Меньше чем через год, в ноябре 1988 года, переехали в Коньково. Когда летом в правлении кооператива получили ключи, всей семьей пошли смотреть новую квартиру. Лифты еще не включили – в целях экономии кооперативного имущества. На 15 этаж двадцатидвухэтажного дома, поднимались пешком.

Васька радостно прыгал по ступенькам, приговаривая:

– Новая квар-р-тир-ра.

Он научился выговаривать букву «р», и теперь наслаждался звучанием грозного, как рычание тигра, и громкого, как раскаты грома, звука «ррр». В своем развитии Вася обгонял многих сверстников. Потом он устал, и Николай тащил свое чадо то на руках, то на спине.

У Тани подло заныла спина.

Когда впервые открыли новенькую дверь, усталости – как и не было. Первым в квартиру вошел Василий. Он аккуратно перешагнул через порог, покрутил головой и… снял сандалики, поставил их около двери, скрестил руки на груди и в позе Наполеона спокойно маленькими шагами обошел холл (размером с комнату в Беляево), кухню, еще один коридор около кухни и вернулся к родителям. Не меняя позы, он важно произнес:

– Хор-р-р-ошая квар-р-р-тир-р-р-ка, жить можно! Таня, чтобы не смеяться, зажала рот ладонью.

Николай взял сына на руки, поцеловал в щечку:

– Так это только холл и кухня.

Двери в комнаты были закрыты. Всей толпой пошли открывать двери. Смотрели комнаты, полы, потолки, кухню, раздельные ванну и туалет. У Тани кружилась голова, Николай прикидывал, где и что надо будет делать, и, главное, сколько придется высверливать дырок в стенах. Он вспомнил, как сверлил дырочку для картины, привезенной из Парижа. Старенькая отцовская электродрель уже практически не тянула, Николай стоял на хлюпкой кухонной табуретке, а Таня толкала его в то место, которое находится ниже поясницы. А здесь бетон значительно крепче.

Вася слез с сильных отцовских рук, вернулся в холл, уселся на пол в уголочек и твердым голосом произнес:

– Я буду жить в этом хуле!

Таня поправила:

– В холле, здесь не живут, это коридор такой… для приема гостей.

От эмоций и новых впечатлений все устали и решили ехать домой. Лифт неожиданно заработал.

Василий быстро, без капризов и вечернего чтения сказок, заснул. Родители сидели в маленькой, но такой родной кухне. Новую квартиру не обсуждали, не было сил. Да и так все понятно!

Включили телевизор. В вечерних «Новостях» уже «ведущие», а не «дикторы», комментировали очередное выступление Михаила Сергеевича Горбачева. Таня с профессиональным интересом слушала новости экономики. На ряде крупных промышленных предприятий осуществлялся «экономический эксперимент», предлагались новые формы управления, недавно Верховным Советом СССР был принят Закон «О кооперации», готовился новый Закон «О собственности», где впервые, после 1917 года, констатировалось «право частной собственности». Во всех подземных переходах из окошек ларьков, которые росли как грибы после дождя, из открытых окон грузовиков и легковушек несся душераздирающий хриплый голос Виктора Цоя – «Требуем перемен!»

Термин «перестройка» Таня услышала и поняла значительно позже других. Ведь М.С. Горбачев был избран Генеральным секретарем ЦК КПСС 11 марта 1985 года, а Васенька появился на свет 14 июня 1985 года, потом –все остальное. Только теперь Таня возвращалась в ту жизнь, которая прервалась почти на четыре года. Она чувствовала себя обновленной, готовой к любым подвигам. Ведь у нее были восхитительный сын, любимый муж и даже большая квартира с собственным, пока еще пустым, кабинетом. Но мебель – дело наживное! Потом выбрасывать будут или отвозить на дачу. Впрочем, дачи пока не предвиделось.

Прошел еще один год. Квартира постепенно обживалась, но с трудом. Не хватало денег, да и на те, что были, купить было почти нечего. Все чаще звучало грозное и безысходное слово «дефицит».

Марианна радовалась за своих детей, помогала, как и чем могла. Она работала на двух ставках, в выходные ездила на метро по всему городу к больным детишкам, чьи родители могли оплатить услуги частного врача. Удачно продала в комиссионном магазине три норковые шубы, десяток вышедших из моды ярких кримпленовых платьев, целую сумку лаковых туфель на высоких каблуках. Не трогала только шкатулку с драгоценностями, она решила отдать их Тане чуть позже. Времена непонятные, беспокойные, а бриллианты и сапфиры, золотые цепочки и браслеты всегда будут в цене даже в войну.

