Невестины гонки

Эркен ходил, подволакивая левую ногу, будто она у него была длиннее правой. В детстве его дразнили мальчишки, а отец любил срывать на нем злость, скрывая тревогу за будущее сына: как он будет жить, если даже охотиться не может? Эркен прятался в зарослях черноплодной рябины у реки и плакал, пытаясь утихомирить обиду. Он очень любил отца, но хотел его ненавидеть. Так легче было перенести разочарование, окрики и насмешки. Там, на берегу реки, он жаловался Олонге на свою жизнь, там разговаривал с Рысью, и ему казалось, что и река, и праматерь рода ему отвечают.

Однажды, когда Эркену уже пришла пора жениться – но кто ж пойдет за такого хромого да жалкого, – его выследили мальчишки, хотели подразнить, но заслушались его причитаниями, которые были похожи больше на сказки, чем на жалобу. Они рассказали взрослым. Наступало время Лося, темное, тяжелое, медленное, а в Доме Рыси давно не рождалось сказителя, и отцы нескольких семейств пришли к Салму, попросили его: пусть Эркен готовится рассказывать сказки. Отец чуть не подавился кашей на медвежьем жиру, которую ел, и покосился на сына. Сам Эркен улыбнулся и кивнул. Он давно хотел поделиться с родичами историями, что нашептала ему река, но все стеснялся, да и случая не было.

Так хромоножка Эркен стал сказителем Дома Рыси, хоть и молодым, но всеми уважаемым человеком. Удача охотника изменчива и капризна, а сказитель будет до старости обеспечен. И он, и его семья. Многие родители девушек на выданье взглянули на Эркена по-другому, стали чаще наведываться в дом его отца, и дочерей с собой брали, но сам Эркен, казалось, был равнодушен ко всему, кроме своих песен.

Сейчас он шел от Яви-горы, сжимал толстую ветку. Он нашел ее у священной сосны Дома Рыси и не поверил своему счастью. Эта сосна росла выше всех других деревьев, цеплялась корнями за огромный белый камень, и хромому Эркену стоило больших трудов каждый раз подниматься до нее, тем более сейчас, когда снег подтаял, но еще не весь сошел, поэтому Эркен ходил туда, только когда очень уж нужно было. И впервые он брел по этой тропе не за песнями и сказками. А может – за лучшей песней в своей жизни. Он брел и думал, как объяснит сосне, что колет острым ножом его сердце, как заглянет в глаза Рыси – ее лик вырезан прямо в стволе, – как споет ей свою жалобную песню, такую жалобную, что даже камни вокруг заплачут! Но стоило ему подняться и упасть на колени перед сосной, больше от усталости, чем от благоговения, как взгляд его уперся в короткую толстую ветку. Сухая и звонкая, она будто ждала, когда он придет и заберет ее. Если бы Эркен был ребенком, он бы расплакался от счастья, облегчения и умиления. Но он взрослый – его ровесники уже третий год догоняют невест. Все, кроме него. Куда ему с такой ногой… Но священная сосна подарила ему ветку! Пусть он не сможет догнать ту, о которой болит его сердце, но он вырежет из ветки чуду и найдет способ рассказать Джалар о своих чувствах. Его сила в словах, а не в скорости.

* * *

Весь Край собрался у Яви-горы. Пришли высокие, широкоплечие парни из Дома Лося и их статные, красивые девушки. Дом Лося славится своим здоровьем, умением разговаривать с лесом, находить лучшие пастбища для своих коров и лучшие грибные места. Пришли люди из Дома Утки – шумные, веселые, они были не очень хороши собой, но добрые и дружные. Приплыли со своего острова дети Щуки – ловкие, умные, хитрые, узкокостные и светлокожие, они на все смотрели с прищуром, будто посмеивались над другими Домами, особенно над людьми из Дома Рыси, с которыми у них с давних пор не то чтобы вражда, а так, не-любовь да настороженность.

