Он начал закипать. Тон сестры и то, что она вообще какого-то чёрта решила, будто имеет право что-то там ему диктовать, выбесили его так сильно, что в венах вспенилась злость.

– Малышке нужна мать.

– Исключено.

Ильинский откинулся на спинку и сложил руки на груди, будто хотел защититься. Похоже, Ира сошла с ума.

– Если ты не пойдёшь на это условие, я сделаю всё, чтобы органы опеки не отдали тебе Алину. И тогда заберу её сама, чего бы лично мне не хотелось, потому что настолько родной ей всё же ты, а не я. Не факт, конечно, что у меня получится, но… Подумай, нужно ли тебе это, если в основе того, что я так настойчиво предлагаю, лежат исключительно добрые намерения в отношении Алины.

Герман посмотрел на сестру, искренне надеясь, что она шутит. Но, судя по всему, Ира была абсолютно серьёзна. А вот он уже начал мысленно прикидывать, каким юристам звонить, чтобы они разрулили эту ситуацию. И всё же не мог удержаться, чтобы не уточнить:

– У меня есть только один вопрос.

– Да?

– Ира, ты ох*ела?

– Воу-воу, папаша! Учись сдерживаться. При ребёнке ругаться тебе будет непозволительно.

– И всё же?

– Нет. Я не ох*ела, как ты изволил выразиться. Я просто обозначаю свой ультиматум для нормального существования твоего ребёнка.

– Поверь мне, для того, чтобы Алина нормально со мной существовала, нам никто больше не нужен.

– Нужен. Я это знаю. Как только малышка окажется у тебя, ты обеспечишь её всем, что тебе кажется необходимым, и по сути, она снова окажется в тех же условиях, что и в доме малютки.

– С чего ты взяла, что так будет?

– Потому что я не первый год замужем. – Она невесело улыбнулась, и Ильинский испытал дискомфорт. Может, Ира права? Сейчас ему претило само понимание, что Алина находится в казённом доме под чёрт его знает каким присмотром. И что он не имеет никаких прав на своего же ребёнка. А когда мелкая окажется рядом… Пока он даже не мог представить, как оно всё пойдёт дальше.

– Можно подумать, какой-то левой бабе будет дело до чужого ребёнка.

– Не левой бабе, а той, кто действительно полюбит Алину как свою.

– А я уж думал, ты намекаешь, чтобы я предложил ей бабла.

– Почти. Для начала надо найти няню. Пусть походит с тобой в школу приёмных родителей. Потом предложишь ей взять опеку. Я узнавала, как это можно сделать юридически, чтобы у тебя остались все права на ребёнка.

– Б*я, Ира… ты меня сегодня не перестаёшь удивлять. Когда ты всё это успела?

– У меня есть секрет. Если не бухать круглые сутки – столько дел можно переделать.

Она поджала губы, сдерживая улыбку, а Герману стало в очередной раз не до смеха. Он мало представлял себе, что будет ходить в какую-то там школу, а потом – начнёт нянчиться с ребёнком. А тут ещё и вместе с ним это станет делать какая-то эфемерная женщина, которой он даже не знает.

– Помочь тебе найти кандидатку? – словно прочитав его мысли, склонила голову набок Ира, и Ильинский резко поднялся из-за стола.

– Сам справлюсь, – буркнул он и, бросив на столик крупную купюру, направился в сторону выхода из кафе.

Ему предстояло подумать об очень многих вещах. И приступить к этому он собирался не ранее, чем выплеснет злость в спортзале один на один с боксёрской грушей.

***

– Это уже пятая жалоба за месяц. Разве я не предупреждал тебя в прошлый раз, что следующая станет последней?

Она стояла, поджав губы и упрямо глядя в пол. Поднимать глаза на тошнотворно-торжествующее лицо Родиона – главного менеджера отеля «Атлантис» – просто не было никаких сил.

