Глава 7

Я обессиленно падаю на кровать.

Откуда-то из глубины моего горла доносится сердитый рык. Я с досады кидаю подушку в стену.

Мне надо что-то предпринять. Пора начинать шевелиться.

И составить наконец план действий.

Я находилась либо в отчаянной обороне, либо в бегах так долго, что мой мозг за это время успел разработать всевозможные безнадежные схемы относительно того, как низвергнуть Оздоровление. Почти все 264 дня, проведенных в палате-камере, я без конца фантазировала. Раз за разом мысленно представляла себе в деталях один и тот же невероятный момент, а именно тот самый день, когда я смогу открыто плюнуть в лицо всем тем, кто угнетал меня и всех остальных и кто сейчас считал себя хозяином положения и расхаживал свободно прямо под моим окном. И хотя в голове у меня промелькнуло с миллион различных сценариев, где я выхожу победителем и умело защищаюсь, на самом деле мне не представлялось возможным, что все это может когда-то произойти в реальной жизни. У меня и мысли не возникало о том, что мне хватит на это сил и смелости и сама судьба представит мне подобный шанс.

Но сейчас…

Все погибли.

Может быть, я единственная, кто выжил.

Когда я обитала в «Омеге пойнт», мне нравилось видеть, как Касл руководит всем процессом и управляет нами. Правда, тогда я почти ничего не знала о состоянии дел, да и боялась действовать самостоятельно. А вот Касл уже считался лидером, и к тому же у него давно имелся свой план. Вот почему я решила, что ему видней, и полностью доверилась этому человеку. Да и всем остальным тоже. Они жили там давно, значит, в любом случае, знают больше, чем я.

Как же я ошибалась!

Где-то в глубине души я всегда знала, кто должен возглавить сопротивление. Теперь же я так же тихо и спокойно воспринимала этот факт, поскольку побаивалась даже просто озвучить его. Это должен быть тот, кому уже нечего терять, и все были бы в выигрыше. И этот «кто-то» не должен больше бояться никого и ничего.

Это не Касл. Не Кенджи. Не Адам. И даже не Уорнер.

Таким лидером должна была стать я сама.

Я более пристально осматриваю свой «наряд» и убеждаюсь в том, что, скорее всего, на мне старые вещи Уорнера. Я утопаю в поблекшей оранжевой футболке и серых штанах от спортивного костюма, которые почти сваливаются у меня с бедер всякий раз, когда я встаю на ноги. Пару секунд я не шевелюсь, чтобы восстановить равновесие и переношу весь свой вес на толстый мягкий ковер, ощущая его пушистую ткань босыми ногами. Мне приходится несколько раз подвернуть штаны на талии, чтобы они больше не спадали с меня при ходьбе, а лишнюю ткань футболки собираю на спине и завязываю узлом. Представляю, как смешно я должна выглядеть сейчас со стороны, но одежда, плотно прилегающая к моему телу, создает некое впечатление удобства и уверенности в себе, за которые я и хватаюсь, как за спасительную соломинку. Теперь мне кажется, что я окончательно проснулась и даже могу контролировать некоторые события, происходящие в моей жизни. Теперь мне не хватает только резинки для волос, потому что эта огромная копна начинает душить меня. Мне так и хочется избавиться от этого безумного количества длинных волос! А еще мне очень хочется принять душ.

Дверь, кажется, открывается, и я резко оборачиваюсь на этот звук.

Меня застали в самое неудобное мгновение: я собрала волосы на макушке, пытаясь завязать их узлом, чтобы соорудить нечто наподобие «конского хвоста», и я тут же сознаю, что под футболкой у меня нет никакого нижнего белья.

В дверях стоит Уорнер с подносом в руках.

Он смотрит на меня, не мигая. Его взгляд переходит с лица вниз на шею, плечи и опускается до талии. Я слежу за его взглядом и вижу, что в результате своих парикмахерских манипуляций, футболка у меня задралась вверх и обнажила живот. И мне сразу становится понятно, почему он так уставился на меня.

Я вспоминаю те мгновения, когда он целовал меня, а его руки исследовали мое тело – спину, бедра, голени, потом его пальцы чуть растянули эластичную резинку моих трусиков…

О-о-о…

Я опускаю руки, и волосы падают мне на плечи, рассыпаются тяжелыми волнами по спине, мягко ударяя меня в пояс. Лицо мое начинает пылать.