Дети Рыси на невестиных гонках всегда выступали хозяевами: до самого летнего солнцестояния желтоглазая охотница Рысь будет заправлять в Краю, ходить у колен Яви. Рыси варили угощение, приносили мясо куропаток, которые еще вчера летали, и кабанов, которые еще утром бегали; разливали булсу, собирали дрова на костры, устилали шелковыми шкурами бревна, чтобы было удобнее сидеть старикам, рассказывали детям и пугливым женщинам-Уткам охотничьи байки.

Но и все остальные Дома стремились показать себя. Степенные дети Лося разливали густые сливки, отрезали ломтями желтый домашний сыр, угощали пирогами с черемухой и медовыми шариками с кедровыми орешками и брусникой. Дети Щуки варили особую уху из рыбы трех видов, посмеивались над Утками – те не угощали, но приносили на невестины гонки сделанные за долгую зиму расписные горшки и блюда, деревянные фигурки, гребни, войлочные шапки и куртки. Щуки всегда над всеми посмеиваются, но у Уток было не протолкнуться: все женщины Края хотели полюбоваться на красоту и купить нужное в дом.

Джалар смотрела на всю эту праздничную суету, на Явь-гору, на хребет Двух братьев позади нее и лес, и голова у нее чуть-чуть кружилась от счастья, что она живет вот здесь – в самом красивом месте, среди добрых людей. Они стояли с подружками, переглядывались, стараясь скрыть волнение. Только Шона была мрачнее тучи, зыркала на Сату недобро. Джалар даже испугалась: как бы не подстроила чего. Но Сату беззаботно смеялась, то и дело приподнималась на цыпочки, чтобы из-за голов подруг увидеть среди людей Лося Аюра.

Вдруг к их кружку подошла лойманка Дома Утки, толстая Неске, и ласково погладила Джалар по голове. Было в этом жесте что-то странное, неправильное. Джалар посмотрела на нее удивленно: с чего вдруг эти нежности? Вспомнила, что Неске вроде бы видит наперед, что начертали человеку и Явь, и Навь. Стало не по себе. Что ждет ее на невестиных гонках? Давно на нее засматривались Гармас и Лэгжин, иногда шутили так, что уши у Джалар начинали полыхать, а иногда и норовили за руку ухватить. Но она была быстрее и ловчее их обоих, она не боялась, что они ее догонят. А еще Сату сказала, будто Чимек, в которого Баярма влюблена уже много лет, про нее, Джалар, расспрашивал. Только этого ей не хватало – ссориться с подругой из-за парня! А Халан после Жарминаха похвалялся, что именно он догонит дочь охотника Тэмулгэна, раз уж выбрали ее весенней девой, – это все слышали. И все знали: Халану всегда подавай все самое лучшее. «Да почему же я – лучшая? – снова подумала Джалар и тут же решила: – Сегодня мне придется бежать со всех ног. Не то чтобы я не хочу замуж… хочу, но как-нибудь потом. Сначала съезжу в город, поживу у Севруджи, как отец велит. Ужасно интересно, как там у них все…» Она встретилась взглядом с Эркеном, улыбнулась. Вот кто никогда не вздумает шутить с ней так по-дурацки, как Гармас или Лэгжин, или догонять только лишь потому, что выбрали ее весенней девой. Вот кто всегда поддержит доброй улыбкой или интересной историей. Эркен очень нравился Джалар. Ужасно несправедливо обошлась с ним Навь, ведь он такой красивый и добрый!

Она еще смотрела на Эркена, когда Вира ударила в крохотный бубен. Все девушки закричали по-оленьи, и Джалар закричала тоже. Все рванули с места, и Джалар рванула. Они неслись по весеннему, еще не просохшему лугу, весело переглядываясь с Сату и Мон, но Шона все еще сердито сверкала на подругу глазами, упрямо кусала губу. Ох, Шона! Зачем идти наперекор Яви, зачем мешать большой любви?