– Отвечай же! – повысил голос Родион. – Какого черта ты опять мешала господину Рыбакову в его номере?

Мешала она, как же. У нее была совершенно иная версия по поводу произошедшего, но Родион упорно не желал слышать ничего, что шло бы вразрез с его главным постулатом – «клиент всегда прав». И плевать, что этот клиент вот уже не первый раз распускал по отношению к ней свои руки, а когда она упрямо не поддавалась домогательствам – звонил и жаловался на то, что «эта ваша кучерявая горничная» пытается его совратить. Хотя кому в трезвом уме могло стукнуть в голову совращать этого жирного борова – она представить себе не могла, даже если бы напрягла всю свою фантазию.

– Зачем ты вертела перед его носом своей короткой юбкой, Нина? – продолжал бессмысленный допрос Родион.

Нино. Ее звали Нино. Красивое грузинское имя – то единственное, что досталось ей в память об отце. Но и это говорить Родиону было совершенно бесполезно.

Она уже давно с удовольствием послала бы и этого менеджера, и этот отель ко всем чертям, но подобной роскоши позволить себе, к сожалению, никак не могла. Другой работы, не имея никакого, даже средне-специального образования, она могла попросту не найти, а деньги ей были отчаянно нужны, потому что являлась единственной в своей небольшой семье, кто был способен работать.

– Вообще-то это моя униформа, которую мне вы же и выдали, – наконец возразила Нино Родиону на очередную несправедливую претензию.

– Ну так вот что я тебе скажу, дорогуша – эта форма тебе больше не понадобится. Ты уволена.

Ей показалось, что ее со всего маху ударили по голове – хлестко, оглушающе, до звона в ушах. Уволена… самое страшное слово, которое она только могла себе представить. То, которого боялась до безумия с тех самых пор, как… Как поняла, что в этом мире без денег невозможно получить ничего. Ни образования, ни помощи, ни даже простого людского участия. Все покупалось и продавалось, жаль только никому было не заложить то единственное, что имела – собственную душу. А ведь она продала бы ее, не задумываясь, хоть самому чёрту, в тот самый момент, когда отчаянно нуждалась в деньгах, вот только этот товар востребован никем не был. Как и не было ни единому человеку никакого дела до ее бед. И этому напыщенному Родиону, что чувствовал себя сейчас таким значимым с высоты своего положения, когда увольнял ее – тоже. И бесполезно было умолять его сжалиться, да она и не собиралась этого делать. Больше никогда.

Тем более, что уже и не было того, ради кого готова была позволить себя растоптать и унизить.

– Он всё-таки тебя уволил?

Нино обернулась на голос и увидела в дверях каморки, где переодевался персонал, свою теперь уже экс-коллегу – веселую пышку Свету, работавшую в отеле шеф-поваром. Пожав плечами, сказала в ответ спокойно, как о чем-то малозначительном:

– Уволил.

И ощутила, как внутренности с новой силой начинает грызть тревога от неизвестности того, что будет с ней дальше. А следом за этим накатило и сдавливающее грудь непонимание, что вообще делать с собственной жизнью. Вопросами о том, почему все так для нее сложилось, Нино перестала задаваться уже давно. Роптать на судьбу все равно не было никакого толку.

– И куда ты теперь? – поинтересовалась Света с таким участием в голосе, от которого Нино вдруг стало жаль саму себя. Подавив и это ещё одно бесполезное чувство, она ответила:

– Пока не знаю.

– Варианты-то есть?

– Никаких.

Признавать этот простой факт было жутко. Она представила, как скажет маме, что лишилась работы и так ясно, словно та была сейчас перед ней, увидела ее бледное, усталое лицо… Нет, она просто не сможет ей в этом признаться. Вот только как найти работу в самые краткие сроки, чтобы утаить случившееся – пока не знала совершенно.

– Слушай, – заговорила вдруг Света и Нино подняла на нее глаза, ощутив вдруг, что та хочет сказать ей что-то важное. – У меня брат работает в одном богатом доме и…

– Там нужна горничная? – спросила Нино с нетерпеливой надеждой.