Уорнер неожиданно переводит взгляд куда-то вверх и замирает на месте.

– Наверное, мне надо подстричься, – говорю я, ни к кому конкретно не обращаясь, и сама удивляюсь, зачем это сказала. Я совсем не хочу подстригаться. В настоящий момент мне хочется запереться в туалете.

Он молчит. Подходит с подносом ближе к кровати, и только теперь, увидев стаканы и тарелки, я начинаю сознавать, насколько голодна. Я даже не могу вспомнить, когда в последний раз ела и что именно. Я существую только за счет той зарядки энергией, которая происходила во время моего исцеления девушками.

– Присаживайся, – предлагает он, не глядя мне в глаза. Он кивает на пол и сам устраивается прямо на ковре. Я сажусь рядом с ним. Он ставит поднос на ковер и осторожно подталкивает его ко мне поближе.

– Спасибо, – говорю я, не смея отвести взгляд от еды. – По виду, кажется, очень вкусно.

Здесь салат из свежих овощей и ароматный дикий рис. Порезанный кубиками и приправленный специями картофель с небольшой порцией тушеного овощного рагу. Маленькая чашечка шоколадного пудинга. Целая миска фруктового салата. И два стакана воды.

– Я бы высмеяла такое меню, если бы увидела этот поднос, еще когда оказалась здесь впервые.

Если бы я знала тогда все то, что стало мне известно только теперь, я бы пользовалась всем тем, что предлагал мне Уорнер. Я бы съедала все, что подавали на базе, и носила вещи из выбранного им гардероба. Потихоньку набираясь сил, была бы внимательнее к обстановке, когда он знакомил меня с базой. Я бы разработала план побега, а заодно нашла повод побывать в жилых кварталах контролируемой территории. И вот тогда, после побега, я смогла бы выжить самостоятельно. Мне не пришлось бы втягивать во всю эту историю еще и Адама. Я и сама оставалась бы в безопасности, и многие другие не пострадали бы.

Надо было просто побольше кушать и думать правильно.

Но тогда я – запуганная до смерти и сломанная жизнью девчонка – знала только один способ сопротивляться. Не удивительно, что я потерпела полное поражение. Я не умела мыслить разумно, рассуждать и делать правильные выводы. Я была слишком слаба и запугана. Я действовала в открытую, не имея понятия о различных уловках и о том, что людьми оказывается, можно манипулировать. Да я вообще не умела с ними общаться. Как я могла их понимать, когда с трудом разбиралась в своих собственных мыслях?

Мне становится страшно даже подумать о том, насколько я изменилась за последние несколько месяцев. Мне кажется, что я стала совершенно другим человеком. Более наблюдательным. Более выносливым, без всяких сомнений. И впервые в жизни могу признаться в том, что я умею сердиться. И даже пребывать в гневе.

Это вызывает чувство освобождения.

Я резко поднимаю голову, чувствуя на себе тяжелый взгляд Уорнера. Он заинтересованно смотрит на меня, словно зачарован.

– О чем ты сейчас думала? – спрашивает он.

Я накалываю на вилку кусочек картофеля.

– Я думала, какая же идиотка была, что отказывалась от горячих блюд.

Он приподнимает брови и понимающе кивает:

– Не могу не согласиться.

Я бросаю на него короткий осуждающий взгляд.

– Ты была настолько подавлена и сломлена, когда я перевез тебя сюда, – говорит он, набирая в легкие побольше воздуха. – Это сильно смущало меня. Я ждал того момента, когда ты окончательно сойдешь с ума, вскочишь на стол во время очередного обеда и начнешь лупить моих солдат направо и налево. Я был уверен, что рано или поздно ты попытаешься всех тут переубивать. Но вместо этого вдруг выяснилось, что ты упрямая и своевольная девчонка и не желаешь выбраться из своих грязных лохмотьев, продолжая питаться всякой дрянью, игнорируя полезные блюда.

На моих щеках расцветает румянец.

– Поначалу, – тут он заливается смехом, – я даже подумал, что ты что-то замышляешь. Будто бы ты только притворяешься такой самоуверенной, только чтобы отвлечь меня от разгадки твоего грандиозного плана. Мне казалось, что такие простые вещи, как еда и одежда, раздражают тебя лишь потому, что это твоя очередная уловка. – В глазах его засветились озорные огоньки. – Именно так я и думал, правда.

