4

Дождь перешел в легкую влажную дымку, но облака сделались плотнее и темнее – ожидалось продолжение. Ма вжимала лицо в окно гостиной, испуская лучи любопытства, чуть не спалившие мне брови. Поймав мой взгляд, она схватила тряпку и принялась ожесточенно тереть стекло.

– Отличная работа, – сказал я Кевину. – Ценю.

Тот быстро покосился на меня:

– Странно все было.

Еще бы – собственный старший брат, когда-то тыривший для него чипсы в магазине, теперь в режиме копа.

– Да ладно, – подбодрил я, – ты сработал как профи. У тебя явный талант.

Он пожал плечами:

– А теперь что?

– Положу это в машину, пока Мэтт Дейли не передумал, – держа в одной руке чемодан, я помахал маме и широко улыбнулся, – потом перекинусь парой слов со старыми знакомыми. А ты пока с родителями вместо меня попрепирайся.

У Кевина глаза от ужаса расширились.

– Господи, нет! Ни за что. Она еще после завтрака не угомонилась.

– Да ладно, Кев. Надень ракушку и сдюжь ради команды.^[11]

– Команда, срань! Сам ее взбесил, а меня на убой посылаешь? – Волосы у него встали дыбом от возмущения.

– Бинго, – сказал я. – Нельзя, чтобы она донимала Дейли и разносила сплетни по всей округе, по крайней мере пока. Мне нужен всего час, прежде чем она пойдет вразнос. Сможешь его мне обеспечить?

– И что мне делать, если она не захочет сидеть дома? Силовой захват?

– Какой у тебя номер? – Я нашел мобильник – тот, на который звонят мои агенты и осведомители, и отправил Кевину эсэмэску с текстом: “Привет”. – Вот. Если ма сбежит, просто ответь на сообщение. Я приду и сам ее подсеку. По рукам?

– Вот же сраные небеса, – буркнул Кев, не отрывая взгляда от окна.

– Молоток, – я похлопал его по спине, – настоящий боец. Встретимся здесь через час, а вечером поставлю тебе пару кружек, идет?

– Парой не отвертишься, – угрюмо сказал Кев, расправил плечи и направился навстречу расстрельной команде.

Я бережно уложил чемодан в багажник, чтобы отвезти милой даме из техотдела, чей домашний адрес мне по чистой случайности известен. У стены отирались безбровые, лысые десятилетки с проволочными вешалками наготове – примерялись к машинам. Не хватало мне только вернуться и обнаружить, что чемодан умыкнули. Я уперся задом в багажник, надписал конверты с Дактилоскопической Фифи, покурил, буравя взглядом будущее нашей страны, пока оно не уяснило ситуацию и не отправилось вскрывать машины менее воинственных автовладельцев.

Квартира Дейли была зеркальным отражением нашей – надолго там тело было не спрятать. Если Рози погибла дома, у Дейли было два варианта. Если у мистера Дейли хватило духу, чего я отнюдь не исключал, он мог закатать ее во что-нибудь, вынести через переднюю дверь и сбросить в реку, закопать на пустыре или скормить свиньям в соответствии с милым предположением Шая. Однако в Либертис слишком велика вероятность, что это кто-нибудь увидит, запомнит и разболтает. Любви к риску я за мистером Дейли не заметил.

Человек, не склонный к авантюрам, наверняка выбрал бы задний дворик. Это сейчас половина таких двориков засажена нарядными кустами и утыкана всевозможными коваными оградками, а в те времена они прозябали захудалые и заброшенные: чахлая трава, грязь, доски, сломанная мебель да изредка покореженный велик. Ходили туда разве что по нужде и летом – стирку развестить, вся жизнь протекала перед домом, на улице. Было холодно, но не настолько, чтобы земля промерзла, вполне можно было одной ночью начать копать могилу, на следующую ночь закончить, а на третью – засыпать. Никто бы не увидел: задние дворы не освещались, и в темные ночи без фонарика и до сортира было не дойти. Никто бы не услышал: сестры Харрисон были глухи как чушки, задние окна в подвале Вероники Кротти заколочены, чтобы не выпускать тепло, окна других соседей накрепко закрыты от декабрьских холодов. Днем, закончив, кинуть поверх могилы лист гофрированного железа, старый стол или что под руку попадется – никто второй раз не взглянет.

