поняла, что Горелов после фильма к бабушке не попадет, если хочет попасть на одиннадцатичасовой поезд.

– Ты приехал только из–за того, чтобы сходить со мной в кино?

Он сдержанно кивнул.

– Ты же в другие дни не можешь.

Я вспомнила, что жаловалась ему на непосильную работу вплоть до следующего воскресенья из–за отъезда сменщика в Питер.

– Мы как влюбленные, – я осмотрелась. Конечно же мы опоздали и в темноте сели на первые попавшиеся места последнего ряда, чтобы не мешать зрителям своим полуслепым хождением по залу.

– Пересядем? – откликнулся Никита.

– Неа, – я нацепила на нос очки и запустила пальцы в ведро попкорна, которое держал Горелов. Он пристроил бутылки с водой и привалился плечом ко мне, чтобы его прожорливой подружке не пришлось тянуться за воздушной кукурузой.

– Нет, не так все было! – пару раз Никита пытался опровергнуть неточности, допущенные сценаристом в жизнеописании Фредди Меркьюри, для чего низко наклонялся, почти задевая мою скулу губами, но я отмахивалась. Кино же. Зрителю нужна драма.

– Замерзла что ли? – спросил Горелов, когда я обхватила себя руками. Я не успела объяснить, что толпу пресловутых мурашек вызвала грандиозность знаменитого концерта и власть голосистого фронтмена Queen над толпой.

Никтита заграбастал меня и, усадив к себе на колени, обнял. Такая забота была неожиданной и, конечно, насторожила.

– Кит, ты чего?

Крепкие руки не дали подняться. Я вынуждена была повернуть голову, и это стало фатальной ошибкой. Губы Никиты нашли мои.

Только когда я опрокинула ведро с попкорном, стоящее на соседнем кресле, и шелест рассыпавшихся кукурузных зерен заставил впереди сидящих людей обернуться, мне удалось вырваться.

Все к черту.

Я ломилась к выходу так, словно была ледоколом, грудью вспарывающим льды, а те самые льды цеплялись за меня, не давая выплыть в спокойные воды.

– Женька, ну ты чего? – рука Никиты хватала меня то за плечо, то за рукав, но я рвалась на волю. Никогда, никогда я не рассматривала Горелова как мужчину, с которым смогу целоваться и, упаси боже, лечь в постель. Напои меня хоть до чертиков, и то не допущу подобную вольность. Он друг, только друг. Я не находила в нем сексуальной подоплеки, которая толкнула бы на безрассудство. Да, Никита добрый, надежный, симпатичный, но в моем мозгу навсегда засел образ прыщавого мальчишки, с которым можно посмеяться, поделиться бедами, сходить на речку или в кино… Да я даже никогда не прихорашивалась, хотя знала наперед, что он приедет. Открытие, что Горелов смотрит на нашу дружбу иначе, ошеломило.

Черт. Черт. Черт.

Он извинялся, долго топтался у двери, не решаясь уйти, но я не могла сказать, как бывало: «Забудь, братан! Все путем!», потому что теперь ничего путного нас не ждало.

– Ты опоздаешь на поезд.

Я никогда не верила словам, что между мужчиной и женщиной не может быть дружбы, твердо зная, что я, Галка и Кит опровергаем устоявшуюся аксиому.

Плохой из меня математик.

И химик плохой, если не почувствовала ни боль подруги, ни изменившегося ко мне отношения друга.

Через час на телефон пришло сообщение:

«Я устал ждать, когда ты меня заметишь».

Я такая же дура, как и Галка. Только та видела несуществующие знаки, а я, наоборот, не замечала очевидного. Боже! Никита даже однажды присылал самого себя на день Святого Валентина, а я только посмеялась, услышав за дверью: «Тук–тук! К вам пришла валентинка!». Он стоял весь опутанный красной атласной лентой, завязанной на груди в огромный бант.

«Галка, иди посмотри, какую валентинку к нам занесло!»

Мы хохотали до упаду, когда он с красным лицом сдирал себя «упаковку», и не смог произнести то, что заранее приготовил: лишь заикался и мычал. И коробка с духами, выпавшая из его кармана, была одна вовсе не потому, что Кит пожмотил…

Мы с Галкой до сих пор на пару пользовались этими духами.

– Гал, привет. Как дела?

– Чего тебе не спится? Час ночи уже.

– Прости. Ты забери себе Никитины духи, ладно?

– Ты из–за этого меня разбудила?!

– Мне их запах больше не нравится.

– Лады. Как утром проснусь, сразу заеду. А теперь пойди, накапай себе чего–нибудь успокоительного и баиньки. Утром поговорим.

– Спасибо, так и сделаю.

На прикроватной тумбочке нашла «Любарум», повертела в руках, ругая себя за то, что так и не зашла в аптеку, налила в стакан воды и, отсчитав пять капель, выпила, желая как можно быстрее избавиться от горестных мыслей об утраченной дружбе.

Сон стукнул пыльным мешком по голове.