– Не совсем. Они ищут няню.

Нино ощутила, как по спине пробежал неожиданный озноб. Губы едва слушались, когда она, хоть и не без труда, но все же смогла из себя выдавить:

– А сколько ребенку лет?

– Кроха ещё, кажется. Несколько месяцев всего.

Несколько месяцев… Нино вдруг с поразительной живостью вновь ощутила, каково это – держать на руках младенца, который бессознательно и доверчиво к тебе тянется; почувствовала, как наяву, на кончиках пальцев забытое ощущение – прикосновение к нежной детской коже… И поняла, что просто не выдержит этого снова. Не сумеет ни за что на свете.

– Спасибо за предложение, – сказала она, пытаясь подавить дрожь в голосе. – Но мне это не подходит.

– Ты подумай всё-таки… – сочувственно глядя на нее, сказала Света. – Там зарплата очень хорошая, в несколько раз больше, чем здесь. Я тебе дам телефон брата… – пошарив в кармане передника, она вытащила оттуда вырванный из блокнота лист с номером телефона. – Его зовут Ян. Он готов тебя порекомендовать.

Нино больше механически, нежели по желанию, взяла в руки протянутый листок и, сунув его в карман куртки, подхватила сумку со своими скромными пожитками и спешно попрощалась, едва ли не бегом направившись к выходу. Подальше от этого места, подальше от ненужного уже сочувствия и воспоминаний, которые накатили с новой, рвущей душу в ошмётки, силой.

Студёный декабрьский ветер ударил в лицо, когда Нино вышла из автоматически раздвинувшихся перед ней дверей на улицу и прошагала по ступенькам вниз, к тротуару. На последней она замерла и в невольном порыве оглянулась на здание, в которое больше никогда не вернётся.

Возможно, все это к лучшему. Больше не придется терпеть приставания хамоватых постояльцев отеля вроде этого Рыбакова, считавшего, что если у него есть деньги – то он имеет право на все; не нужно будет сносить окрики Родиона, воображавшего себя, по всей видимости, царем, просто потому, что стоял на служебной лестнице выше нее; не будет надобности пахать в две смены, получая при этом оплату как за одну. И, вспоминая сейчас все это, Нино попыталась уговорить себя, что у нее ещё будет шанс найти что-то получше, вот только запас ее жизненного оптимизма, похоже, уже довольно прилично истощился.

Она поправила сумку на плече и спрятала руки в карманы куртки, пытаясь согреть их таким нехитрым способом. Единственные перчатки были потеряны ещё неделю тому назад, а на новые было попросту жаль денег. Уж это-то она как-нибудь перетерпит, не страшно.

Ледяной ветер снова ударил в лицо, рассылая по всему телу холод, пробирающий, казалось, до самой души. Мимо нее куда-то спешили люди, вдалеке мерцала праздничными огнями одна из городских ёлок – верный признак приближающегося Нового года, а она шла, спрятав подбородок в старенький шарф, и думала только о том, как выжить в своем новом статусе безработной.

Конечно, ее сейчас рассчитали, как положено – за все полмесяца, что она успела отработать, но этого надолго не хватит, ведь даже ее полной зарплаты не всегда было достаточно на семейные нужды. И так, от получки до получки, в общем-то, жили, наверное, многие, но, Господи, как же она устала от этого бесконечного страха и ответственности, рождённой пониманием, что ей абсолютно не на кого надеяться, кроме себя самой.

Хотя Света, кажется, искренне проявила о ней заботу. В голове всплыли слова: «там зарплата в несколько раз выше, чем здесь…». Может быть, ей стоит все же позвонить этому Яну? Возможно, она сумеет вытерпеть в должности няни хотя бы месяц или два, а потом, поднакопив денег, поищет что-то другое. Хотя далеко не факт, что даже его рекомендация поможет ей получить это место. У нее ведь не было абсолютно никакого опыта подобной работы, а богатые люди, как правило, хотели для своих детей все только самое лучшее. А это явно было не о ней.