Без ордера дорога в этот дворик мне была заказана, а ордер на ровном месте не получишь. Я отбросил окурок и пошел обратно на Фейтфул-Плейс, поговорить с Мэнди Брофи.

* * *

Мэнди оказалась первой, кто был явно и безоговорочно рад меня видеть. От ее визга чуть стены не рухнули – я не сомневался, что ма уже снова спешит к окну.

– Фрэнсис Мэкки! Иисус, Мария и святой Иосиф! – Мэнди обрушилась на меня и обняла так, что синяки наверняка остались. – У меня чуть сердце не остановилось! Вот уж не думала, что снова увижу тебя в наших краях. Какими судьбами?

Формы и прическа позволяли безошибочно узнать в ней степенную мать семейства, но ямочки на щеках остались прежними.

– Да так, – улыбнулся я. – Решил вот, что пора вас проведать.

– Да уж еще как пора, скажу я тебе! Чего стоишь, заходи.

На полу гостиной растянулись две глазастые темноволосые девчонки.

– Ну-ка, брысь наверх, поиграйте в своей комнате. Дайте спокойно с приятелем поговорить. Вперед! – Мэнди замахала на девочек руками.

– Копии твои, – сказал я, кивнув им вслед.

– Бесята мелкие, вот они кто. Всю кровь выпили, серьезно. Ма говорит, это мне наказание за все те случаи, когда я ее малявкой доводила. – Она смахнула с дивана полураздетых кукол, конфетные фантики и сломанные мелки. – Садись сюда. Слышала, ты теперь в полиции, важная птица. Уважаю!

Мэнди улыбалась мне, держа охапку игрушек в руках, но черные глаза смотрели остро и внимательно, испытующе.

– Ну вот еще, – сказал я, одарив ее хулиганской ухмылкой. – Я просто вырос. Как и ты.

Она пожала плечами:

– Я-то не изменилась. Вокруг посмотри.

– Да и со мной та же история. Можно покинуть Фейтфул-Плейс…

– Но Фейтфул-Плейс тебя не покинет. – Еще секунду глаза ее выдавали настороженность, потом она коротко кивнула и указала ногой куклы на диван: – Садись уже. Чаю выпьешь?

И оборона пала. Нет пароля надежнее, чем твое прошлое.

– Нет, спасибо, я только что позавтракал.

Мэнди бросила игрушки в розовую пластиковую коробку и захлопнула крышку.

– Точно? Ты не против, если я белье буду складывать, пока мы разговариваем? А то эти две мелкие мадамы вернутся и опять бедлам устроят. – Она плюхнулась на диван рядом со мной и подтянула поближе бельевую корзину. – Ты слышал, что я за Джера Брофи вышла? Он теперь шеф-повар. Ну, поесть-то он всегда был не дурак.

– Второй Гордон Рамзи, да? – Я ехидно улыбнулся. – Наверняка с поварешкой не расстается на случай, если ты берега попутаешь?

Мэнди взвизгнула и шлепнула меня по запястью:

– Ах ты поганец, все такой же! Никакой он не Гордон Рамзи, в одной из новых гостиниц у аэропорта кулинарит. Говорит, там в основном семьи, опоздавшие на самолет, и бизнесмены, которые боятся, что их с любовницей застукают, а еда там всем до лампочки. Ей-богу, как-то утром он от скуки яичницу с бананами пожарил – хотел на реакцию их посмотреть. Так никто и слова не сказал.

– Наверное, решили, что это французская “новая кухня”. Джер молодец.

– Не знаю, что они там решили, но слопали все за милую душу – и яйца, и сосиски, и бананы.

– Джер отличный парень, – сказал я. – Вы оба молодцы.

Она с хлопком встряхнула розовую кофточку.

– Конечно, Джер молодец. С ним не соскучишься. К этому давно шло. Когда мы признались маме, что обручились, она сказала, что предвидела это еще с наших пеленок. Прямо как… – Мэнди быстро взглянула на меня, – как и большинство местных свадеб.

