Глава 2

Итак, что я имела. Новый город с какими-то проблемами в военной части. Убитую квартиру, из которой, надеюсь, мы съедем в ближайшее время. Опухшее от слез лицо. Новая школа, где мне придется заново привыкать к учителям, одноклассникам, но на это нет ни сил, ни желания. Расклад, мягко говоря, удручающий.

Я поболтала по телефону с Ромой, перекинулась парой сообщений в чатике подружек, запостила в инстаграм всю трагедию своей жизни, с подписью “Ненавижу переезды. Гори огнем новая школа и все мои планы”.

Я попыталась заснуть, но так и не смогла и решила выйти из “халупы” знакомиться с окрестностями. Мама махнула рукой, зная, что вернуть меня в бодрое состояние иначе не получится. Обычно из любой хандры меня вытаскивали бег и танцы, но на улице только прошел дождь, а уделывать новые кроссовки грязью мне не хотелось. Что ж, пойду погуляю. Меня даже не пугала перспектива месить грязь и лужи. Я надела любимые резиновые сапоги цвета газона, которые мама чудом нашла в вещах и пошла знакомиться с городом.

Я шлепала по мелким лужам, что стояли на тротуаре, пинала листья, отдаваясь громким басам в проводных наушниках. Аккуратно обошла большую лужу у пешеходного перехода, наступила на зебру, убедившись, что горел “зеленый человечек” и сквозь орущую музыку услышала сигнал машины, параллельно увидев ее боковым зрением. На меня чуть не наехал черный аккорд с тонированными в круг стеклами.

Я онемела от неожиданности и встала как вкопанная. В ушах гремели словно молоты о наковальню удары сердца. Водительское стекло опустилось, выпустив наружу громкие басы орущей музыки, и парень лет 18-ти оглядел меня оценивающим взглядом.

Спустя несколько секунд от шокового замирания меня захлестнула ярость от наглого водителя. Он меня только что чуть не сбил прямо на пешеходке! Но даже эти чувства не могли сделать меня слепой. Это был самый красивый парень, которого я когда-либо видела. Но это была не вылизанная гламурная модельная красота, аполлоновская, а скорее сбивающая с ног, резкая, дерзкая. В этом брюнете чувствовалась не только сила, но и вседозволенность, словно он король мира, даже манера двигаться выдавала в нем хищника, зверя, что в любой момент готов совершить смертельный прыжок.

Я все еще пыталась прийти в себя, пока он вышел и вместо того, чтобы подойти ко мне сразу с извинениями, присел на капот. Я смотрела на этого парня и понимала, что в нем не было и тени сожаления за практически наезд на пешехода, а колючая насмешка во взгляде обжигала огнем кожу даже сквозь мой оранжевый тренч. Он как бог войны, гордый и самоуверенный, смотрел на поле битвы, то есть на меня, снисходительно и выжидающе. Как такие мысли могут пронестись за эти секунды в голове?

Продолжая подпирать капот, он выдал то, что я вообще не ожидала:

– Девочка, что ж ты под колеса машины бросаешься? Ты из тех пройдох, что подстраивают ДТП, а потом шантажом вымогают деньги у честных людей?

– Что?! Ты сдурел? Ты меня чуть не сбил! Давай вернемся на несколько секунд назад и вместо этого бреда ты просто извинишься?

В это время за нами наблюдали его пассажиры, сзади я разглядела пару девиц с нарощенными ресницами и парня, впереди еще одного.

– Именно с этих слов пройдохи и начинают. Дорогуша, денег не дам, я не прочь расплатиться натурой. Поехали? У нас тут весело, как раз одной не хватает.

Нет, он точно надо мной издевается! Из машины заорали накрашенные куклы:

– Макс, поехали, нафиг нам она нужна?

Нет! Нет! Нет! Так в реальности не бывает. Это какой-то фестиваль абсурда. Сейчас этот тип скажет, что он пошутил и, конечно, ему очень жаль, что он чуть на меня не наехал. Но вместо этого он всматривался в меня все с той же дикой усмешкой, задерживаясь взглядом чуть дольше, чем следовало, на моих губах.