Петр ничего не заметил, Марианне казалось, что он и ее перестал замечать, как воздух. В Министерстве менялись люди, назначались новые заместители министра, начальники Главных управлений, а генерал Задрыга прочно сидел в своем кресле. Многие удивлялись, они же не знали, что Петька Задрыга «заговоренный», его «пуля не берет». Пухлые конверты заполнили почти весь сейф за холодильником.

Марианна, гордая и счастливая, в субботу, с утра пораньше, приехала в Коньково. Недавно открыли новую станцию метро, светлую, просторную, буквально в десяти минутах ходьбы от дома своих, единственно любимых детей. Марианна истосковалась по Васеньке, она его давно не видела, а дети так быстро растут! В сумке, крепко зажатой под мышкой, лежал конверт с деньгами. На польскую кухню точно хватит.

Объятия, поцелуи. Васька сразу забрался к бабушке на руки и громко восклицал:

– Пр-р-иехала бабушка Мар-р-а!

Таня готовила обед на большом картонном ящике, приставленном к старой кухонной тумбе, обеденный столик из Беляево казался просто игрушечным в большой, почти пустой кухне.

Таня и Николай долго отказывались от денег. Таня даже плакала, Марианна – тоже плакала. Николай строго сказал:

– Все, хватит слез, весь паркет залили!

Потом долго пили чай с печеньем и вафлями.

Николай и Таня по очереди каждый вечер ездили «отмечаться» в списках на кухню, в «Дом мебели» на Ленинском проспекте. Когда очередь почти подошла, Николай весь вечер и всю ночь дежурил в длинной цепочке людей, плотно прижавшихся друг к другу, чтобы со стороны, без очереди никто не пролез. Был февраль, очень холодно и ветрено, но ни один человек не ушел. Когда в 9-00 утра открыли большие стеклянные двери магазина, очередь смешалась, и толпа людей, расталкивая друг друга, ринулась в отдел «Кухни». Стояло несколько кучек упакованной в плотную бумагу мебели. Те, кто добежали первыми, обхватывали руками мебель и не отходили от нее ни на минуту, иначе подбегут другие, и все! Важная продавщица, раскрашенная всеми цветами радуги польской косметикой, в широких золотых кольцах с ярко-красными рубинами на толстых пальцах лениво выписывала чеки и приклеивала на мебель бумажку «продано». К обеду грузовик с польской кухней из пластика «под дерево» подъехал к новому дому. Кухню, временно не распаковывая, сложили в одну из пустых комнат. На следующий день Николай срочно летел в США. В Гарвардском университете проводилась конференция по проблемам ядерного разоружения, утилизации ядерных отходов. «Берлинская стена» рухнула, начинался вывод советских войск из Афганистана, «холодная война», казалось, ушла в историю. В мире «потеплело».

Когда Николай, возвратившись Америки, ехал из аэропорта на частнике, он по привычке чуть не повернул в Беляево. Впрочем, их новый дом тоже стоял на Профсоюзной улице. Старые «Жигули» частника подозрительно тарахтели, громко стучала подвеска. Водитель, парень с черной щетиной на лице, черными волосами и горящими, как уголь, глазами, плохо, с характерным кавказским акцентом говорил на русском языке. О Правилах дорожного движения он, похоже, не имел ни малейшего представления. Если бы не тяжеленный, просто неподъемный чемодан, Николай никогда не согласился бы на эту авантюру. Тане он строго-настрого запретил пользоваться услугами частников, такси в городе становилось все меньше. У Тани стала часто ломаться машина, а ездить на метро с ребенком было очень сложно.

Николай втащил в квартиру чемодан, ворох кульков. Таня, как всегда, подлетела к мужу, Василий сразу полез в пакеты. Конечно, пожарная машина с раздвижными лестницами, автобус и коробка с непонятной игрой (это были детские пазлы). Таня схватила ручку чемодана, Николай буквально заорал:

– Не трогай, надорвешься!

Когда открыли чемодан, там было то, в чем Таня абсолютно не разбиралась, но она сразу поняла – это то, что надо больше всего в данный момент. В чемодане лежали в упаковках: перфоратор – долбить стены и сверлить сверхпрочные поверхности, электрическая дрель, шуруповерт, который мгновенно и без усилия закручивает любой шуруп, еще какой-то, совсем не известный ей инструмент. Теперь Таня поняла, почему Николай «тормозил», с ее точки зрения, с обустройством квартиры. Да, это был подход высокообразованного человека, профессора!

Василий ходил в детский сад напротив дома. Крепкое здоровье, заложенное правильным уходом бабушки Мары, бесконечная любовь родителей формировали у мальчика уверенный спокойный характер, доброжелательность. Ребенок почти не болел.

