– Это известная актриса Алёна Фёклова! Она пользуется нашей косметикой, и поэтому так прекрасно выглядит! Ей ведь уже за пятьдесят! Ни за что не дать, правда?

Мы с Фёкловой недоверчиво посмотрели друг на друга.

«Подписывай договор!» – шевельнулись ее надутые губы на фотографии. Я похолодела. Девушка улыбнулась и подсунула бумаги.

– Вот здесь и вот здесь, – с фальшивой любезностью произнесла она, тронув кровавым маникюром две пока пустые линии.

В дверь всунулась голова с рогами, оказавшимися кончиками повязки для волос.

– Ну как у тебя? – спросила рогатая голова девушку и улыбнулась мне.

– Уже подписываем, – отчиталась девушка, плотоядно облизнувшись.

– Я в туалет, – поднялась я, стараясь не выдать себя.

– Подпишите и пойдете! – зловеще пригрозила девушка, не переставая улыбаться.

– Извините, мне надо срочно! – сконфузилась я.

– Жду Вас! – с напряженной улыбкой сказала девушка.

Преодолевая какое-то неведомое сопротивление, я быстро прошла по коридору и бегом спустилась по лестнице, вдоль портретов актрисы Алёны Фёкловой, сверлящей меня обидчивыми глазками, но уже не способной остановить…

Рассказывать о своей паранойе подруге я не стала.

Через время она позвонила сама.

– Рен ТВ включи быстрей! – испуганно сказала подруга.

– А чего там?

– Раду их хохляцкую показывают. Смотри, кто выступает?

Я вгляделась в круглое лицо выступавшего с трибуны и села на стол…

– Теплуха…

– Значит, не кажется… – обреченно произнесла подруга. – Это какой-то то ли Ищенко, то ли Мищенко. Или я с ума сошла, или где-то делают теплухиных клонов…

– Не, с ума поодиночке сходят… – изрекла я незыблемую истину.

В интернете я нашла этого персонажа «хохляцкой рады» и его рассуждения о том, что укроп изобрели укры, и все, кто ест его без сала – подлежит уничтожению. В выражениях персонаж не стеснялся и словами «смерть», «убить», «уничтожить» оперировал легко и привычно. Различные ракурсы его лица и туловища лишь укрепляли уверенность в том, что это наш одноклассник Лёша Теплов. Или, во всяком случае, его клон – укр.

На всякий случай я забила в телефон номер психиатрической помощи.

Вскоре у моей дочери был «Последний звонок». Дочь подвела меня к огромной школьной стенгазете.

– Мам, смотри, как придумали! Собрали фотки со всех – детские и сечашные, и рядом наклеили – типа какой был и какой стал. Прикольно, правда? Смотри, какие пацаны были смешные маленькие…

Из самого центра стенгазеты на меня смотрели три знакомые фотографии Лёши Теплова, только цветные: он, метр в диаметре, с букетом гладиолусов; он, полтора метра, с гвоздикой; и он, без цветов, метр семьдесят.

– А кто этот мальчик? – осторожно спросила я дочь.

– Этот? Наш одноклассник, Дима Прошин.

– Почему я раньше его не видела? И родителей его тоже?

– А он к нам недавно перешел. Ну, мы его в газету вставили, чтобы не обижался. Он, кстати, у меня фотки попросил. Я предложила сфоткаться вместе, а он сказал, что хочет именно эти, детские. Странно, правда? Я имею успех у толстых! – закатила дочь глаза.

У меня похолодели спина и ладони, и отнялись ноги. Прошлое столкнулось с будущим, а ужас с радостью от догадки!

– Ты уже отдала ему фотографии? – спросила я дочь, опустившись на подоконник.

– Нет еще, только обещала…

– И не давай!!! Никогда!!! Ни при каких обстоятельствах!!! – крикнула я, тряхнув дочь за плечи.

– Почему? Мам, что с тобой?

