Цитаты из книги «Ученица. Предать, чтобы обрести себя»

Прошло много лет, прежде чем я поняла, что произошло той ночью и какова была моя роль. Как я открыла рот, когда должна была молчать, и как промолчала, когда должна была говорить. Нужна была революция, переворот старых ролей, привычных нам с детства. В тот момент нужна была женщина, освободившаяся от притворства, женщина, которая могла стать мужчиной. Высказать мнение. Действовать, презрев почтение. Нужна была женщина, готовая стать отцом.

Мне понравилась страсть Мэри Уолстонкрафт, но все изменилось, когда я прочла строчку Джона Стюарта Милля: «Это предмет, о котором ничего не может быть известно определенно». Милль рассуждал о природе женщин. Он писал, что на протяжении веков женщин уговаривали, склоняли, принуждали и подталкивали к ряду искажений и теперь совершенно невозможно определить их природные склонности и устремления.

– Каковы же две концепции Исайи Берлина? – спросил профессор. Почти все подняли руки. Лектор вызвал студента, который учился в Оксфорде. – Негативная свобода – это свобода от внешних препятствий или ограничений. В этом смысле индивид свободен, если не имеет физических препятствий к свершению действий.

Я поняла, что знания человека о прошлом всегда будут ограничены тем, что говорят ему другие. Знала, каково это – расставаться с заблуждением, заблуждением глобального масштаба, отказ от которого полностью меняет мир. Теперь я хотела понять, как великие хранители истории осознавали собственное невежество и ограниченность знаний.

Отец мог ошибаться – и великие историки Карлейль и Маколей тоже могли ошибаться. Но из пепла их споров я смогу возродить мир, в котором буду жить. Поняв, что земля вовсе не земля, я надеялась научиться стоять на ней.

Когда другие студенты спрашивали, откуда я, я отвечала: «Из Айдахо». Эту фразу за долгие годы я повторяла много раз, и каждый раз ощущала дискомфорт. Когда ты являешься частью какого-то места, когда врастаешь в его почву, тебе не приходится говорить, откуда ты. Я никогда не говорила «Я из Айдахо», пока не покинула его.

Я не могла этого высказать, обливаясь потом возле нашего погрузчика. У меня не было слов, которые есть сейчас. Но я поняла одно: тысячу раз меня называли ниггером, и я смеялась; теперь же я не могла смеяться. Не изменилось ни само слово, ни то, как произносил его Шон. Изменился мой ум. Для моих ушей это больше не было шуткой. Я слышала сигнал, зов времени и отвечала на него с твердой убежденностью: никогда больше не стану я рядовым солдатом в конфликте, которого не понимаю.

Я часто представляла себе тот момент, когда Джин взял Фэй с собой на вершину Оленьего пика и она впервые оказалась в одиночестве. Она впервые не видела лиц и не слышала голосов жителей города. Они остались внизу. Далеко внизу. Карлики по сравнению с горой, листья на ветру.

То же самое солнце каждое утро поднималось, проходило свой путь над долиной и скрывалось за пиком. Выпавший зимой снег каждую весну таял. Сама наша жизнь была циклом – циклом дня, циклом времен года – кругом вечных изменений, которые, завершаясь, лишь подтверждали, что ничего не изменилось. Я верила, что моя семья – часть этого бессмертного круга, что мы в определенном смысле вечны. Но вечной была только гора.

но потом начала понимать главное преимущество денег: они дают возможность думать о чем-то другом