Цитаты из книги «Ученица. Предать, чтобы обрести себя»

Когда мир людей погибнет, моя семья этого даже не заметит – мы будем жить дальше, словно ничего не случилось.

только тогда мне стало ясно: она была единственным человеком, который мог понять, что со мной происходит. Как паранойя и фундаментализм уродовали мою жизнь, как отдаляли меня от самых дорогих людей, оставляя вместо них лишь степени и сертификаты – нечто респектабельное. Случившееся сейчас произошло гораздо раньше. Мать и дочь расстались во второй раз. Цикл повторился.

После этого я написала отцу. Я не горжусь этим письмом. Оно было пропитано яростью – уязвленный ребенок кричал в лицо отцу: «Я тебя ненавижу». В нем были слова «вор» и «тиран». На нескольких страницах я описывала свои страдания, депрессию и несчастье. Я

Как-то вечером мы поссорились с подругой из-за сущих мелочей. Прежде чем я поняла, что происходит, я прижалась к стене и обхватила колени руками, пытаясь удержать сердце, которое чуть ли не выскакивало из груди. Подруга бросилась мне на помощь, но я закричала. Прошло больше часа, прежде чем я позволила ей прикоснуться ко мне и оторвалась от стены. «Это была паническая атака», –

У нервного срыва есть одна особенность: он очевиден для всех вокруг, кроме тебя самой. «Со мной все в порядке, – думаешь ты. – Ну и что, что вчера я смотрела телевизор двадцать четыре часа? Я не больна. Я просто ленива». Конечно, лучше считать себя ленивой, чем разбитой и уничтоженной. Почему? Сама не знаю. Но точно лучше. Даже не лучше, а жизненно важно. К декабрю я настолько отстала в учебе, что как-то вечером, переключаясь на новый эпизод «Во все тяжкие», поняла, что могу за

важно, какое платье она наденет.

Элиза была всего лишь бедной цветочницей в красивом платье. Пока она не поверила в себя. И тогда стало не

Я не сразу свыклась с этой мыслью, но потом начала понимать главное преимущество денег: они дают возможность думать о чем-то другом

ной свободе. На полях нацарапала: «Никто, кроме вас самих, не сможет освободить ваш разум». А потом набрала номер и сказала:

Я стою на заброшенном красном железнодорожном вагоне, который примостился возле амбара. Воет ветер, волосы хлещут по лицу, холодок пробирается сквозь расстегнутый ворот рубашки. Облака стремительно несутся над горой, и кажется, что это дыхание пика. Внизу лежит мирная, уютная долина. А ферма наша танцует: медленно раскачиваются тяжелые ели, полынь и чертополох трепещут, склоняясь под каждым порывом ветра. За мной тянутся покатые холмы, подбираясь к основанию горы. А вверху я вижу темные очертания Принцессы Индейцев. Холм сплошь порос дикой полбой. Если ели и полынь – солисты, то полба – кордебалет. Каждый стебелек вторит движениям, миллион балерин склоняются одна за другой под сильным ветром, который треплет их золотистые головки. Порыв длится лишь мгновение, и в эту минуту я могу увидеть ветер.