В былые времена Мэнди к этому моменту уже услышала бы все о чемодане плюс подробные мрачные домыслы, но сарафанное радио теперь работало с помехами, а Кевин так блестяще обработал маму, что Мэнди не напрягалась и не осторожничала – только тактично щадила мои чувства. Я расслабленно откинулся на спинку дивана и наслаждался, пока можно. Люблю беспорядок в доме, весь этот женско-детский бытовой хаос: липкие отпечатки пальцев, безделушки и горы пастельных резинок для волос на каминной полке, запах цветов и глажки.

Мы немного поболтали о том о сем: ее родители, мои родители, кто из соседей женился, кто завел детей, переехал за город или занемог какой-нибудь любопытной хворью. Имельда по-прежнему живет неподалеку, в двух минутах ходьбы, на Хэллоус-лейн, но по опущенным уголкам рта Мэнди я понял, что они уже не так часто видятся, и расспрашивать не стал. Вместо этого принялся ее смешить – заставь женщину смеяться, и ты ее почти разговорил. Смеялась Мэнди по-прежнему бархатно, весело и заразительно.

Минут через десять она как бы невзначай спросила:

– Ну а про Рози ты что-нибудь слышал?

– Ни черта, – так же непринужденно ответил я. – А ты?

– Ничего. Я думала… – снова тот же мимолетный взгляд, – думала, может, вы общаетесь.

– Ты знала? – спросил я.

Мэнди, не поднимая глаз, сворачивала носки, но ее ресницы дрогнули.

– Ты о чем?

– Вы с Рози были накоротке. Вдруг она тебе рассказала…

– Что вы с ней лыжи навострили? Или что она…

– И то и другое.

Она пожала плечами.

– Господи, Мэнди! – сказал я, пытаясь обратить все в шутку. – Двадцать с лишним лет прошло. Обещаю не биться в истерике из-за ваших девичьих откровений. Мне просто интересно.

– Я понятия не имела, что она собирается тебя бросить. Господь свидетель, ни сном ни духом. Честное слово, Фрэнсис, я как узнала, что вы не вместе, ушам не поверила. Я-то была уверена, что вы поженились и полдюжины детей вас усмирили.

– Значит, ты знала, что мы собирались уехать вместе?

– Так вы в одну ночь сбежали, нетрудно было догадаться.

Я усмехнулся и покачал головой:

– Ты сказала “бросить”. Ты знала, что мы продолжаем встречаться, хотя мы почти два года от всех скрывали. По крайней мере, я скрывал.

Мэнди скорчила гримаску и бросила носки в корзину для белья:

– Умник. Наизнанку она перед нами не выворачивалась, слова не сказала до тех пор, пока… Помнишь, примерно за неделю до того, как сбежать, вы с Рози в пабе встречались? В городе где-то.

Мы встретились в “О’Нилс” на Пирс-стрит, и все студенты головы посворачивали, когда Рози возвращалась к нашему столику, неся по кружке в каждой руке. Рози единственная из моих знакомых девчонок пила разливное и всегда платила в свой черед.

– Ага, – сказал я. – Было дело.

– Ну она и сказала отцу, что пойдет гулять со мной и Имельдой, а нас не предупредила, чтобы мы ее прикрыли, понял? Так вот, про тебя она помалкивала, мы и понятия не имели. Но в тот вечер мы с Имельдой вернулись домой рано, и мистер Дейли увидел в окно, что мы без Рози. Она допоздна пропадала… – На щеках Мэнди снова заиграли ямочки. – Вам, наверное, было о чем поговорить?

– Ага, – сказал я. Поцелуй на ночь, обжимания у стены Тринити-колледжа, мои руки на ее бедрах, я притягиваю ее к себе…

– В общем, мистер Дейли поджидал ее, не ложился. На следующий день, в субботу, Рози ко мне заскочила, сказала, он от злости чуть не лопнул.

Итак, мы снова вернулись к злому и страшному мистеру Дейли.

– Представляю, – сказал я.