– Щас объясню…

Я судорожно набирала номер подруги, чтобы сказать, что, кажется, я знаю рецепт избавления от нашей паранойи…

Симфония

Шторы цвета пыльной морской волны бьют в затёртую сцену. Затёртость лысей к зрительному залу, где топчутся в поклонах, и справа, куда ушаркивают в дверь «Служебный выход» музыканты, распределённые по абонементам классической музыки. Владельцы абонементов заполняют «слушательный» зал. Легкий бриз предвкушения волнует шторы. Именно шторы, а не театральные кулисы, ибо музыка здесь штормит, и люди кричат друг другу: «Што?!»

– Што сегодня? – спрашивает сзади расслабленный тенор.

– Господи, какая тебе разница! Все равно заснёшь через пять минут! – отвечает раздражённое контральто.

– А вот как раз сегодня собирался послушать! – перечит тенор. – Вечно ты крылья обрубаешь! Что ты за человек!

Следует вздох, удар сиденья по спинке кресла, скрип усаживания, и примирительный дуэт женского и мужского: «Водички дать?» – «Давай». Через паузу вступает детский дискант:

– Мам, а когда начнётся?

– Ну, что ты за ребёнок! – повышает тон раздражённое контральто. – Когда поедем, когда приедем, когда начнётся, когда закончится! Когда все соберутся, тогда и начнётся! Видишь, ещё не все пришли! Водички хочешь?

– Не хочу…

Третий звонок накрывает зал последним всплеском шарканья, ёрзанья и громыхания под гаснущими люстрами. Волны пыльных штор расступаются, являя симфонический оркестр, выброшенный в полном составе на дощатую сцену. По лысому следу, от двери «Служебный выход» к середине выцокивает «директор дома культуры» в бархатном парео, заколотом на плече брошью с затонувшего пиратского фрегата. Солнечно улыбнувшись, она объявляет штормовое музыкальное предупреждение и дату следующего концерта, и уцокивает обратно в свою служебно-выходную бухту.

На сцену врывается свет. Его вдыхают одновременно сто гребцов – музыкантов, и корабль симфонии, содрогнувшись, трогает с места.

Дирижёр размахивает руками, словно балансируя на шатком капитанском мостике. Поймав равновесие, он обращает приглашающие жесты к скрипичной группе, сидящей справа от него рядами по двое с вёслами-смычками в руках и одним пюпитром на двоих.

Пара первая – мужчина и женщина: строгая дама в очках, причёске «ответственный работник», чёрных лодочках и платье-футляре, и лысеющий, в близоруких линзах, счастливый муж – судя по обречённости, с которой он перелистывает страницы партитуры, словно совместно прожитые годы. Она – педантично смотрит в ноты, он – знает это всё и так…

Вторым рядом – двое мужчин. Первый – лауреат «многочисленных» конкурсов с волосами, нализанными на выдающийся череп, бабочкой и стрелками брюк, метящими в носы лаковых туфель. Когда партитура разрешает, он отстукивает на грифе скрипки далёкие ритмы, до которых долетела бы его бабочка, не будь костюма и туфель. Второй – бетховенский профиль на тонких, широко расставленных ногах «кузнечика, сидящего в траве», в таких же лаковых туфлях как у брата – однонотника, примерно 43-го размера. Случись шторм свободы, эти блестящие остроносые каравеллы под парусами брюк ринутся прочь, их держат лишь рамки планового концерта абонемента № 6.

Третьим рядом – любительница сдобы и рюшей, засыпающая в конце каждого нотного рецепта. Она елозит по скрипке пухлой рукой в браслете, пережимающем запястье как верёвка сардельку. До пенсии десяток концертов, и, наконец, на дачу, к розам и редиске. В паре с ней – «физик», улыбающийся пробором и хитрой бородкой собственным мыслям, не указанным в нотах великого композитора.

Замыкающая пара – две вчерашние ученицы в кружевах и пластиковых заколках на прилежных головках, не отрывающихся от нот, с одной мечтой на двоих – выбиться в «первые скрипки».

Первая скрипка – красивая, отдохнувшая, с высоким хвостом, в длинном платье с открытыми загорелыми плечами, параллельными её личному пюпитру. При взгляде на неё у дирижёра приподнимаются фалды фрака.

«И-и-и» – взмахивает она ресницами и смычком. «Да-а-а» – склоняет голову дирижёр, и корабельный барабанщик объявляет её очередную победу звоном золотых медалей-тарелок.