Закусив губу, Нино дошла сквозь упрямый ветер, бросавший в лицо колючие хлопья снега, до своей остановки и стала ждать автобус. Ей ещё предстояло объяснить матери, почему она пришла домой раньше обычного.

В их маленькой коммунальной квартирке с общими на целый этаж ванной, кухней и туалетом, уже давно не пахло ничем, кроме лекарств, и этот въевшийся в старые стены запах рождал внутри Нино какое-то нескончаемое чувство безнадёжности. Хотя с этим она тоже постепенно научилась жить.

– Мама, я дома, – крикнула она, поспешно стаскивая с себя куртку и по привычке прислушиваясь к звукам, тем самым пытаясь уловить, чем занята мать. И посреди пугающей тишины различила приглушённые стоны, заставившие ее спешно пройти в комнату, служившую им и залом, и спальней.

Мама сидела на потрёпанном жизнью диване, смежив веки и сжав губы, и, судя по ее измученному виду, ее терзал очередной приступ подагры.

– Мамочка. – Нино опустилась рядом с ней на колени и коснулась холодными пальцами материнских рук, только сейчас заметив, что кожа на одной из них покраснела. – Что с руками? – спросила встревоженно, хотя уже заранее знала ответ.

– Кипятком обожглась, – выдохнула мама едва слышно. – Взяла чайник и тут вот… – она указала кивком на свои опухшие изуродованные пальцы.

Нино тайком сглотнула, ощущая, как мучительно сжимается сердце при виде материнских разбитых болезнью рук и от осознания собственного бессилия ей помочь.

Она уже давно запретила маме делать по дому что бы то ни было, но той приходилось хотя бы самостоятельно наливать себе чай или греть еду, и, видимо, сегодня был один из тех случаев, когда приступ застал ее врасплох в самый неподходящий момент.

Внутри вновь зашевелились угрызения совести от того, что не может обеспечить маме должную заботу. Будь у них деньги, она имела бы возможность нанять хоть какую-нибудь помощницу, а вместо этого могла позволить себе разве что лекарства, которые действовали далеко не так эффективно, как хотелось бы. Но все же это подобие лечения позволяло Нино утешить себя тем, что делает для мамы хоть что-то.

И вот теперь она лишилась работы. И скромного запаса средств надолго им явно не хватит.

Захотелось вдруг зарыдать, уткнувшись маме в колени в поисках поддержки. Зареветь отчаянно, в голос, выплескивая наружу всю усталость и боль, что накопились в душе. Но даже этого она себе позволить не могла. Потому что должна была сама являться для мамы опорой.

Зато она могла все же попытаться получить хорошо оплачиваемую работу. И для этого даже не нужно было ни перед кем унижаться. Достаточно было только переступить через себя и терзавшие ее кошмары и просто позвонить. Всего лишь один звонок… всего лишь ещё одно преодоление.

Так мало, если смотреть на это со стороны и так трудно для нее.

И так отчаянно необходимо.

До продиктованного ей по телефону адреса пришлось добираться долго и трудно – сначала на автобусе за город, а потом на такси. Потому что до престижного поселка, где располагался искомый дом, конечно, не ходил никакой общественный транспорт. Жившие здесь состоятельные люди просто не нуждались в старых неотапливаемых автобусах, где стекла от холода были покрыты инеем, а салон был согрет только дыханием огромного количества людей, которые разве что на головах друг у друга не стояли, с трудом втискиваясь в маленький «ПАЗик». Нет, в этом месте все ездили на дорогущих иномарках и вряд ли вообще знали, что это такое – общественный транспорт.

