Гостиница, в которой мы остановились только потому, что могли позволить себе ее расценки, именовалась «Сон Литейщика». По всему выходило, что сон уважающего себя литейщика должен включать в себя такие важные элементы как тощие матрасы, проваливающиеся сквозь железные решетки скрипучих кроватей, а также подушки толщиной в блин, визг пил за окнами и некоторое количество то ли клопов, то ли блох, которые заставляют тебя всю ночь просыпаться, всхлипывать и чесаться под колючим одеялом. Пожалуй, я не впервые пожалел о том, что мир Альтраума так глубоко продуман и реалистичен, но именно клопы меня почему-то особо расстроили. И даже мысль о том, что любой из этих многоногих кровопийц может постепенно развиться в высокоинтеллектуальную личность и в один прекрасный день стать каким-нибудь местным Эйнштейном, меня совершенно не утешила. Утром мы все – помятые, невыспавшиеся, с цепочками красных расчесов на руках и шеях – встретились за скудным завтраком, чтобы как следует обсудить наши радужные перспективы в деле завоевания мира.

ГЛАВА 6

– Выглядит, как будто тут гора еды, а есть нечего. – сказал Акимыч, разгребая деревянной ложкой содержимое огромного блюда, стоявшего посреди стола. – Вот что это за белая мерзость?

Как раз в этот момент к столу с большим черным караваем под мышкой приблизилась дебелая подавальщица с лицом настолько недовольным, насколько недовольство может быть выражено физиономией, имеющей форму идеального круга.

– Ишь, барин какой выискался! – взвизгнула она так пронзительно, что стало понятно – этому визгу она научилась у пил за окном, ну, либо же пилы у нее. – Это же чистый свинячий жир и наилучшие вчерашние потроха, и кровяная колбаса, которая еще неделю назад бегала! А кому не нравится, тем милости просим скатертью дорога!

Швырнув каравай на стол так, что часть наилучших вчерашних потрохов попыталась удрать, вывалившись из блюда, воинственная матрона удалилась, напоследок презрительно фыркнув.

– Хорошо, – сказала Ева, рассматривающая какие-то бумажки. Она, не глядя, подцепила со стола откатившуюся почку, машинально откусила от нее, после чего, скривившись, отложила почку на тарелку. – Я тут набросала список наших дел…

– Кто бы сомневался, – сказал Акимыч, отрезая ломоть каравая. – Уж что-что, а при списке мы всегда будем. Нет, Евик, ты продолжай, продолжай, это я в порядке восхищения.

– Первое, что нам нужно сделать, это достать карты. Плохие карты Шоанского хребта.

– Почему непременно плохие?– спросил я.

– Потому, что хорошая подробная карта той местности будет стоить целое состояние. Нам же достаточно самых примитивных, с условным изображением гор, основных шахт и тому подобное. Их хватит, чтобы активировать твою карту сокровищ. Ты ведь ее не потерял, надеюсь?

– Я думал, что мы собираемся искать Бальмовый Покой.

– А мы и будем его искать, просто ненавязчиво, между делом.– Ева извлекла из инвентаря ключ и положила его на стол. – Вот над этим я весь путь ломала голову и обшарила все форумы – безрезультатно. Понятно, что он должен помочь нам найти святилище, но я еще не имею представления – как именно он должен нам помочь. Поэтому мы попробуем добраться до твоего клада. Не думаю, что нам это удастся, но, по крайней мере, у нас будет какая-то организующая цель в Шоанских горах. Все эти клады обычно находятся в какой-нибудь самой глухой кишке самого заброшенного подземелья и, пока мы будем пытаться пробиться к ним сквозь толпы мобов уровня стопятьдесят плюс, у этого ключика будет масса возможностей проявить себя.

– Думаешь, он засветится или засвищет, или начнет по воздуху летать, если почует, что его замочек рядом?

– Я же уже объяснила, что знаю не больше, чем вы, но если игра вручила нам эту штуку, то она наверняка намекнет нам, что с нею делать. В Альтрауме, я, знаете ли, фаталист.

– Меня больше интересует, как мы собираемся сражаться с монстрами таких уровней, – сказал я.

Ева пожала плечами.

Я пораскидывала списки наших навыков, но никаких осмысленных комбинаций из них не получилось. Тридцать первый и тридцать шестой уровни – это катастрофа. Плюс два непися, которым нельзя давать сдохнуть.