В заключительный мажорный гребок симфонии впрягаются все музыканты, кроме первой скрипки. Она неподвижна, словно богиня на носу корабля, обдуваемая ветрами надежд, с горящими от перспектив глазами. Дирижер оргазмирует в гармонических конвульсиях, а она благосклонно принимает дань своей красоте…

Овации длятся ровно три минуты, как и положено плановому концерту. Четыре выкрика «браво», букет роз первой скрипке, десяток «приливов» рукоплесканий и поклоны с топтанием по передним залысинам сцены.

Музыканты еще купаются в овациях, а публика уже стучит сиденьями, кашляет, сморкается и разговаривает в голос.

– Номерок не потерял? – спрашивает сопрано слева.

– Не потерял, – обиженно отвечает баритон, и поясняет: – Классическая музыка все-таки однообразно как-то, не дорос я, видимо…

– Подождем, пока рассосётся, – вступает знакомое заднее контральто.

Шторы цвета пыльной морской волны поглощают сцену и оркестр в полном составе. Из шторных глубин ещё слышно громыхание стульев и футляров, затихающие голоса, смех.

– Не рассосалось там? Сходи на разведку! – отдает приказ контральто.

– Да куда торопиться-то… – философствует ее парный тенор.

– Мам, а когда мы поедем в Детский мир? – подает голос дискант.

– Опять ты со своим «когда»! Когда папа машину починит, тогда и поедем!

– А когда папа машину починит?

– О, господи, несносный ребёнок!

Хмурое небо кажется жемчужным, хмурые люди – одухотворёнными, хмурые улицы – преисполненными новых смыслов, – влияние великой музыки планового концерта абонемента № 6.

Два брата – однонотника со второго ряда скрипичной галеры идут по тротуару в других похожих ботинках примерно 43-го размера. Их старым баркасам снова по пути – к метро. «Кузнечик» с бетховенским профилем шагает, высоко поднимая тонкие щиколотки.

– Анекдот вспомнил, – наклоняется он к брату-лауреату, прячущему выдающийся череп в спортивной шапочке. – Концерт классической музыки. Вдохновленный эстет на балконе аж кончил от удовольствия, но успел расстегнуть ширинку и фонтанчик спермы полетел через перила вниз в оркестровую яму, ну и попало на лысую голову одного из музыкантов.

«– Боже мой, Сима, смотри, на меня, кажется, кончили!? – На тебя, Мойша, кончили потому, что ты играешь как…звезда!» Ну, там несколько иное слово, понимаешь, да?

Лауреат складывается пополам. Стрелки брюк выстреливают друг в друга. Он останавливается посередине тротуара, давясь хохотом.

Их обгоняет семейство: жена-контрабас, муж-смычок и ребёнок, удерживающий их вместе.

– Вот если бы кто-то не отдал машину в сервис не вовремя, мы бы сейчас ехали домой как люди! – произносит уже родное недовольное контральто.

– Я виноват, что они не сделали? Обещали вчера! Я что могу поделать? – оправдывается тенор.

– Конечно, ты ничего не можешь! Отдал и хорошо, пусть делают не спеша, зачем нам машина? – сарказмирует женщина.

– Я звонил сегодня! У них нет запчастей! Они сами ждут!

– Да, да, только они ждут на машинах, а мы пешком!

– Ну, что ты за человек! – вздыхает мужчина. – Хороший концерт, хорошая погода, прогуляемся пешочком, ничего страшного. Вон спроси лучше у ребёнка, что он вынес из твоего культпохода.

– Сам спроси, мне хватает с ним каждый день уроки делать, а ты приходишь, когда он уже спит, вот и пообщайся с сыном хоть в выходной.

– Сын, тебе понравился концерт? – послушно общается тенор с ребёнком.

– Ну, да… – вступает дискант.

– А как ты думаешь, о чём эта музыка? Эта великая музыка!

– Она о том, что ссориться нельзя людям… что надо дружить всем. И что нельзя убивать людей…

Повисает пауза, заполненная шумом уличного движения и равнодушным молчанием облаков.