Босые пятки выбивали весеннюю воду из влажной земли, и Джалар радовалась ее холоду, ее свежести.

– Я на дереве спрячусь, – тяжело дыша, сказала вдруг Мон. – Не выдайте меня.

– Спрячешься? – удивилась Айна. – Зачем?

– Затем! – рявкнула Мон и покраснела. – Не бежит тот, кого я мужем назвать хочу.

И она свернула влево, к соснам.

Сату, Айна и Джалар переглянулись. Неужели Мон полюбила того, кто их младше?

– Как странно, – сказала Сату. – Мне всегда казалось, что Мон полюбит кого-то очень взрослого.

Шона усмехнулась. Она что-то знала, но расспрашивать никто не стал – мужчины, крича по-оленьи и улюлюкая, приближались. Девушки взвизгнули и бросились врассыпную.

Джалар спряталась за сосной, чтобы отдышаться и понять, кто за ней гонится. Кровь, казалось, пузырилась и пенилась у нее в жилах, как забродившая булса. Она помнила просьбу отца и думала, что замуж всегда успеет, а вот в городе у братьев пожить ужасно интересно, но все же волновалась не меньше остальных. Кто же, кто догонит ее, что скажет? И сможет ли она убежать? Халан очень быстрый…

Совсем рядом вскрикнула Шона. Джалар выглянула из-за дерева и увидела, что та встала на пути Аюра, хватает его за руку и что-то говорит, но он даже не остановился, просто обогнул ее, как камень, и побежал дальше. Шона упала на землю и стала бить ее кулаками. И только тогда Джалар поняла, что ее никто не догоняет. Совсем никто.

И Чимек, и Гармас, хоть и видели ее среди подруг, отвели взгляд и сразу побежали в другую сторону. Из-за дерева выскочил Лэгжин, заметил, и Джалар на миг испугалась, что не сможет убежать. Ей вспомнились его вечно красные ладони с короткими толстыми пальцами, она представила, что он трогает ее этими своими руками, и стало не по себе, она отпрянула, готовая сорваться с места, но в тот же миг Лэгжин развернулся и побежал к рыдающей на земле Шоне.

«Вот как», – подумала Джалар отрешенно. Она побрела в глубь леса. «Зачем же он говорил с моим отцом? Или папа отказал очень грубо? Но ведь на Жарминахе Лэгжин смотрел на меня, мы прыгали через костер…» Джалар тряхнула головой и ойкнула: с дерева спрыгнул Халан, схватил ее за руку, но тут же отпустил, отступил на шаг, а в глазах – сожаление и будто бы… вина? Джалар сделала шаг навстречу (не потому, что ей нравился Халан, а просто очень уж было чудно́), но он помотал головой и бросился наутек.

«Что же со мной такое? Неужели я такая безобразная, что парни разбегаются от меня, как от страшного зверя?» Она знала, что это не так, иначе разве бы выбрали ее весенней девой? Вспомнила другие невестины гонки, всё, что видела: всегда за ту, что открывала воду, зажигала костры, варила кашу, парни дрались, точно олени. А сейчас… будто боятся. Но почему? «Был бы жив Анык, он бы выбрал меня, он бы не испугался», – успела подумать Джалар, а потом на нее вдруг обрушилась глухота. Та самая, которая часто мучила в детстве, но уже давно не приходила.

Джалар ухватилась за дерево, отдышалась. Пройдет, сейчас пройдет. Мимо нее пробежала Тэхе, а за ней Айна, они что-то крикнули, но звук не пробился сквозь тишину, наполнившую Джалар до краев, завяз в ней. Медленно побрела она обратно к поляне, будто слепая, от дерева к дереву, и наткнулась на Аюра. Он потерянно метался по лесу и обрадовался ей, схватил за плечи, что-то спрашивал, может быть, даже кричал, но Джалар ничего не слышала, ничего не понимала. Она стояла перед ним, опустив руки вдоль тела, и мотала головой, словно лойманка во время обряда. Аюр топнул, оттолкнул ее и убежал.