Я скрещиваю руки на груди.

– Мне было отвратительно наблюдать всю эту роскошь. Столько денег тратится впустую, чтобы угодить солдатам, в то время как простое гражданское население понемногу умирает от голода.

Уорнер понимающе машет рукой, одновременно покачивая головой.

– Все совсем не так. А вот как оно было. Здесь имелась в виду некая просчитанная, закулисная причина моих действий. И это была даже не проверка своего рода. – Он снова смеется. – Я не собирался бросать тебе вызов или проверить на прочность твои сомнения и принципы. Я-то считал, что, наоборот, делаю тебе огромное одолжение. Ты явилась сюда из грязной, жалкой дыры. А мне захотелось, чтобы у тебя была настоящая кровать. Чтобы ты имела возможность спокойно принимать душ, когда тебе этого захочется. Могла бы одеваться в красивые, свежие наряды каждый день. И конечно, ты нуждалась в дополнительном питании, – добавляет он. – Ты была измучена и истощена до предела.

Я напрягаюсь, хотя его слова немного успокаивают меня.

– Возможно, – соглашаюсь я. – Но ты сам был сумасшедший. Ты был самый настоящий маньяк, который контролирует целую военную базу. Ты не давал мне поговорить ни с кем из своих подчиненных.

– Потому что они – звери, – неожиданно резко отрубает он.

Я удивленно смотрю на него и встречаю гневный взгляд сверкающих зеленых глаз.

– Ты провела большую часть своей жизни взаперти, – говорит он. – Не имея возможности осознать, насколько ты прекрасна и какое впечатление можешь производить на мужчин. Я беспокоился за твою безопасность, – поясняет Уорнер. – Ты была такая застенчивая и слабая, и вдруг очутилась на военной базе. Тебе пришлось жить среди одиноких, хорошо вооруженных тупоголовых солдафонов, каждый из которых раза в три тебя больше. Я не хотел, чтобы они начали приставать к тебе. Я разыграл целый спектакль, используя эпизод с Дженкинсом, потому что мне нужно было доказательство твоей силы и возможностей. Они должны были воочию убедиться в том, что ты – весьма опасный объект для приставаний. Тогда они все поняли и уже старались не оказываться рядом с тобой. Я же только пытался защитить тебя.

Я не могу отвести глаз от его пытливого взгляда.

– Как же плохо, выходит, ты думала обо мне. – Он в ужасе покачивает головой. – А я и понятия не имел, что ты буквально ненавидишь меня. И все то, чем я искренне пытался помочь тебе, доходило до твоего сознания в таком искаженном виде…

– А чему же тут удивляться? Какой у меня был выбор? Вполне естественно, что я ожидала от тебя только самого худшего. Ты был такой грубый и высокомерный и обращался со мной так, будто я была твоей собственностью…

– Потому что так надо было! – перебивает меня Уорнер, ничуть не раскаявшись. – Мой каждый шаг, каждое слово – все это проверялось и находилось под полным контролем. Ну, может быть, за исключением тех минут, когда я оставался один у себя. Вся моя жизнь зависит от того, насколько достоверно я поддерживаю в себе некий образ безупречного воина.

– А как насчет того солдата, которого ты убил, выстрелив ему прямо в лоб? Его звали Симус Флетчер, – бросаю я Уорнеру очередной вызов. Меня снова распирает благородный гнев. Теперь, когда я позволила ему войти в свою жизнь, стало понятно, что гнев для меня – вполне естественное состояние. – Это тоже было частью твоего тщательно разработанного плана?.. Или нет, теперь я все поняла, – тут я поднимаю руку, – это, наверное, тоже все происходило на тренажере-имитаторе?

Уорнер застывает на месте, его мышцы напряжены.

Потом он чуть отклоняется назад, и я вижу, как играют желваки на его лице. Он смотрит на меня с грустью и гневом одновременно.

– Нет, – наконец произносит он, но почему-то мне кажется, что с какой-то предельной мягкостью. – Это происходило не на тренажере.