– Подождите, тут есть желающие на групповушку, развлечемся. Ну, что, долго ломаться будешь? Прыгай в тачку, будет весело. Тебе понравится, только сапогами коврики не замарай.

– Ты больной на всю голову придурок. Тебе что вообще никто не дает, что ты к незнакомкам так подкатываешь? Думаешь классная тачка, красавчик, все можно? Проваливай, ты не в моем вкусе.

– Ты уж определись, я красавчик или не в твоем вкусе.

Сзади нам пару раз посигналили машины и стали объезжать.

– Катись отсюда, урод вонючий (это я так сказала? Не знала, что в моем алфавите есть такие буквы)! И передай тому, кто права тебе продал, что на его совести будут жертвы твоего лихачества.

– Обязательно передам. Сразу после того, как мы с тобой познакомимся поближе, еще никто недовольным не оставался. А ты борзая, но мне так даже интереснее.

– Тебя отшили, Максим, – ржали над ним друзья.

Тут вмешался парень с переднего сиденья, вытянувшись со своего окна:

– Макс, поехали, видишь красотка скромная, в тачку не сядет, принципы – все такое, отстань от нее, пусть идет дальше.

Я с благодарностью за эту поддержку повернулась на голос, а в это время Максг-гопник с едва сдерживаемой яростью глянул на друга, а мне бы в этот момент промолчать, но мой словесный поток уже жил отдельной от меня жизнью. Я упорно нарывалась на неприятности.

– Хоть один адекватный парень в вашей компании! Спасибо за помощь, дорогой, но я справлюсь сама. А ты, – я тыкнула пальцем прямо в грудь грубияну, и он явно не ожидал такой дерзости от меня, – поучись манерам у друга, может тогда НОРМАЛЬНЫЕ девушки на тебя посмотрят. И еще подозреваю, что ты такой смелый только с девчонками и будь рядом со мной мой парень, ты бы мимо проехал. Ты случайно не из кухонных боксеров, которые кулаками только перед женами машут?

От этих слов он отшатнулся как от удара и, цедя слова, выплюнул мне их:

– Твой пухлый ротик заткнуть бы чем-то приятным. Твой парень, я так понимаю, этого не делает, так я могу это исправить, чтоб от недотраха на машины и людей не кидалась. Я бы тобой занялся, но извини, не сегодня.

С этими словами, он развернулся, сел в машину и отъехал назад. А я стояла и шумно глотала воздух. Еще никогда в жизни никто со мной так не разговаривал. Меня словно ведром помоев окатили, как будто я какая-то распутная девка! Да даже с ними ведут себя лучше, а это…  Что это было вообще?

Пытаясь сохранить хоть какие-то остатки спокойствия на лице, я шагнула на пешеходку, обходя лужу. А уже через секунду шумахер Максимилиано с визгом шин, вместо “извини, что наехал на тебя, я полный придурок, напугал, нагрубил”, обрушил всю лужу на меня и умчался под хохот подружек в закат.

Таким радушным приемом меня встретило новое место жительства. Отлично! Просто отлично! А я тут застряла на ближайшие 9 месяцев точно! Жду не дождусь, когда отмотаю “срок” в новой школе и свалю из этого дурдома, что устроил мне любимый папочка. Знаю-знаю, он не виноват, работа такая, но как только сдам все экзамены, подам документы на обучение куда подальше отсюда. С Ромкой выберем нормальный современный город, где он меня будет оберегать от дикарей на крутых тачках и ни один из них не подойдет ко мне ближе, чем на километр. И уж точно не нахамит. Не будет издеваться со своими прихвостнями. И не обольет лужей.

Так я и стояла у дороги, гоняя мысли в голове.

Злая.

Мокрая.

Грязная.

Глотающая слезы.

Из меня будто выбили весь воздух, а на плечи положили бетонную плиту. Непонятно кому я прошептала без сил:

– Если это начало, что будет дальше?