Я оглянулся на наших искусственно-интеллектуальных спутников, но они к разговору не прислушивались – Лукась читал уже потихоньку теряющий буквы, замызганный «Голос Шоана», а Гус увлеченно наяривал свинячий жир с потрохами и был целиком сконцентрирован на этом занятии.

– Даже начинаю жалеть, что вкладывалась в воздушную стихию – с твоим сглазом лед мог бы неплохо сработать: устраиваем на боевом поле гололедицу и ждем, пока противники сами переломают себе конечности.

– Да мой сглаз часто вообще никак не работает.

– Удача, она такая – непредсказуемая. В общем, ориентироваться и пробовать тактики будем уже на месте. Кроме карт нам потребуется еще кое-какое снаряжение, список я составила. Так что по-любому первым делом на аукцион, покупаем пять карт…

– Зачем пять? Чтобы у каждого своя была? А нельзя просто купить одну и всем по очереди ее выучить?

– Если бы было можно, картографы Альтраума разорились бы. Снять информацию с карты на свою панель можно только один раз, потом карта либо исчезает, если она высокоуровневая, либо становится обычной бумажной картой, которую не очень-то порассматриваешь на бегу, в темноте или плывя вниз головой по подземной реке в компании каких-нибудь пещерных саблезубых крокодилов.

***

Шоан был совершенно не похож ни на Ноблис, ни на Мантис, ни, тем более, на Виван. Даже когда мы покинули промышленные кварталы, улицы не стали чище, тише или безопаснее. Злодейские рожи местных неписей удачно гармонировали с нецензурными воплями игроков, причем бродившие по улицам патрули в помятых кирасах никак не реагировали на столь явное нарушение общественного порядка. Вдоль стен валялся мусор, из окон выплескивали помои, при этом из соседнего же окна тебя вполне могла зазывать гологрудая красавица, причем зазывали клиентов здешние барышни такими специфическими и недвусмысленными выражениями, что когда мы подошли к аукциону, Лукася вполне можно было выставлять на ярмарке диковин как самого красного человека в мире.

– Не понимаю, кто тут может хотеть играть и жить, – сказал я, обходя по дуге двух вусмерть пьяных дерущихся игроков, которые уже валялись на мостовой, но все еще пытались мутузить друг друга ногами.

– Все, кто любят свободу, Ну, и еще деньги.

– Это – свобода? – кинул я в сторону дерущихся, чьи лица напоминали какие-то кошмарные кровавые блины.

– Безусловно, это восхитительная свобода для людей, которые вынуждены в реальности держать свои инстинкты в узде и соблюдать тысячи законов, инструкций, правил и установлений.

Один из драчунов кое-как поднялся на ноги, добрел до ближайшей стены и шумом принялся на нее мочиться.

– Альтраум, – наставительно сказала Ева, – создан так, чтобы давать каждому то, чего ему не достает.

– Этому господину, – возмущенно сказал Лукась, – явно не хватает хорошей порки.

– Да-да, – подхватила Ева, – беда порядка в том, что он всегда приходит с плетьми и клетками.

– Не всегда, – возмутился я – в нормальных приличных странах обходятся без плетей.

– Зато в клетках приходится сидеть очень долго. Но вообще в Шоане есть и приличные районы, только жить в них очень дорого. Кузнецы, оружейники, плавильщики, инженеры всех мастей – если хочешь добиться успеха в любом из этих ремесел, тебе придется как следует поторчать в Шоане, здесь лучшие мастера, учителя и гильдии, основные квесты, ну, и поставки относительно дешевого металла из шахт, а также бесплатная энергия от лавы.

Вода в Шоане все-таки была, но лучше бы ее не было. Вход в ближайший аукцион располагался со стороны набережной, которая обрамляла столь зловонную и грязную речку, что на память живо приходила виванская канализация.

– Прежде всего нам нужны две относительно пристойные сумки для Акимыча. Твоих двенадцатислотовых мешков ни на что не хватит. Нимис, ты говорил, что у тебя на почте деньги еще валяются?

– Да, я перекинул две тысячи золота.

– Это хорошо, потому, что клановая касса у меня почти на нуле.

– А зачем мне большие сумки? – удивился Акимыч, – у меня вещей-то почти нет.

– Потому, что кто-то должен бегать в город и приносить сюда то, что мы добудем в горах. А ты на своем курьерстве получил вполне приличные показатели скорости и бега.

– У тебя же они все равно куда выше.

– Так то у меня. Как основная боевая сила я должна как следует отдыхать в перерывах между сражениями.