– Значит, с этим у тебя никаких проблем не возникало? – спрашиваю я. – Ты не испытываешь никаких сожалений по поводу того, что убил человека? И причем только лишь за то, что он украл немного еды? А ведь он просто старался выжить, так же как и ты сам.

На мгновение Уорнер прикусывает нижнюю губу. Шлепает ладонью по коленям.

– Надо же! Как быстро ты перебежала на его сторону.

– Он был совершенно невиновен, – говорю я. – Он не заслуживал смерти. Не за подобный проступок, во всяком случае. Не за такое.

– Симус Флетчер, – спокойно произносит Уорнер, смотря на собственные ладони, – был пьяницей и полным негодяем, который постоянно избивал свою жену и детей. Он не кормил их неделями. Еду они получали дважды в месяц. Однажды он ударил кулаком в лицо свою девятилетнюю дочь, выбив ей при этом два передних зуба и сломав челюсть. Он избил свою беременную жену так, что у той случился выкидыш. У него есть еще двое детей. Мальчик семи лет и пятилетняя девочка. Он им переломал руки. Обоим.

Я начисто забываю про еду.

– Я очень внимательно слежу за нашими гражданами, – признается Уорнер. – Мне важно знать, кто они такие, как они живут, чем дышат, на что надеются. – Он неопределенно пожимает плечами. – В принципе, мне, наверное, должно было бы наплевать на них всех. Но это не так.

Мне кажется, теперь я уже никогда больше не раскрою рот.

– Я никогда не убеждал никого в том, что живу согласно каким-то особым принципам, – говорит мне Уорнер. – Никогда не считал, что я всегда прав или что я такой хороший и справедливый. И тем более никогда не оправдывал свои поступки. Простая истина заключается в том, что мне все равно, как обо мне подумают. Мне приходилось совершать страшные поступки в моей жизни, любовь моя, но я не ищу у тебя ни прощения, ни оправдания. Потому что я не могу позволить себе такой роскоши, как философствовать относительно всевозможных сомнений, в то время как мне приходится действовать согласно основным инстинктам каждый день.

Он встречается со мной взглядом.

– Можешь осуждать меня, как тебе захочется, – говорит он и тут же добавляет: – Но только я не выношу людей, которые избивают своих жен и детей. Таких терпеть я не собираюсь. – Дыхание у него становится тяжелым. – Симус Флетчер попросту убивал свою собственную семью. Ты можешь называть это, как тебе заблагорассудится, но я ничуточки не сожалею о том, что убил человека, который вминал лицо своей супруги в стенку. Я не буду жалеть о том, что уничтожил гада, который ударил кулаком со всей силы в лицо маленькую девочку. Мне ничуть не жаль его, и извиняться за свои действия я не буду. Потому что ребенку лучше оставаться вовсе без отца, а женщине без мужа, чем иметь вот такого. – Я вижу, как он нервно сглатывает. – В этом я уверен.

– Прости, Уорнер. Я…

Он поднимает руку, останавливая меня. Потом успокаивается сам, устремляя взгляд на тарелки с нетронутой едой.

– Я уже говорил это раньше, любовь моя, и мне жаль, что приходится повторять снова, но ты не понимаешь, какой выбор мне зачастую приходится делать. Ты не знаешь, что я видел и что мне приходится наблюдать буквально каждый день. – Он колеблется секунду, потом продолжает: – И мне бы не хотелось, чтобы ты об этом узнала. И даже не старайся понять, почему я поступаю так или иначе, – говорит он наконец, глядя мне в глаза. – Потому что если ты начнешь делать это, могу заверить, что тебе придется столкнуться с глубоким разочарованием. А если ты будешь продолжать строить догадки относительно моего характера, могу посоветовать одно: сделай одно верное предположение, что всякий раз тебе предстоит ошибаться.

Он поднимается с присущей ему элегантностью и изяществом движений, и от неожиданности я вздрагиваю. Уорнер приглаживает ладонью брюки и снова закатывает рукава рубашки.

– Я передвинул комод с твоей одеждой в свою гардеробную, – говорит он. – Там найдутся кое-какие вещи, в которые ты сможешь переодеться, если захочешь. Кровать и ванная тоже полностью твои. А у меня много неотложной работы, – добавляет он. – Так что сегодня я буду спать у себя в кабинете. – С этими словами он открывает смежную дверь, ведущую в его личный кабинет, и запирается в нем изнутри.