Джалар без сил опустилась на влажную землю, прислонилась спиной к сосне. «Был бы жив Анык… – горячим комом оленьего сердца пылало в ее голове. – Почему умер Анык? Таким молодым, таким красивым и сильным…» Мимо пробежал Чимек, глянул мельком, вроде бы хотел шагнуть навстречу, но передумал, сжал кулаки и побежал дальше. «В кулаке, наверное, чуда, – поняла Джалар. – Вот и все. Никто меня не догонит. Ничьей невестой мне не быть. Я так и хотела, но почему? Что с ними?»

Джалар знала, чувствовала, что и Чимек, и Гармас, и Халан хотели сделать ее своей, не говоря уж о Лэгжине. Она чувствовала это, как чувствует каждая женщина, – по мимолетным взглядам, по несказанным словам, по улыбкам. Она вспомнила, как однажды, давно, Анык подрался с Чимеком, и все говорили, что из-за нее, Джалар. И вот Чимек отшатнулся от нее, как от Нави, хотя Джалар даже догонять не надо было – бери, вплетай свою чуду, веди в деревню. Но он будто бы… испугался? Как Халан, как Лэгжин. Джалар зажала уши ладонями. Глухота не проходила, все сильнее укутывая в одеяло страха и непонимания. Тогда Джалар встала и пошла на поляну. «Кто бы ни отдал мне свою чуду – стану его женой!» – холодея от своего обещания, сказала она себе.

Чем ближе Джалар подходила к лугу, тем больше людей встречала. Раскрасневшаяся Айна, смущенная Нёна показывали друг другу свои чуды, хихикали, поглядывая на довольных женихов, следовавших за ними по пятам. Ударили три лойманских бубна, и Джалар услышала их. Глухота спала, вернулись все звуки, тут же кто-то хлопнул ее по плечу:

– Гонки закончились, мы теперь с тобой свободны на целый год!

Джалар слабо улыбнулась: Мон удалось отсидеться на дереве, как она и хотела. Но это ведь не то же самое, что «четверо парней, которым ты нравилась еще на Жарминахе, пробежали мимо».

– Ты тоже спряталась? – не скрывала радости Мон. – Я знала, что ты умная, Джалар! Замуж не напасть – лишь бы замужем не пропасть. Успеем, и не раз!

Мон захохотала, но Джалар заметила, что глаза подруги ищут кого-то в толпе мужчин. Она даже не смогла улыбнуться в ответ, чувствуя огромную усталость, будто не спала три ночи подряд и таскала тяжелые мешки по глубоким снегам, и спросила:

– Ты не видела Сату?

– Да вон она.

Сату вышла из леса. Лицо ее было заревано, платье порвано на плече, подол в грязи. Джалар бросилась к ней.

– Сату! Что с тобой?

– Забери тебя Навь, Джар! – закричала Сату и ударила подругу в плечо. – Ты что, не могла показать Аюру, в какую сторону я побежала, он же спрашивал тебя!

– Сату, я…

– «Сату, я…»! Я думала, мы подруги!

– Мы подруги! – закричала Джалар. Мир, только что вернувшийся к ней, казалось, сейчас оглохнет опять.

– Тихо-тихо, – вклинилась Мон. – Ну-ка успокойтесь обе. Что случилось, Сату? Ты будто от всех демонов Нави бежала.

– Демонов было трое! – Сату натянула порванный рукав на голое оцарапанное плечо, глянула на Джалар, и та очень четко поняла, что подруга не хочет говорить при ней. При ней, Джалар! – Три демона погнались за мной, один повалил и… – Лицо Сату вспыхнуло, по щекам потекли слезы. – Я пыталась, но никак не могла вырваться… Они схватили меня, двое держали, а один… Я кричала Аюра, кричала вас…

– Кто это был?