– Да, маги просто надрываются, пуляясь молниями.

– Мы устаем морально!

– А далеко бегать-то?

– От северных ворот до ближайшей шахты километров пятнадцать будет. Новую лошадь с телегой я сейчас позволить себе не могу, а какой-нибудь вялоногий осел передвигаться будет раза в три медленней тебя. Уж не говоря о том, что он будет лучшей приманкой для любого грабителя. Можно еще на возок табличку будет повесить «Грабить – это сюда».

– А меня одного, значит, грабить не будут?

– А ты мелкий, шустрый и выглядишь так, словно с тебя нечего взять кроме пары дырявых балеток.

Акимыч посмотрел на свои парусиновые туфли и печально пошевелил грязным большим пальцем, торчавшим из одной из них.

– Позвольте, а где сир Хохен? – вдруг подал голос Лукась, – Он же только что шел за нами, куда он делся?

Хохена мы отыскали за поворотом. Он замер перед низкой и широкой подводой, на которой домиком были закреплены огромные листы блестящего металла.

– Сир Хохен, мы тут! – замахал руками Лукась, – Извольте сюда!

– Погоди-ка, – Ева ухватила Лукася за руку. – Вырвите мои глаза, он же на себя смотрит!

– Ага, любуется на себя, как девка перед танцульками. – хмыкнул Гус.

– А по-моему, – сказал я, – он просто случайно так удачно встал. Затормозил, как обычно, до нас не так уж и далеко было.

– А если нет? – спросила Ева. – Способность опознавать себя в зеркале – это важный этап в развитии маленьких детей, и, кажется, некоторых животных. Умных животных, конечно.

Я подумал, что Хохен вряд ли тянет на звание умного животного, и в этот миг подвода, загремев, тронулась дальше, а Хохен так и остался стоять неподвижно.

– Вот видите! Ни на что он не смотрел, а заклинился по своему обыкновению.

У него поза изменилась, – сказала Ева. – Он сейчас выглядит каким-то потерянным.

Это из-за грязи.

– Мне на утреннее умывание принесли всего один жалкий кувшин воды! – возмутился Лукась, – Что я мог сделать с одним кувшином против такой грязюки?

– С водой в Шоане напряженка, да, – сказала Ева. – Ее добывают из скважин, она тут дорогая, а местной речной даже для технических нужд не всегда можно пользоваться.

– Неудивительно, – сказал я, сморщив нос. – Лучший способ блюсти гигиену – это держаться от этой воды подальше.

Мы вернулись к аукциону, и в этот раз Хохен без каких-либо задержек последовал за нами.

Ева, сверяясь со списком, кажется, скопила половину аукциона. Мы рассовывали по сумкам веревки, фонари, фляги, упаковки дорожных галет, флакончики для зелий и алхимические расходники.

Кое-что в походной лаборатории не сделаешь. Придется все-таки навестить местную алхимическую гильдию и арендовать у них стол на пару часиков. И нет, не надейтесь, никого и ни о чем я там расспрашивать не буду. Равно как и выискивать тайные знаки на портретах бывших магистров. Ну… разве что одним глазком. А сейчас предлагаю выпить чаю и съесть все же нормальный завтрак.

Мы устроились в таверне, как две капли воды напоминавшей вчерашнюю, даже такое же пыльное рванье свисало в том же месте с крючков, видимо, это был популярный местный стиль. Оглядевшись по сторонам и не увидев слишком близко сидящих к нам посетителей, Ева попросила у меня карту сокровищ и стала внимательно сверять ее с картами Шоанского хребта.

– Посмотрите, вот тут похоже?

– Непохоже, – сказал Акимыч, – сама что ли не видишь: вот тут дырка, петля и загогулина, а здесь – две загогулины и ни одной дырки. Эх ты, дерёвня, дай сюда бумажки.

– По-моему, с этой картой никогда ничего не найдешь, – вздохнул я. – Посмотрите, вот это гора? Если это гора, а у нас тут крест почти с нее размером, то там сто лет можно искать сундук с сокровищами. Ну, или сундук должен быть размером с гору, но в таком случае этот сундук давно нашли бы и без нас.

– Карты сокровищ меняют масштаб по мере приближения к конечной точке маршрута, – пояснила Ева. Чем ближе мы будем к искомой цели, тем точнее будет становиться карта. Нам сейчас важно определить область поисков.