Изначально она надеялась добраться до нужного дома пешком, но пройти четыре километра по морозу в минус пятнадцать градусов было бы настоящим сумасшествием. И хотя совесть грызла ее изнутри от того, что тратит скромные сбережения на такси, Нино все же утешала себя мыслью, что здоровье ей сейчас необходимо гораздо больше.

Маме утром она сказала, что нашла работу лучше, чем в отеле, вот только упоминать о том, что ее на эту должность могут и не взять, не стала. Не хотела тревожить понапрасну. И теперь, как итог, оказалась в ситуации, когда ей нужно было получить это место любой ценой.

Все эти мысли проносились в ее голове по кругу, пока таксист наконец не затормозил у огромного, метра в три высотой, забора.

– Приехали, – сообщил он лаконично и Нино, быстро расплатившись, вылезла наружу.

Из-за высокой темной изгороди рассмотреть то, что за ней скрывалось, было совершенно невозможно, и внешне неприступный вид дома, где она надеялась получить работу, откровенно пугал. Но отступать было уже слишком поздно. Да и недопустимо.

Нажав на кнопку звонка, над которым висел глазок камеры, Нино дождалась, когда ей ответят и назвала свое имя. Минуты три спустя, показавшихся ей из-за холода чудовищно долгими, дверь все же распахнулась, являя ее взору высокого, метра в два ростом, охранника.

Оглядев ее внимательно с головы до пят, тот кивком головы указал ей на дом, тем самым позволяя пройти. Сделав глубокий вдох в тщетной попытке усмирить бешеный стук сердца, Нино шагнула за ворота и по широкой дорожке направилась к дому.

Жилище людей, которые искали себе няню, выглядело, надо сказать, не слишком-то приветливо. Дом был выстроен из темного кирпича и с обеих сторон его окружали высокие сосны, словно ещё одни молчаливые стражи. Свет в окнах почти не горел и в целом все выглядело так, будто здание было почти необитаемо. Неужели именно здесь находился ребёнок, которого ей, возможно, предстояло нянчить? Это отчего-то казалось странным. Несоответствующим. Невозможным.

У двери, ведущей в дом, Нино немного помедлила, а затем постучала. Просто так взять и войти без предупреждения в эту неприветливую обитель она не рискнула.

Дверь ей открыл, судя по виду, ещё один охранник. И снова – пристальный осмотр, словно она представляла собой какую-то угрозу, а следом – одна-единственная короткая фраза:

– Я вас провожу.

Господи, неужто хозяин дома боялся, что она его ограбит?

Молча кивнув, Нино покорно последовала за своим конвоиром, не рискуя даже оглядывать окружающую ее обстановку. Просто шла, упёршись взглядом в широкую мужскую спину и подняла глаза только тогда, когда охранник распахнул перед ней дверь и неожиданно яркий свет ударил в лицо, принося с собой неожиданное понимание, что весь остальной дом был погружён в полумрак.

Не давая себе возможности передумать и, развернувшись, бежать отсюда подальше, Нино решительно шагнула в комнату и выдохнула с облегчением, когда навстречу ей из кресла поднялась молодая женщина со вполне дружелюбным выражением лица.

– Вы, наверное, Нино, – сказала она, делая охраннику знак выйти. – Добрый день.

– Добрый, – откликнулась Нино, пожимая протянутую ей руку. – Да, это я.

– Вы знакомая нашего Яна, не так ли?

Вообще-то, не так. Она слышала этого человека только по телефону, и то лишь однажды, но страх, что в случае, если она скажет правду, ей тут же откажут от места, заставил все же сказать:

– Да.

– Присаживайтесь, – предложила женщина, указывая на кресло напротив себя, и Нино, даже не расстегнув куртки, опустилась на самый край явно очень дорогой мебели.

– Меня зовут Ирина, я подбираю няню для своей племянницы. Скажите, Нино, есть ли у вас опыт подобной работы?

Господи… вот так сразу, в лоб?

– Нет, – ответила она на сей раз честно, мысленно готовясь к тому, что ей тут же укажут на выход.