Глава 3

С того вечера всё и началось. В голове выстроились не самые логичные цепочки и пуленепробиваемые привычки, которые навсегда изменили ход моей жизни. Во-первых, той ночью я спал так, как не спал уже много лет. Мои проблемы со сном начались, когда мне было лет восемь. На своей подрастающей шкуре я испытал все виды бессонницы, которые только возможны в этой жизни. Мой мозг становился моим врагом каждый день в полночь. Он пытал меня, терзал меня всеми немыслимыми способами, не давая заснуть ни на минуту. И так до утра. Каждый день, что я себя помнил.

Когда-то давно всё началось с обычных детских кошмаров, которые стремительно переросли в панические атаки. Едва выключался в моей комнате свет и всё, что от меня требовалось – просто закрыть глаза и отдаться сну, тут же становилось совершенно невозможным, ведь из-под шкафов вылезали мерзкие влажные пауки размером с мою детскую больную голову, следом драматично обрушивался потолок, между делом проваливался пол и я стремительно летел в моей постели с шестого этажа блочного дома вниз, ниже, чем асфальт, тут же рядом умирала моя мать, которую злостно пожирали мои же домашние тапочки, кто-то другой под боком стонал так, что у меня скручивало желудок, нервный пот катился со лба и застилал выпученные в темноту глаза… Всё это происходило одновременно и каждую ночь. Я не спал, я не мог позволить себе закрыть глаза, я оставался на страже. Часами пялился в темноту, болезненно отслеживая каждый звук, каждое движение занавески, каждый свой слишком громкий вздох, опасаясь, что он может стать последним. Стоило мне закрыть глаза хоть на секунду, словно подчиняясь неведомому дирижёру, начиналось это безумное действо и из слабых детских лёгких вырывался приглушённый вздох. Рассказать родителям о своем недуге я боялся, друзьям – стеснялся. Какое-то время я был уверен, что в мире абсолютно все спят так, как и я. Точнее, не спят.

Я пробовал спать с ночником, с полностью включённым светом, ночью на цыпочках приходил в комнату к родителям и ложился спать на полу перед их кроватью, но мне ничего не помогало. В итоге я ухватывал несколько часов тяжёлого сна с утра, когда уже светало. Удивительно, по своей натуре я был жаворонком, поэтому даже если я и засыпал рано утром, я всегда просыпался в девять утра и ни минутой позже. Конечно же, через какое-то время родители заметили, что я стал дурно выглядеть. Cледом стремительно снизилась успеваемость в школе. Родители нервно отвели пару раз к психологу, но я просто молчал. Молчал не назло, а просто потому, что не знал, как обо всем этом нужно правильно рассказывать. Родители меня, наверное, любили, но у них было достаточно своих проблем и развлечений, поэтому они быстро перевели своё внимание на то, что их волновало в этой жизни значительно больше. Сестёр и братьев у меня не было, разбираться со своими проблемами нужно было самому. Другого решения, как просто не спать, не нашлось. Я просто перестал по ночам приходить в спальню к родителям. Они были уверены, что проблема решилась сама по себе. Завтракал перед школой я один, ужинал чаще всего тоже. О том, хорошо ли мне спалось, никто меня никогда не спрашивал.

С годами я становился всё более ранимым, о чем с уверенностью могу сказать только сейчас, спустя почти тридцать лет. Тогда я мало задумывался о своём непростом характере. Со мной было не сложно разговаривать, но мне было удивительно сложно общаться с другими людьми. Это уже сейчас я понимаю, что многому научился от родителей и еще большему не научился. Родители не относились ко мне плохо. Они просто часто забывали, что у них есть я. Одни бабушки и дедушки жили далеко, другие уже умерли. Не зная родительской любви, я сразу с головой бросился в подростковую. Так и получилось, что вырос я с пониманием того, что все вокруг злые и не выспавшиеся. Разве могло быть как-то по-другому?

С тринадцати я начал экспериментировать со всем, до чего только мог добраться, чтобы починить свой сон – от валерьянки, которая действовала сильнее на дворовых котов, чем на меня, до сбивающего с ног снотворного, которое мне иногда удавалось отыскать в аптечках у своих родителей, в гостях у родственников или друзей. Да, иногда такие таблетки и правда работали, но сон всегда был чутким и крайне неприятным – я не мог понять, сплю я вовсе или нет. Мозг становился слишком заторможенным, чтобы начинать рисовать уже хорошо знакомые мне картины ужасов, но и слишком тяжёлым, чтобы вообще перестать о них думать. Так я и болтался где-то между сном и реальностью ночь за ночью.

Чем старше я становился, тем острее понимал, что в темное время суток я просто зря трачу время. В четырнадцать я начал читать по ночам. Читал, предварительно затыкая грязными футболками щель между полом и дверью, чтобы у родителей не возникло интереса к моей персоне. Чуть позже добавил к моему ночному рациону прослушивание музыки. В пятнадцать начал курить на балконе. Позже – пить. Точнее, именно после того сумбурного вечера, сдобренного тошнотой и чередой сюрреалистичных происшествий, после необъятного тогда для меня количества выпитой водки, я спал так крепко, как не спал еще никогда. Насмерть утомлённый алкоголем, я попал прямиком в сонное царство, где всё было таким тёплым, дружелюбным и нелогичным. Вместо продуманных сюжетов, одни лишь вспышки ярких цветов и смешанных чувств, но в такой непривычной для меня палитре – без страха, без ужаса, без агонии. Моя голова, плотно обмазанная изнутри водкой, отказывалась бояться. Ей было слишком лениво это делать. Медленно разлагающиеся частицы нервных клеток умиротворённо погибали от выпитых стаканов водки, радушно предоставляя мне приятную передышку, короткий отдых и долгожданный сон. Сон, самый настоящий сон. Именно он подарил мне тем утром иллюзию чистого разума и способности мыслить.

