Когда Виктория влетела уже на свой этаж, её за плечи остановил как раз тот, спешивший на дежурство врач. Она обернулась и попыталась вырваться из его цепких лап, смахнув ударом руки медика с пути так сильно, что он отлетел на пару метров от неё и чуть было не врезался в стену (да уж, правду говорят, что любящая мать в страхе за своего ребёнка приобретает способность берсерка).

– Оу, оу, мамочка, помедленнее! Куда Вы так торопитесь? Что стряслось? Не стоит бегать по больнице. Вы можете кого-нибудь толкнуть или сами поскользнуться, – вежливости ему было не занимать.

– Мой ребёнок!.. – вскрикнула она, – что-то не так с ним! Я чувствую!.. Я хочу скорее увидеть его!..

«О, Господи! Ещё одна…», – зло подумал доктор. А потом сказал вслух, улыбнувшись:

– Ясно. Что ж, уверяю Вас, что не о чем беспокоиться, все новорождённые находятся в палатах и отдыхают под присмотром заботливых медсестёр, – он пытался её успокоить дружеским жестом, решив похлопать по плечу.

– Нет! Он не в порядке! Я чувствую это! Оставьте меня! Я побегу к нему, прошу! – она устранилась от занесённой над ней руки доктора. Врач промахнулся. Его рука упала резко вниз, что позволило ему ухватить Викторию за запястье. Она снова дёрнула руку, и мужчина по инерции чуть не влетел в женщину.

– Пресвятая дева, ладно… хо-ро-шо! – отпустил её доктор. – Но обещайте мне, что вы успокоитесь прямо сейчас. Как я вас пущу в таком невменяемом состоянии к ребёнку. Вы всех перепугаете.

«Засранец, не смей меня успокаивать! – подумала Виктория. – Ты ни хрена не знаешь и не можешь знать, что такое материнская интуиция!» – Но, натужно улыбнувшись, ответила:

– Хорошо. Думаю, у меня нет иного выбора. Я успокоилась. Идёмте скорее.

– Я рад, что мы быстро нашли общий язык, – удовлетворённо произнёс доктор.

«Я тебе этот язык… вырву, если что не так» – подумала Виктория.

В этот момент по лестнице спускалась медсестра, охранявшая мой сон. Доктора напугала её нервозность и выпученные от страха глаза. Она сходу забалабонила:

– Иван Аркадьевич, там это… – она заикалась, – там, ну, как бы вам сказать… – Нервно теребя пальцы, она силилась описать случившееся в палате.

– Да говори ты толком! Что там?

– Там, в общем, сквозняком сорвало с петель окно, и оно разбилось, – выстрелила сестра с максимальной скоростью и, кивая в сторону Виктории, добавила, – вон, в её палате.

Виктория застыла, глядя в пустоту, и резко, оттолкнув обоих медработников, бросилась к своему ребёнку. Медперсонал поспешил вслед.

– О, Господи! – закричала она, когда увидела ужасную картину.

Слетевшее с петель окно, осколки стекла в раме и на полу, вздыбленные ветром занавески, ливень, заливающий пол и край детской кроватки, вселили страх в обезумевшую мать.

– Где он?! – она не увидела на кроватке дитя и, склоняясь, искала его на полу. – Вы его забрали? – волновалась Виктория.

– Нет… – удивлённая медсестра переглянулась с врачом.

Виктория подошла ближе и увидела торчавшую над кроватью посиневшую голову сына, застрявшего грудной клеткой между кроватью и стеной. Тельце, видимо, съехало и перекатилось через низкий бортик, и только ребра мешали телу упасть на пол.

… Печально. Да-да… Мне повезло испытать все прелести удушения в возрасте младенца.

Мама, шокированная смертью сына, с ужасом смотрела на людей в белых халатах, ожидая помощи. Врач резко отодвинул Викторию в сторону, и быстро вернул младенца в положение на спину, – удобное для спасения жизни. Пощупав пульс и осмотрев глаза дитяти на признак реакции зрачков на свет, покрутил голову влево вправо и, убедившись, что он мёртв, горестно посмотрел на мать и констатировал:

– Мне очень жаль…

Виктория метнулась к кровати с криком: «Не верю!».

Она оттолкнула в сторону безучастного врача. Он ошалел от неожиданного выпада матери и едва не упал, поскользнувшись на луже от дождя. Мама начала спасать меня. Она подняла моё тело над головой, потрясла словно грушу. Я помню, как болталась моя голова, будто тряпка на заборе от ветра и эти неудобные позы… Мама, не зная, что делать, с глазами полными слёз и паники, реанимировала меня, искусственно вентилируя мои лёгкие своим дыханием изо рта в рот, искренне ругая всех и вся, полная скорби и проклятий, с мольбой к Богу вернуть ей сына.