– Мы с Имельдой ей целый допрос учинили, но она так и не призналась, где была, сказала только, что отец в ярости. Мы и решили, что она, скорее всего, с тобой встречалась.

– Хотел бы я знать, с какой радости Мэтт Дейли на меня ополчился.

Мэнди моргнула.

– Господи, мне-то откуда знать? Они с твоим папой не в ладах, может, из-за этого. Да какая разница? Ты здесь больше не бываешь, его не видишь…

– Мэнди, Рози меня бросила, отшвырнула, как мусор, за здорово живешь, а я так и не знаю почему. Если есть объяснение, какое угодно, хотелось бы его услышать. Просто хочу знать, мог ли я это как-то предотвратить.

Я предстал в образе мужественного страдальца, и лицо Мэнди сочувственно вытянулось.

– Ах, Фрэнсис… Рози всегда было до лампочки, что ее отец о тебе думает, ты же знаешь.

– Может, и так. Но если ее что-то беспокоило, если она что-то от меня скрывала, боялась кого-то… Как далеко заходила его ярость?

Мэнди то ли растерялась, то ли насторожилась – я не понял.

– В каком смысле?

– У мистера Дейли горячий нрав, – сказал я. – Когда он впервые узнал, что Рози со мной встречается, ор поднял на всю улицу. Всегда было интересно, закончилось на этом или… ну, или он ее бил?

Мэнди прикрыла рот ладонью:

– Господи, Фрэнсис! Она что-нибудь говорила?

– Мне – нет, она и не сказала бы, а то я бы ее папаше все ребра пересчитал. Может, она вам с Имельдой что рассказывала?

– Ой, господи, нет. Никогда она ничего такого не говорила. Наверное, сказала бы, но… Наверняка-то никогда не знаешь, да? – Мэнди задумалась, разглаживая на коленях синюю школьную блузку. – По-моему, он ни разу ее пальцем не тронул, – наконец сказала она. – Понимаешь, до мистера Дейли никак не доходило, что Рози выросла, вот и вся беда. В ту субботу, когда она ко мне зашла после того, как он ее подловил, мы втроем собирались вечером в “Апартаменты”, и Рози не могла пойти, потому что – вот без шуток! – отец у нее ключи отобрал. Как будто она ребенок, а не взрослая женщина, которая каждую неделю зарплату приносит. Сказал, дверь запрет ровно в одиннадцать, и если ее не будет дома, то пусть на улице ночует, а ты сам знаешь, в одиннадцать в “Апартаментах” все только начиналось. Видишь теперь, о чем я? Он, когда злился, не шлепал Рози, а в угол ставил, я так своих наказываю за баловство.

Мистер Дейли разом лишился моего безраздельного внимания, ордер на обыск в его саду отошел на второй план, а счастливое семейное гнездышко Мэнди утратило немалую часть своего очарования. То, что Рози не вышла из парадной двери дома, не означало, что она пыталась ускользнуть от меня или что папаша поймал ее на горячем и разыграл мелодраму с использованием тупого предмета. Возможно, он просто не оставил ей выбора. Парадная дверь на ночь запиралась, на задней стояла изнутри щеколда, чтобы ходить в нужник без ключа, не рискуя остаться снаружи за захлопнувшейся дверью. Неважно, бежала Рози от меня или ко мне в объятия, без ключей ей оставалось только выбраться через заднюю дверь и удирать дворами, перелезая через ограды.

Версии расползались прочь от дома три, шансы получить отпечатки с чемодана падали. Если Рози знала, что придется карабкаться через стены, то припрятала его заранее, чтобы захватить по дороге из города. А тот, кто на нее напал, возможно, и не подозревал о существовании чемодана.

Мэнди с некоторым беспокойством вглядывалась в мое лицо, пытаясь понять, достаточно ли ясно выразилась.

– Звучит убедительно, – сказал я. – Правда, Рози так просто в угол не поставишь. Она ничего не затевала? Может, стащить у папаши ключи?