Таня вернулась на кафедру, взяла два потока лекций. Через некоторое время, если Видова читает лекцию, значит, в аудитории не будет свободных стульев. Видову приходили слушать студенты с первого до последнего курса. Таня выпустила небольшую книгу, скорее, брошюру «Основы управления бизнесом». Одного слова «бизнес» было достаточно для того, чтобы весь небольшой тираж растаял, как весенний снег на подоконнике. Второе, расширенное и дополненное издание ждала та же участь. Но не все так гладко в этом мире! Вокруг имени Татьяны Видовой формировалась мощная, внутриинститутская оппозиция, в основном из старшего поколения. Татьяну Петровну обвиняли в «западничестве, американизме, отступлении от принципов марксизма-ленинизма». Таня все принимала серьезно и очень расстраивалась. Она уставала на работе. Четыре или шесть часов лекций в переполненной душной аудитории, на ногах, таблицы и графики чертятся мелом на школьной доске, общественные нагрузки, которые партком и профком, не стесняясь, навешивали на «модного» преподавателя, очень скоро дали о себе знать. Опять заболела поясница. Таня отказалась от каблуков, но маленький ребенок, домашние заботы, муж-профессор, от них не откажешься. Стало трудно ездить, дороги совсем разбитые, все больше старых потрепанных иномарок, водители которых принципиально игнорировали хоть какие-то правила дорожного движения. На дороге побеждал и был всегда прав тот, у кого дорогая «иномарка» с затемненными стеклами. Танины «Жигули» стали удручающе часто ломаться. Возить машину в ремонт куда-то в гаражи в Измайлово далеко и молодой женщине небезопасно. У Николая своих проблем – выше крыши. Таня попробовала ездить на метро. Дорога занимала больше часа, стоя, в час пик. Все чаще вагоны метро просто оккупировали бомжи. Они занимали целые скамейки в вагоне, ели, пили, спали, чувствовали себя как дома. Остальные пассажиры буквально спрессовывались – подальше от этих, но ведь тоже – людей. Откуда их столько, почему у них нет дома, ведь раньше они где-то жили? Таня приходила домой и просто падала на кровать, через полчаса вставала и шла за Васенькой в садик. Она была в отчаянии. Марианна пыталась помочь дочери, но что она могла сделать – читать лекции вместо Тани или купить ей новую машину, желательно, иномарку?

Николай Александрович Большаков все больше времени проводил в кабинете ректора, только там стояла правительственная связь. Совсем старенький академик все чаще болел и Николая, «по приказу о…», то есть официально назначал и.о. ректора. Все ждали и гадали, когда же пройдоха Большаков займет почетное кресло ректора и его персональную «Волгу». Николай даже не представлял себе, что это за «ад» – быть ректором такого огромного хозяйства, именно хозяйства, как Высшее техническое училище. Заниматься наукой, семьей, обустройством квартиры или просто отдыхать – побегать по парку, сходить в бассейн или поваляться на диване – посмотреть «видик» – не было времени. Николай был вынужден думать и руководить: учебным процессом, аспирантурой, лабораториями, общежитием, спорткомплексом и т.д. до бесконечности.

А тут еще машина стала давать сбои, сколько ей лет, Николай точно уже и не помнил. И у Юшки машина на нуле. Но ей – нужнее. Впрочем, какая разница, денег нет ни на одну машину. И не предвидится. Гонорарных публикаций мало. О серьезных международных проектах информации не поступает. Европа, конечно, признала М.С. Горбачева «Человеком Мира», но насторожилась, куда заведет Советский Союз перестройка? Цены растут, зарплаты, даже такой, как у профессора Большакова, хватает только на самые необходимые покупки. Жизненный уровень населения катастрофически падает. Это видно по людям, по одежде, выражению лиц, тусклым, озабоченным глазам. Антиалкогольная компания провалилась. Люди озлобились. Кто-то непонятным пока образом мгновенно богатеет, основное население постепенно, но устойчиво беднеет. Страна больше семидесяти лет «просидела в железной клетке» – ВЧК, Гражданская война, эмиграция и последовательное уничтожение элиты, т.е. лучших слоев великой Российской Империи, ГУЛАГ, Великая Отечественная война, послевоенная разруха, невежество и необразованность генеральных секретарей ЦК КПСС – это те стальные прутья клетки, которые искорежили нацию, деформировали генотип народа. Люди почти покорились, почти привыкли жить в клетке, многим это кажется удобным. И есть ли путь выхода, хватит ли сил и ума? Осталась ли почва для ростков демократии или только один чертополох? Так думал Николай Большаков, толкаясь в переполненном метро после работы, кода его «Жигули» в очередной раз народные умельцы и неисправимые оптимисты из измайловских гаражей пытались возродить к жизни.