Кстати, моя мама своего рода доктор. Нет, у неё нет медицинского образования, но она профессионал традиционной народной медицины. Пока она меня «дубасила» пальцами в моё маленькое тело, чтобы запустить сердце, цвет моей головы пришёл в норму, и она не выглядела уже так страшно.

– Раз! Два! Три! Четыре! Пять! – мама шептала себе под нос, делая ритмичные толчки в крохотную грудь, не боясь сломать ребра. – Вдох! – Она выдыхала свой воздух из лёгких в мой рот (хорошо, что мой нос не закрыла пальцами! иначе порвала бы мои лёгкие своим объёмом воздуха. А так, лишний выходил через нос). – Раз! Два! Три! Четыре! Пять! – Снова толчки. – Вдох!

Она совершала однотипные действия уже пять минут. Вот она сила материнской любви. Она верила и даже ни на секунду не сомневалась, что оживит меня.

– Дыши, Артист! Ты меня слышишь?! – первый раз повысила она голос именно на меня. – Я тебя не отпускаю! Не тебя! Не сегодня! Я слишком долго тебя ждала!

Объяснить её крики можно довольно просто, но это весьма трагично.

Несколько раз она теряла ребёнка, будучи беременной: один раз упала с лестницы на живот; другой – перепугалась едва не сбившего её на вокзале автобуса и снова упала на живот; третий – перепарилась в бане, не подумав о ребёнке. Но вот и он – я – долгожданный и реанимируемый мамой.

Персонал решил не трогать расстроенную мать – мало ли что у неё в голове, того гляди, стеклом полоснёт ненароком. Поэтому они молчали, наблюдая в сторонке, когда она поймёт и примет неизбежную трагедию. Но не тут-то было… я задышал… зрачки сузились после хриплого вздоха. Закашлявшись, я тихо заплакал.

Доктор был, мягко говоря, в шоке. Он перекрестился, а медсестра от радости упала на стул. Мама, в отличие от них, счастливо разревелась, осознав, что только что силой материнской любви воскресила своего Артиста. Она укутала тёплым одеялом моё ознобившее тельце. Взяв меня на руки, она крепко обняла, затем гневно взглянула на медсестру, которая оцепенела от маминого взгляда.

– Сволочь! – это всё, что сказала мама.

Врач опустил голову и стыдливо прикрыл глаза.

Я вообще не понимаю… У этого типа развлечение такое было, – наблюдать за страданиями несчастной женщины? По-моему, ничего развлекательного в произошедшей беде не было! Я понимаю, что подобное зрелище не случается каждый день, но всё же…

Итак, у меня таки получилось добраться живым домой, – в моё первое настоящее личное пространство, заполненное теми, кому я дорог. Мама поклялась себе, что больше никогда в жизни не доверится ни одному человеку в белом халате. И, знаете, она в чём-то права. Большинству из них интересны лишь деньги, несмотря на клятву Гиппократа, но о каких деньгах идёт речь в советской семье.

Бабушка встретила нас тёплой улыбкой и вкусным домашним печеньем, наполнившим ароматом весь дом, и заварником полным чая. Какого именно? Хм… довольно странный вопрос… В магазинах всё равно выбора не было. Точнее выбор был – чай или кофе в банках с названиями «Чай» и «Кофе» (в Советском Союзе кофе поставлялся из Бразилии, а чай – из Индии). Поэтому честнее сказать: «Индийский чай». Вспомнил! Был ещё «Грузинский чай». Так или иначе, мне было всё равно. Рано мне было пить чай. Он предназначался для моей семьи, я же любил молоко (кстати, даже учась в университете, я предпочитал его другим напиткам).

Мои новоиспечённые родственники много разговаривали, обсуждали насущные проблемы, моё удушение между стеной и кроватью, – с ужасом охая и ахая.

Вести о «пополнении» моментально разнеслись по округе так, что друзья семьи пришли в гости, чтобы поздравить родителей и познакомиться со мной (и, естественно, никто не удержался пощипать мои щёчки… больно же, блин!).

И был среди них один человек, который любил меня больше всех. Ему было четыре года. Его звали Александр – мой старший брат.

Мне иногда кажется, что я сам люблю его больше, чем себя. Он всегда был для меня кем-то возвышенным. Я знаю, что «не сотвори себе кумира» и всё такое, но всё, чем бы он ни занялся, производило на меня неизгладимое впечатление: я хотел делать так же, уметь то же, вести себя похоже, но не лучше, а именно так же. Я до сих пор это чувствую. Он меня всегда вдохновлял. Да, я сам себе удивляюсь, но чего таить-то правду.

Обычно братья не очень хорошие друзья, и мы с ним не были исключением. Дело во мне.

Я как истинная «Рыба» терпеть его не могу, но души в нём не чаю. Он всегда был любимчиком в семье, хотя мама убеждала меня в обратном (не верю я вам, ребята, я слишком глубоко увяз в политике, красноречии и прочей дребедени, развивающей IQ).