Я молча побрела домой, не обходя ни одну лужу, не замечая листву под ногами. Я выбирала самый короткий путь к квартире. Домом это место я вряд ли когда-нибудь назову. Так горько и тоскливо мне еще не было никогда. Я хотела домой.

Снова начавшийся дождь пытался смыть соленый слезы с моих щек, разбавить грязные разводы на плаще, но его жалкие попытки отвлечь меня от грустных мыслей не удались. Я была несчастна всем своим 18-летним существом.

По дороге я вспоминала свою жизнь до последнего переезда, нагло вмешавшегося в мое радужное представление о ближайшем будущем.

Глава 3

Всю свою жизнь я жила в тепличных условиях. И, конечно, наезд на меня этого придурка в прямом и переносном смысле вызвал шок. Со мной так нельзя! Я привыкла к другому!

Помню, как родители с самого детства окружили меня и брата заботой и принятием всех шалостей. По нам можно было снимать рекламные ролики с лозунгами “Счастливая семья – это реальность, а дети – ее лучшее украшение”.

Если из приятных воспоминаний-бусин сделать ожерелье, то оно было бы таким королевским, многоярусным. Например, я любила поспать подольше. Даже когда нужно было собираться в детский сад, я вставала за 5 минут до выхода. Мама с папой по очереди меня тискали, целовали, нежнятничали со мной, пока я жмурила глаза и из последних сил сдерживала смех и притворялась спящей красавицей.  Папа неизменно хватал меня на руки и бежал в ванную, изображая ретивого коня, садил на горшок и убегал на кухню, чтобы успеть позавтракать.  Я, сидя на горшке, чистила зубы, а мама аккуратно расчесывала мои колтуны, зная, что одно неосторожное движение и я устрою рыдающее шоу “мне тут выдрали все волосы, спасите—помогите”. Мама ворчала, что я актриса погорелого театра. Эм, кто-нибудь в курсе, что за название такое – Погорелов?

На сборы в сад у нас реально уходило какое-то невероятно мизерное количество времени. Папа в шутку назвал меня “мой малыш-солдат” в такие минуты и говорил, что даже его новобранцы так быстро не собираются после подъема, как я.

В это время на кухне уже стоял завтрак, Тёма (это мой брат, старше меня на три года), конечно же, уже был собран в школьную форму, уплетал папину яичницу с беконом и мамины сырники. Если честно, ему по сравнению со мной несладко приходилось. Папа заставлял его отжиматься, подтягиваться на турнике, даже когда тот ревел навзрыд.

– Ты мужик, – говорил папа, – Ты должен быть сильным и смелым, а без дисциплины и тренировок никуда. Знаю, тебе сложно, обидно, но через это надо пройти каждому пацану. Через пару лет еще “спасибо” мне скажешь, когда в классе будешь самым сильным, любому отпор сможешь дать и все девчонки на твои бицухи смотреть будут. Тёмыч, если со мной что-то случится, ты останешься за главного, маму с Кирой защищать будешь. Без вариантов – надо быть сильным и преодолевать свои страхи и лень.  Ты же  будущий защитник и опора нашей семьи, своей семьи, Родины. Ты сможешь, вот увидишь, а пока злись на меня сколько влезет.

 Мама в такие моменты убегала в другую комнату, чтобы не вмешиваться и не жалеть сына, хоть и очень хотелось отругать папу и обнять своего ребенка. Но это был один из принципов нашего воспитания – не оспаривать решения друг друга в присутствии детей. Мама следовала ему неукоснительно. А вот папа, он иногда о нем забывал и отменял мамины запреты, правда, потом всегда за это получал от мамы порцию назиданий и ходил с провинившимися глазами, целуя маму и уговаривая ее не злиться. Возвращалась к теме домашних тренировок, я всегда вставала рядом с братом и начинала отжиматься и приседать, зная, что папа точно смягчит свой напор, глядя на меня.  Да и брату было веселее, когда я в напарники ему набивалась, он не говорил об этом, я просто знала, видя, как он смех сдерживает, глядя на мои волны-отжимания пузом по полу. Спорт в нашей семье был добровольно-обязательным. В зависимости от того, где мы жили и в каких условиях, родители либо бегали, либо ходили в тренажерный зал, либо занимались спортом дома. В свои “много взрослых лет” они были красавцы, я обожала, когда папа вибрировал мускулами на груди, а мама стояла в планке или качала пресс. Я ей в этом тоже помогала.