– Совсем ничего. Потому-то мы и почуяли неладное. Мы с Имельдой ей сказали: “Да наплюй ты, пошли с нами! Запрет дверь, тут переночуешь”, но она отказалась, хотела его умаслить. Мы говорим: “С какого перепугу тебе выслуживаться?” – как ты подметил, это не в ее стиле. А Рози такая: “Ничего, это ненадолго”. Ну, тут мы вскинулись, все бросили и вдвоем на нее насели, мол, ну-ка, колись, но она молчок. Якобы просто надеялась, что папаша скоро вернет ключи, но мы-то видели, что она недоговаривает. В чем дело, мы не знали, но что-то у нее явно было на уме.

– А подробности вы не спрашивали? Что она затевает, когда, связано ли это со мной?

– А то. Битый час ее мурыжили – я за руку щипала, Имельда подушкой лупила, чтобы призналась, но она ноль внимания, так что мы сдались и пошли собираться. Она была… Господи… – Мэнди негромко, удивленно рассмеялась; руки, проворно разбиравшие белье, замерли. – Мы сидели вон там, в гостиной, где раньше моя комната была. Только у меня одной была собственная комната, там мы всегда и встречались. Мы с Имельдой начесы сооружали – то еще было зрелище! А бирюзовые тени помнишь? Воображали себя “Бэнглз”, Синди Лопер и “Бананарамой” в одном флаконе.

– Вы были красавицы, – от чистого сердца сказал я. – Все три. В жизни таких красоток не встречал.

– Не подхалимничай. – Мэнди наморщила носик, но взгляд ее был где-то далеко. – Мы издевались над Рози, спрашивали, не подалась ли она в монашки от любви к отцу Макгрэту, прикалывались, мол, ей пойдет монашеский наряд… Рози лежала на моей кровати, смотрела в потолок и грызла ноготь – ну ты помнишь? Всегда один и тот же ноготь.

На правом указательном пальце; она грызла его, когда крепко о чем-то задумывалась. В последние пару месяцев, пока мы строили планы, она пару раз догрызла до крови.

– Помню, – сказал я.

– Я наблюдала за ней в зеркало на туалетном столике. Это была Рози, я знала ее с младенчества, но вдруг она показалась совсем другой, как будто стала старше нас, как будто уже одной ногой где-то в другом месте. Мне даже показалось, что надо бы ей что-то подарить – прощальную открытку или, может, медальон святого Христофора для удачного путешествия.

– Ты кому-нибудь об этом рассказывала? – спросил я.

– Еще чего! – отрезала Мэнди. – Я бы на нее ни в жизнь не настучала, сам знаешь.

Она выпрямилась, преисполненная негодования.

– Знаю, крошка, – сказал я, улыбнувшись ей. – Просто перепроверяю по привычке. Не обращай внимания.

– С Имельдой-то я все обсудила. Мы обе решили, что вы хотите сбежать вдвоем. Думали, это ужасно романтично – подростки, сам понимаешь… Но, кроме нее, я ни одной живой душе не говорила, даже потом. Мы были на вашей стороне, Фрэнсис, желали вам счастья.

На долю секунды мне показалось, что стоит лишь обернуться, и я увижу в соседней комнате их – трех бедовых девчонок, искрящихся энергией, предвкушением будущего и бирюзовыми тенями.

– Спасибо, милая, – сказал я. – Я тебе очень благодарен.

– Ума не приложу, почему она передумала. Я бы тебе сказала. Вы были созданы друг для друга, я и не сомневалась… – Она умолкла.

– Да, – сказал я. – Я тоже.

– Господи, Фрэнсис… – полушепотом сказала Мэнди, по-прежнему держа в неподвижных руках все ту же маленькую школьную блузку. В голосе ее слышалась глубочайшая грусть. – Господи, как же давно это было!

Улица затихла, только сверху доносилось монотонное бормотание – одна из девочек объясняла что-то другой. Мощный порыв ветра обдал окна мелким дождем.

– Давно, – согласился я. – Незаметно время пролетело.

Я ничего не рассказал Мэнди – пусть уж ма насладится на полную катушку. В дверях мы обнялись на прощанье, я поцеловал ее в щеку и пообещал скоро навестить снова. От Мэнди пахло мирным сладким запахом детства – мылом “Пэрс”, ванильным печеньем и дешевыми духами.