Николая Александровича мучила еще одна проблема, которая начала обозначаться несколько лет назад, а теперь приобретала все более очевидные формы. Мучила как патриота, а не фигляра, бегающего в лаптях, как серьезного ученого, физика-ядерщика, осознающего все последствия, и как администратора крупного учебного заведения. Начался и все больше активизируется отток ученых в Европу и США. Уезжают молодые, самые талантливые и активные. Уезжают семьями, под разными предлогами. И самое страшное – им нечего возразить! Николай много раз был там и видел все своими глазами: научную и экспериментальную базу, зарплаты, бонусы, премии, условия жизни – всего не перечислишь. Сколько раз звали и его, но Николай еще студентом Сорбонны решил для себя – его место в России. Почему? Он не знал. И как удержать молодых и не очень молодых ученых, он тоже не знал.

Наступил Новый, 1991 год. Новый год встречали, как всегда, дома. Приехала бабушка Мара с огромной сумкой разной вкусной еды из «коробок». «Та» система работала устойчиво, подпитывалась новыми источниками: кооператорами, директорами заводов и других предприятий, которые любыми возможными способами растаскивали государственную собственность. Все боялись и просили защиты.

Сразу после Нового года – зимняя сессия, потом небольшие каникулы – можно покататься на лыжах. Но оказалось, ректора все это не касается! А может быть, Николай Александрович не подходит для этой должности или мало опыта. Время покажет!

Васе уже шесть лет. Большой разумный мальчик. Хоть у Юшки были каникулы, и они с Васей вдоволь накатались на лыжах.

А потом опять весна подготовка к летней сессии и вступительным экзаменам.

Николай Александрович с утра в почти своем кабинете ректора. Это «почти» терзало своей неопределенностью, старый академик совсем отстранился от проблем, но на пенсию не уходил. Министерство образования молчало. Казалось, все чего-то ждут.

Баз стука, звонка секретаря – дамы в «барашек», в кабинет входит мужчина средних лет, уверенно проходит через все длинное помещение, садится напротив ректора. Николай Александрович удивленно поднял глаза, открыл рот, чтобы высказать возмущение, но ему не дали слова.

– Это, так, значит, я, того, ну сам видишь.

Большаков видел перед собой редкое для него зрелище. Он внимательно рассматривал не прошеного гостя. На госте – бордовый пиджак с резким малиновым отливом, без галстука, рубашка расстегнута на три верхние пуговицы, на толстой крепкой шее золотая цепь, толщиной в мужской палец и золотой крест с «распятием Христа». На руках – пара колец-печаток. Мужчина коротко, под бритву, стрижен. Лицо состоит из крупного тяжелого подбородка, мутных голубых глаз и узкого лба, нос странной формы, похоже, перебита переносица. От него пахнет перегаром и дорогим итальянским одеколоном. Гость продолжает:

– Значит, того, у меня сын, пацан, значит. Он хочет в физики, значит, ракеты для космоса строить. Это он сам говорит, чтобы на Марс летать. Это он все в мать свою – змею очкастую. Ну, я с матерью его уже давно того, сейчас у меня такая…

Гость облизал губы, достал толстый бумажник, открыл, из пачки долларов достал фотографию полуголой блондинки и сунул в нос Николаю. Тот одобрительно кивнул. Гость продолжал:

– Значит, того, я пацана своего не брошу, хочет ракету строить – пожалуйте. Я ему все толычу – ты иди лес продавай или завод какой купи, я бабла подброшу. Ладно, мне времени больше нет с тобой базарить, – он посмотрел на часы. Конечно, это «Роллекс», самая дорогая модель. – Так, значит, записывай Вадика прям на первый курс, – он напряженно сморщил лоб, – а, может, сразу на второй, как там у вас, курс. Я-то семь классов так и не закончил, значит, а вот уже особняк – го-го! На «Бэхе» гоняю, силища, скажу.

Николай решил, что это новая марка автомобиля, еще не представленная на женевском автосалоне. Он пока не произнес ни слова.

Гость продолжал:

– А ты на чем ездишь, физик, страну позоришь! Твою ж колымагу на переплав не возьмут. Вот тебе моя визитка и бобла. «Мерина» возьми.

Гость, почти швырнул на стол объемный целлофановый пакет и визитную карточку, встал, направился к выходу, остановился:

– Ты, там, звякни, когда Вадику на занятия приходить.

Наконец, Николай Александрович опомнился. Он посмотрел на визитку. На визитной карточке русской вязью написано «Господин Пендюркин Иван Иванович. Генеральный директор» и несколько телефонов. Николай почти закричал вслед гостю:

– Господин Пендюркин, постойте!

Гость остановился.

– Возьмите немедленно свой пакет. В приемной комиссии Вам объяснят условия приема в наше учебное заведение. Пендюркин побагровел, набычился.