– Салат из морепродуктов сделаю на обед сегодня, ваш любимый, – нарушает паузу заботливое контральто.

Убойный материал

Гудящая пробка и бегущая толпа вызывают у Артёма восторг. Он всегда мечтал быть в гуще событий, и вот – он, стажер телеканала, делает свою первую самостоятельную передачу! В центре Москвы! На собственную тему! Тема – «сбыча мечт» как иронично принято ее называть. Ирония от растерянности, уверен Артём. Никто ведь не понимает, почему люди мечтают стать президентами и космонавтами, а становятся менеджерами и водителями. Почему кто-то осуществляет свою мечту, а кто-то нет. Что мешает? Обстоятельства? Характер? Судьба? Где тот момент, в который делается шаг в сторону и можно ли что-то вернуть и изменить в своей жизни? Идея Артёма – материал на основе интервью с обычными людьми на улице. Это будет бомба!

– Ничего из твоей затеи не выйдет, Артемий. Просто по опыту могу сказать. Ну, не говорят люди на улице ничего интересного, тем более полезного для рейтинга, – устало объясняла Карина, руководитель проекта. Карине было за сорок, но работа с молодежью не давала ей вылезти из джинсов и косух, не влиявших, впрочем, на взрослую рассудительность.

– Не в этом дело! – горячо возражал Артём. – Смотря какой мессидж ты несешь людям! Люди – это зеркало тебя самого! Ты отстой и они отстой! Ты скучный и они скучные! Ты на позитиве, на креативе, и они ответят тем же! Людей надо заразить идеей! И тогда они раскроются, и будет тебе рейтинг и счастье! Это будет убойный материал! Я те отвечаю!

– Ладно, окей, пробуй, – сдалась под натиском энтузиазма Карина. -

В конце концов, смелость города берёт. Бери Данилу и вперёд!

– Почему Данилу? Он младше меня! У него опыта мало! Мне нужен профессиональный оператор! – запротестовал Артём.

– Опыта мало – вот и попрактикуетесь. И не звезди, а то передумаю, – отрезала Карина.

Центр Москвы с гудящей пробкой и бегущей толпой выбрал Артём. С трудом припарковали машину с названием телеканала, и начали работать.

Скорый взлёт карьеры, желанная самостоятельность и любовь ко всему человечеству держат на лице Артёма улыбку небывалой ширины и обаяния. Он сует микрофон в лица прохожих, с энтузиазмом повторяя одно и то же вступление: «Мы – молодежный проект на ТВ, делаем передачу о наших мечтах, о том, что сбылось и не сбылось. Ведь все мы мечтаем и идем к своей мечте! Но кому-то не хватает сил, кому-то везения, в какой-то момент мы опускаем руки. Но ведь многие добиваются того, о чем мечтают! Почему? У них другие руки? Другие обстоятельства? Им просто везет? Они сами другие? Что вы думаете об этом? Согласны ли вы, что на самом деле всё зависит от нас самих! Нам интересна ваша история! О чем мечтали Вы? Что сбылось, а что нет? И что бы Вы хотели изменить в своем прошлом?»

Улыбка небывалой ширины и обаяния заражает. Люди останавливаются, улыбаются в ответ, называют профессии, о которых мечтали в детстве, и кем стали: «хотел быть космонавтом, а стал бизнесменом», «хотел моряком – рыбой торгую», «мечтала быть актрисой, сейчас помощник руководителя», «всегда хотела петь и пою, в караоке…»

На вопрос «Почему?» отвечают: «так получилось», «мало ли о чем мы в детстве мечтаем», «таких не берут в космонавты», «надо было семью кормить», «да я и так всем довольна…»

Кто-то проходит мимо, кто-то отмахивается.

Пожилая дама с сиреневыми губами и робким мальчиком за руку, перебивает, не дослушав вступление Артёма: «У меня сейчас совершенно другие мысли, молодой человек!» Полный мужчина с портфелем говорит с осуждением: «Ерундой занимаетесь, ребята! Страна развалена! Люди не живут – выживают! А вы тут фигню всякую спрашиваете! Время отнимаете у людей! Горе-журналисты! Спасать надо страну! Эх!», машет портфелем и теряется в толпе. «Отличная тема! Реально крутой проект! Ребята, респект! Мы тоже всегда на позитиве! Проповедуем этот, единственно конструктивный подход к жизни!» – высказывается парень в джинсах с мотней и растянутой майке, пока его так же одетая девушка отрешенно лижет мороженое.