– Чимек, Гармас и Халан!

Она снова глянула на Джалар.

– А потом Аюр меня нашел, вырвал из их лап, велел бежать… – всхлипнула Сату. – Сказал у края леса его ждать.

– Может, на помощь позвать? – робко предложила Джалар. – Все-таки их трое.

– Да. Зря я его послушалась.

Она пошла в лес. Мон и Джалар переглянулись, двинулись следом. Сату все ускоряла шаг, и вот они уже бежали. Навстречу им то и дело попадались счастливые и не очень парочки, все окликали их, отпускали глупые шуточки, но никто не пытался узнать, что случилось, почему они мчатся в лес, а не на поляну.

Они добежали почти до болота, когда увидели Аюра. Он лежал, неловко подвернув ногу, тяжело дыша. Глаза его были закрыты, по лицу растекался огромный синяк. Они бросились к нему.

– Сату, – прохрипел Аюр. – Чуду я потерял, прости…

– Что с тобой? Это они? Что они с тобой сделали? Проклятый Халан, проклятый Чимек, проклятый Лэгжин, я убью их, я…

Сату заплакала, спрятав лицо на груди Аюра, отчего он застонал и заскреб рукой по земле. Джалар показалось, что нежная трава стала красной под этой рукой. Она смотрела на эту траву, гнев и ужас затопляли ее сердце и бились в ушах. Джалар ухватила Мон за руку, сказала сбивчиво:

– Говори со мной! Мон! Говори со мной!

– С ума сошла? – возмутилась та. – До тебя мне, что ли? Нужно за помощью бежать!

Она развернулась и бросилась к лугу, туда, где били в бубны все три лойманки Края.

– Аюр, Аюр, Аюр! – плакала Сату, и в ритме этого имени стучал бубен в голове Джалар.

Она видела, как подруга целует возлюбленного, как бегут к ним на помощь взрослые, как лойманки, мешая друг другу, ощупывают Аюра, оттеснив от него Сату, как что-то льют ему в рот, как его уносят, как женщины уводят рыдающую Сату и как рукав ее порванного платья болтается подстреленной белой птицей.

– Джалар! Джалар!

Кто-то ударил ее по щекам, еще и еще. Джалар вскрикнула. Перед ней стояла Тхока. Смотрела сурово, взволнованно. А рядом – испуганная мама. По лесу гуляли синие пьяные сумерки. Они скрыли красную от крови Аюра траву.

– Пойдем домой, Джалар, – сказала Тхока. – С Аюром все будет хорошо. Слышишь, Джалар? Он жив, он поправится, и они поженятся с Сату. Не надо никому мстить, рысенька моя, пойдем домой. Отец обыскался тебя.

Сату рассказала всем, что случилось на болоте, а Мон выступила свидетелем, хотя самой ее там не было и она не видела, как все произошло. Но все всегда верили спокойной и рассудительной Мон, дочери учительницы. Парней хотели судить, но, когда их отыскали, выяснилось, что Навь уже наказала их: Чимек споткнулся о камень и сломал ногу, Гармас, раньше всех вернувшийся на луг, как ни в чем не бывало начал рубить дрова для вечернего костра, но промахнулся и отсек себе четыре пальца на правой руке. Хуже всего пришлось Халану – он бежал по лесу, не разбирая дороги, и корявая ветка выткнула ему глаз. И вроде бы все говорили: «Поделом, что за навьи бесы в них вселились – нападать на девушку?» Но не было в Краю человека, который бы не вздохнул после этого: «Такие молодые, а уже покалеченные. Как охотиться будут? На что жить? Где жен возьмут?»

Джалар слышала эти разговоры, и ей тоже было жаль парней. Но потом она вспоминала порванное платье Сату и неподвижного Аюра, и вся жалость проходила.