Еще бусинка. Папа разрешал мне все, втихую от мамы покупал “отраву химозную” чупа-чупсы или чокопайки (мама его так сильно каждый раз ругала, а он хохотал – “Ну не могу я ей отказать!), в день зарплаты брал меня и Тёму в детский магазин и мы выбирали любую понравившуюся игрушку, даже если это была малюсенькая куколка за миллиард миллионов. Знаю, мама выпучивала глаза от стоимости покупок, но никогда папу за это не ругала. Только ласково говорила: “Избалуешь, Игорь”. При этом сама не могла мне отказать. Когда я не хотела спать в садике и с утра ревела, мама садилась на корточки в раздевалке группы, обнимала, гладила по спине, слегка похлопывая и говорила, что заберет до сна. Я знала, что у нее много работы, но ничего не могла с собой поделать. Дома мне было лучше, никто не заставлял днем спать и не ругал, что ношу разные носки (мама, наоборот, этим сильно гордилась и говорила, что я особенная и так самовыражаюсь). У нас был уговор, что иногда, или когда сильно захочется, или когда взгрустнется, мне так можно. И я частенько своим правом прогулять садик пользовалась.

Горе было тому, кто меня обидит. Что мама, что папа превращались в тигров, готовых рвать и метать за своего тигренка. Однажды во втором моем детском садике в гарнизоне, где папа опять “наводил порядок”, новая воспитательница начала кормить меня супом с ложки. Я говорила, что я не люблю суп и не буду его есть, но она не слушала. Помню, как меня вырвало этой гадостью с капустой прямо в тарелку. Я так сильно плакала и сказала ей: “Вечером будете разговаривать с моим папой”. Она так смешно глаза выпучила – моего папу  боялись все, что в военной части, что в любом другом месте. Он каким-то удивительным образом внушал уважение и желание подчиняться одним своим видом и ему для этого не надо было громко ругаться или показывать мускулы. Как только воспитательница поняла, что получит от моего супермена, попыталась меня задобрить и заговорить зубы. Я сделала вид, что забыла про суп, но вспомнила про него первым делом, как только папа пришел за мной.

– Оксана Ивановна, не заставляйте Киру есть. Я понимаю, что вы из добрых побуждений, но не нужно так. Это принципиально. Я не хочу, чтобы моего ребенка заставляли и насильно кормили. Она дома тоже плохо ест. Но чем-то же каждый день какает, так что придет время, распробует, сама будет есть.

– Конечно, конечно, Игорь Владимирович, – натянуто выдавила из себя улыбку Оксаниванна. – я просто хотела, чтобы она поела хорошо. Кира так грозно сказала, что вечером со мной ее папа поговорит, я аж напугалась. Генералом растет.

– Пусть растет счастливой девчонкой и привыкает, что никто и никогда не сможет ее заставить делать что-то против ее воли.

– Я вас поняла, Игорь Владимирович.

– Надеюсь. Иначе мне придется накормить супом вас. Шут-ка.

Оксаниванна посмеялась, но почему-то сделалась вся красная-прекрасная, как помидор, шумно задышала, сказала “до свидания” и быстро убежала к другим детям. Больше в этой группе ко мне никто не приставал ни с супом, ни с кашей, ни с чем—либо другим.

Мой папа был военным. Но не бездушным солдафоном, строгим или с вечным покер-фейсом. Нет. Это был мой личный (ну, еще мамин и брата) супермен с огромным добрым сердцем, ласковыми руками и непоколебимым внутренним благородством. И даже когда он заставлял брата заниматься спортом, мы все знали – это для нашей же пользы.