Артём целеустремлен и неутомим. Заметив, что чрезмерный напор больше отпугивает, чем располагает, он сокращает вступление до пары предложений и вопроса: «Что бы вы хотели изменить в своем прошлом?»

За два часа работы в журналистской копилке собираются ответы:

«Купил бы квартиру, когда ее еще за десятку можно было купить, а сегодня не подступишься…»

«Женился бы на однокласснице! Она мне глазки строила, сейчас в Центробанке работает! А я на пиво еле наскреб…»

«Свалил бы нахрен из этой страны…»

– Каринка, конечно, динозавр, но она права, фигня выходит, – скребет макушку Данила свободной от камеры рукой.

– Ты оператор? Ну и снимай! – обижается Артём. – Идея моя, материал мой и я его сделаю! Каждый должен своим делом заниматься!

Последний глагол Данила считывает с губ Артёма. Визг тормозов заглушает слово, и шум улицы, и мысли об обеде. Черный «джип» по касательной задевает машину с названием телеканала. Ребята бегут к ней. Разбита левая передняя фара и, кажется, вмятина на крыле. Из джипа вылезает мужчина с не предвещающим ничего хорошего лицом и сразу кричит, привлекая прохожих сильней, чем весь опросный позитив Артёма.

– Какой …!!! Поставил сюда машину!!! Чья машина???

– Наша! А вы, что, не видите, куда едете? – вежливо противостоит Артём, а Данила молча крутит глазами.

– Два дебила это сила! – зло шутит мужчина. – Здесь нельзя парковаться!

– Машина стояла на месте! Тебе дороги мало, дядя? – вступает пришедший в сознание Данила.

– Я те щастыкну! – распаляется дядя. – Еще раз повторяю для тупых! Здесь нет парковки!!! Здесь поворот!!!

Мужчина обходит джип и разглядывает «ущерб» – царапину на правой двери. Потом замечает название телеканала на виновной машине.

– Вы с телевизора, что ли? – оборачивается он к ребятам.

– Да! – с неуместной гордостью подтверждает Артём.

– А, ну, чудненько! В телевизоре бабок много, пусть чинят. Пацаны, вы попали. – Дядя достает телефон и набирает номер.

Ребята, наконец, осознают случившееся.

– Нас выгонят с работы, если мы телекомпанию на деньги выставим! У нас это первое самостоятельное задание! Нам машину первый раз доверили! Может, как-то решим, может, мы что-то можем сделать для вас? Ну, пожалуйста! – заискивающе улыбается Артём.

Мужчина продолжает набирать. Артем выжимает из организма максимум позитива и повторяет просьбу. Дядя вдруг заинтересованно смотрит на ребят и отменяет звонок.

– Ну, окей, – говорит он. – У нас годовщина выпуска скоро, собираемся с друзьями. Сделаете небольшой фильм о каждом и подъедете, поснимаете встречу. Дискеты, кассеты, или как у вас там это называется – отдадите. Им будет приятно. А сейчас заедем в офис, я дам инфу, чтобы вы подготовились, и не несли чушь, как все ваши собратья.

Артём и Данила кивают, прыгают в машину с названием телеканала и следуют эскортом за джипом.

Шикарный кабинет говорит о своем хозяине только в превосходной степени.

– Круто! – восклицает Данила, озираясь.

– Кажется, повезло… – вслух высказывает мысли Артём.

– Новичкам всегда везет, – подмигивает хозяин. – Да, Владимир Анатольевич меня зовут. Я в своей конторе и президент и премьер министр в одном лице. Кофейку нам! – кивает он вошедшей девице – победительнице конкурса красоты, сообразительности и исполнительности. – Прошу! – он приглашает гостей к диванам из рыжей кожи и низкому столу, и кидает фотографии.