Александру и мне повезло родиться в семье, где преобладали хорошие манеры поведения и безупречный этикет цивилизованного общества.

Нам прививали доброжелательное отношение к людям, безотносительно к их общественному положению; почтение к пожилым членам общества; учтивое обращение к женщинам; правила поведения в обществе и за столом, чтобы манеры соответствовали требования вежливости, в основе которых лежат принципы гуманизма.

Мы росли, я считаю, в безупречных условиях, по меркам об идеальности, конечно.

С родителями нам было весело и уютно. Они путешествовали по родным просторам вместе с нами, когда наконец-то позволили себе купить самую маленькую машину, – «Запорожец». Хотя со временем мы забыли об этом в силу слабости кратковременной памяти в человеческом мозге.

Само собой, мы, как и другие дети, иногда доставлял неприятности. Первый ребёнок – всегда счастье, а второй – двойное счастье. Поэтому наши небольшие шалости не представляли особых хлопот семье… моей семье.

Соскучились по политике? Вот вам немного информации, которая просочилась в мой мозг на лекциях в универе.

Дети, рождённые в СССР, были нечто большим, чем просто малыши. Чем больше детей в семье, тем шире квадратные метры жилья. Ужасно, но факт. Это чуть не стало причиной моей слабой привязанности к семейным узам. Я благодарен родителям за то, что меня вырастили, выкормили и выучили. Но ведь мне всегда хотелось чего-то большего, даже сам не знаю, – чего.

– Ты типей будис зыть с нами? – спросил меня мой брат.

Точнее сказать, он направил свой вопрос в сторону того, что должно было быть мной – к свёртку из одеял, которыми я был закручен-перекручен, чтоб не замёрзнуть и не выпачкать всё вокруг. Единственное, что ему было видать – мои большие и зелёные, как изумруд глаза.

– Мама, а как иво завут?

– Мы ещё не знаем, – сказала мама и улыбнулась. – Как ты думаешь? Какое бы ты хотел дать ему имя?

– Я ни знаю, – маленький Саша был в замешательстве, – я чилавекав исё не называл никакда.

Все умилённо улыбнулись.

– До сих пор я звала его Артист, но ведь это не совсем имя… – мама на секунду задумалась. – Знаешь, Санька, есть одна очень интересная книга, написанная известным русским писателем Николаем Островским, она называется «Как закалялась сталь». Книга рассказывает о революционных тяжёлых временах советских людей, их жизни, заботах, борьбе за выживание и сражениях с врагами народа. В ней описано о множестве замечательных людей, их характерах и жизненных устоях.

Так вот, был там один герой – слесарь депо. Очень сильный, большой и добрый, рассудительный и спокойный человек. Я бы хотела, чтобы у твоего братика были все его качества характера. Звали его Артём. Это имя происходит из древнегреческого от имени богини Артемиды, и означает «здоровый», в обоих пониманиях этого слова.

Так вот, скажу я вам мои друзья, Арт – это сокращённое имя, и оно не обозначает «Арт-стайл дизайн» или «Арт-галерея», и совсем ничего общего с искусством в целом не имеет, о чём многие думают до сих пор. Позже это имя сыграло немаловажную роль в моей жизни (или лучше сказать живучести).

Как только мама закончила свою речь, мой дед – её отец, до сих пор молчавший, взял меня в руки и поднял над всей семьёй под потолок и сказал:

– Да будет так! Артём звать будут его отныне! – он это, наверное, специально так громко произнёс, чтобы я запомнил. – Он будет велик и очень важен в жизни многих людей! Он тот самый, которого ждали… – Он положил меня туда, откуда взял и поднял стакан водки, опустошив его залпом.

– Папа, – укорительно взглянула Виктория, – не кричи, ты его пугаешь.

– Тихо, женщина! – сморщившись после принятого алкоголя, прошипел он. – Твой сын и мой внук однажды станет очень силён и храбр. Его друзья преклонятся перед ним, а враги разбегутся.

Вся семья засмеялась, поняв, что дед уже в нужной кондиции, и никто не придал никакого значения его словам, кроме меня. Подсознательно, каким-то образом, это одна из тех вещей, которые я отчётливо помню из младенчества. Даже теперь я чувствую, что знаю деда всю свою жизнь.

Он умер пять лет спустя. Печально и грустно осознавать, что единственный человек, который видел тебя насквозь и понимал, как никто, умер нежданно от аневризмы мозга (наверняка, знаете – это бомба замедленного действия, которая убивает мгновенно и мгновений не выбирает).

На его похороны пришли соратники, соседи, родственники и много малознакомых людей, столкнувшихся с ним и благодарных ему. Он был человеком с большой буквы. Нездоровье убило его. Он жертва обстоятельств…