– Да вот же оно! – Акимыч испустил победное кудахтанье. – Смотрите, здесь три сопли ползут друг к другу и две остренькие шняжки снизу. И здесь: вот сопли, вот шняжки, один в один.

– Тут какая-то темная область, которой на втором рисунке нет.

– Ааа, на это не смотри, это я кофе капнул.

***

Даже в разгар лета Шоанская равнина, освещаемая первыми лучами солнца, приветствовала путников весьма неприятным холодом. Только я со своими семидесятью с лишним резиста мог позволить себе идти в одной рубашке, остальные кутались в платки и кофты. Ближние горы были не столь уж высоки, а следующие за ними громады основного хребта терялись в тумане, но все равно зрелище было впечатляющим и одновременно безрадостным. Бреди мы тут одни – получилось бы прекрасная нейроиллюстрация к дантовскомуАду, но дорога от северных ворот к предгорьям хребта даже в столь ранний час была уж слишком оживлена для адского пути. В город ползли длинные подводы с наваленной на них рудой, обратно транспорт шел порожняком, если не считать бригад совсем нежизнерадостных шахтеров, угрюмо сидящих по краям некоторых подвод, как нахохленные воробьи.

– Эй, посторонись! Очистить путь!

Стражник на коротконогой мохнатой кобыле алебардой указал только что обогнавшей нас подводе, что той надо съехать на обочину, велел посторониться и нам. Мы сошли с дороги и встали, так как идти по серому рыхлому песку было тяжеловато. Звякая цепями, мимо прошла колонна из нескольких десятков скованных попарно людей – по большей части игроков.

– Каторжников гонят. На рудник Громкого беса, – со знанием дела сказал ломовой извозчик, опустивший поводья и закуривающий трубку.

– А почему громкого?

– А потому, что он часто громко делает «Бум!», – хохотнул извозчик. – Загазованный рудник сильно. Попрыгунчикам-то что – воскреснут на каторжном кладбище, да и руки-ноги у них отрастают. А настоящим людям там – пиши пропало. У меня брат троюродный по дурной дорожке пошел, к Бесу его законопатили, а аккурат на зимние праздники жене и вернули: без рук, да без ног: живи баба, радуйся! А она-то, чай, храм не грабила, священных сосудов не пропивала, ей за что такое наказание?

– Но хорошие лекари неписям, то есть, настоящим людям, тоже, кажется, могут конечности возвращать, – сказал я, глядя вслед спотыкающимся и путающимся в кандалах фигурам. Стражники подгоняли их, заставляя переходить на трусцу.

– Да будь у нее такие деньги, какие тем лекарям нужно платить, разве она бы за моего непутевого брата вышла? Ездила бы сейчас на карете в шелках и бархате, да какого-нибудь маркиза себе захомутала.

Я не нашелся что ответить, и возникший было разговор затих, подвода тронулась и скоро нас обогнала.

С тракта мы свернули часа через три после выхода из города. Идти, впрочем, было легко, так как почва была уже каменистая. То и дело скальная порода раздвигалась, открывая вход в очередную пещеру или шахту. Сверху струились многочисленные тропинки, порй можно было слышать звяканье далекой кирки. Похоже, Шоанский хребет был весьма заселенным местом, во всяком случае, вблизи от города. Где-то через час Ева, посоветовавшись с Акимычем, ткнула пальцем вверх, в сторону очередной норы, вход в которую находился где-то на высоте пятого этажа. Я тоже подошел взглянуть на карту сокровищ. Она здорово изменилась, пергамент посветлел, оброс множеством непонятных мне деталей, а к сильно уменьшившемуся крестику теперь вела прерывистая, извивающаяся красная линия.

– С этой стороны не поднимемся, – сказал Акимыч. – Подождите, я за тот выступ сбегаю, посмотрю, может, там подъем будет легче. Потом просто съедем немножко вниз и все. Вниз спускаться всегда намного быстрее, чем вверх ползти.

– Бесспорно, – ответил я.– Иногда получается даже слишком быстро.

Но все прошло без сучка без задоринки. Акимыч обнаружил узенькую тропку, по которой мы, пусть с пыхтением и оскальзыванием, смогли забраться на карниз, нависающий как раз над нужным нам входом. Гус сперва аккуратно спустил каждого из нас на веревке с четырехметровой высоты на площадку перед пещерой а потом весьма ловко полуслез-полуспрыгнул сам. Из пещеры на нас смотрела темнота, пахнущая мхом и неизвестностью.