И вот я проснулся. В похмельной квартире было страшно тихо. Я перевернул руками свою голову, ощупал ноги, живот, подбородок, тяжело разомкнул ссохшийся рот и сполз с дивана на пол. На мне была вчерашняя одежда, а вот в квартире со вчера никто так и не появился. За окном всё ещё бежал дождь. Больше всего хотелось в тёплую ванную, в чистую одежду и снова провалиться в сон. Хотелось избавиться от запаха тошноты, огурцов и общего ощущения гадкости. Вдруг я вспомнил о Кате. Внезапные разноцветные мысли заставили сердце биться чаще. Мне сразу же захотелось как можно скорее увидеть её единственно правильное лицо и дотронуться до её горизонтальных губ, исполосованных тонкими вертикальными полосочками. Я сразу же перестал думать о том, что мое сердце было разбито. В груди стало тепло и спокойно. К тому же, через секунду я осознал, что прошлой ночью я спал настоящим сном. В голове это никак не укладывалось. Снотворное я не принимал, как же тогда так получилось? Со стола в гостиной на меня покосилась почти пустая бутылка водки. Голова отозвалась гулом. Значит, в этой вот водке действительно есть что-то полезное.

Часы сказали мне, что за окном случился второй час дня, самое время для обеда. Однако вместо обеда я умылся, вылил из себя ненужную жидкость, заправился водой, нашёл чистую футболку Ника. С большим удовольствием стянул с себя грязную рубашку. Созданная мной иллюзия порядка и чистоты, помогла мне почувствовать себя ещё лучше. К этому моменту я уже успел обойти все комнаты и даже балкон, но так никого и не нашел. Не нашёл я и ключей от квартиры. Начал было искать хотя бы пульт от телевизора, но в двери вдруг что-то зашуршало, и уже через секунду я услышал:

– Есть кто дома?

По зычному голосу я сразу же узнал отца Ника. Я быстро окинул взглядом комнату, бесшумно допрыгнул до пустой бутылки и, не задумываясь, вышвырнул её в открытое окно. Рюмок или грязных тарелок в гостиной я не заметил. Следующий прыжок к коридору, стараясь выглядеть максимально непринуждённо. Я встретился глазами с удивленным хозяином квартиры и из моих, всё ещё суховатых губ, выпало:

– Добрый день.

Я всегда умел нравиться старшим. Абсолютно всем старшим меня людям, кроме моих родителей. Вообще, мои родители всегда вели со мной удивительно странно. Они не умели мне улыбаться. Они не умели мне радоваться. Когда я пытался было заговорить с ними о том, что мне действительно казалось важным, они каждый раз переводили тему разговора совершенно куда-то не туда. Родители редко смотрели мне в глаза. Мне часто казалось, что им стыдно, что я живу с ними в одной квартире. Я был уверен, что им было не очень приятно признавать, что я – их сын. Когда я смотрелся в зеркало, я не замечал в себе ничего ужасного, что сделало бы меня столь нежеланным. Наоборот. Моя редкая улыбка, вполне себе интеллигентный вид, всегда аккуратная форма одежды и тактичное умение поддержать разговор на любую тему – всё это так нравилось родителям всех моих знакомых. Моим же родителям удобнее всего было просто этого не замечать.

– Привет! А Ник где? – спросил у меня его отец.

– Пошел в магазин за хлебом, – ответил я.

– Эх, а я тоже хлеб принес. Ну, ничего. Вы ели? У меня тут с дачи ягоды.

– Картошку ели, очень вкусная.

В двери снова что-то зашуршало, и тут же появилась кучерявая голова мамы Ника. Она резво тряхнула гривой, в руках топорщились лиловые пионы и какие-то пакеты. От них двоих сильно пахло скошенной травой и дождём. Чем пахло от меня, я боялся даже представить.

– Ну, я тогда сейчас в магазин сбегаю, скажу, чтобы Ник ещё один хлеб не покупал зря.

– Ну, сходи, сходи. А потом сразу обедать, мы сейчас что-нибудь приготовим. Клубнички дать в дорогу? – активно подключилась мама.

От одной мысли о том, что какая-то там клубничка может оказаться у меня во рту, меня уже чуть не стошнило. Я натужно скривил губы в улыбку и вежливо отказался. Мама Ника, проходя мимо меня в коридоре, энергично потрепала меня по плечу. От этого мне тоже легче не стало, но я держался молодцом. Кинул быстрый взгляд на кухню, вроде бы ничего подозрительного там не валялось. В животе что-то выжидательно булькнуло, я жалобно посмотрел на входную дверь, быстро всунул ноги в ботинки и, сохраняя присущую мне вежливость, попрощался с родителями Ника, радостно понимая, что увижу их совсем не скоро.

Уже в лифте неожиданный прилив тошноты сам по себе спал, и я начал исследовать содержимое брюк. Мелкие деньги на месте. Ключи от квартиры. Бумажка с номером домашнего телефона Кати. Получается, у Ника я оставил только рубашку. Его футболка хоть и была чистой и даже кем-то поглаженной, скорее всего его кудрявой мамой, но она не очень мне подходила. Футболка была слишком яркой, с большим числом надписей и уж больно тесно опоясывала мой уставший живот. Я старался не придавать этому значения и уверенным шагом вышел из лифта.

– Закурить есть? – раздалось откуда-то сбоку.

– Не курю, – соврал я.