Читать книгу «Литейный мост» онлайн полностью📖 — Сюзанны Кулешовой — MyBook.
image
cover






Сначала все обменивались новостями и впечатлениями, пили лимонад, привезенный отцом Игоря Егорова из Финляндии, и сравнивали его с питерским: «Наши готовы даже воду бодяжить, лишь бы денег побольше наварить». Потом кто-то сказал:

– Кирилл, что за базар? Чего висим? Давайте уже быстрей, нам level нужно идти получать.

Кирилл кивнул, встал посреди гостиной и начал:

– Речь о Питере. О нашем городе.

– У-у-у! – протянул кто-то. – Опять сверхидеи.

– Да! Это сверхидея, – твердо произнес Кирилл, – но она не моя. Она Федина.

– Час от часу не легче! – усмехнулась Нюша. – О, Федя у нас девочка с идеей! Давай уже, Кирочка, не тяни.

– Ну, это не новость, – проворковала Катя Сокольская – высокая, стройная, единственная из блондинок, осмелившаяся стать брюнеткой. Она сидела в кресле, манерно закинув ногу на ногу, и держала бокал с колой, как будто в нем было изысканное бордо. Стильная француженка с картинки в глянцевом журнале. – Федя у нас не девушка, а генератор идей; их все только перечислить – на книжку наберется. Боже сохрани!



Федя готовила речь, она знала, что и как нужно сказать одноклассникам, но, встретив явную незаинтересованность ребят, смутилась и брякнула первое пришедшее в голову:

– Я хочу сказать, что Валерия Ивановна не права.

В комнате стало так тихо, что было слышно электрическое потрескивание пузырьков газа в бокалах.

– Ну-ну? – послышался чей-то смешок.

Федя поняла, что проиграла с первого хода, но сдаваться пока не собиралась.

– Да, – громко сказала она, – наша любимая и замечательная Валерия Ивановна не права в том, что нам всем нужно уезжать. Я считаю, что это не так. Уехать мы всегда успеем…

– А вот это не факт, – перебил ее Артем Григорьев, в прошлом году лучший в городе по истории. – Мои родители сейчас жалеют, что не послушали в свое время друзей. Всё из-за юношеских патриотических идей. Их друзья теперь в Штатах, в Оклахомском читают историю славянских народов.

– Ну, твои тоже в универе, в нашем, питерском, насколько я в курсе, – парировал Кирилл.

Артем произнес, презрительно кривя губы:

– Тебе разницу в окладах сказать? Или сам умный, догадаешься?

– Вот и я про это. – Игорь Егоров поднялся с дивана и, давая понять, что разговор считает несостоятельным, сделал пару шагов к выходу. – Людям нужно деньги зарабатывать. То есть работать там, где платят.

– А здесь что, нельзя заработать? – Федя сделала отчаянную попытку все-таки донести до одноклассников свою идею.

– Нельзя, – кивая, как китайский болванчик, произнес Игорь.

– Да ну? А моим родителям удается, – с вызовом произнесла Федя.

– Не смеши меня! – Игорь махнул рукой. – Где твоя «тачка»? А юбочка твоя от «Версаче» или в «Галерее» на Лиговке купила, на школьном базаре? Ты на осенние каникулы куда поедешь, на Мальдивы или на Мальту?

– Нам хватает того, что есть!.. – насупившись, начала возражать Федя.

Но Игорь даже не слушал ее, он все так же с усмешкой и неким пренебрежением продолжал:

– А я – на Маврикий. Отец уже билеты купил. Кирилл, ты, думаю, тоже на своей загородной вилле «Шесть соток» кайф от сырости ловить будешь, а мог бы на горнолыжном курорте в Альпах зажигать. Нюшка, а тебе что, Турция светит, я угадал?

Нюша сложила руки на груди и, поджав губы, смотрела на Игоря.

– Не твое дело! – прошипела она.

– Конечно, не мое! – усмехнулся Игорь. – Мое дело – окончить эту школу, взять из нее все, что возможно, а вот в универ здесь поступать не буду. В нашей стране экономике учить некому, судя по всему. Ребята, я пойду. Мне некогда. Нужно латынь подтягивать. На фиг нужна, а без нее аттестата не будет. Всем привет! Развлекайтесь! – И он вышел из комнаты.

– Стой! – Кирилл бросился за ним в коридор. – Ты даже не выслушал ее!

– Нечего слушать, – ответил Игорь уже из прихожей.

– Игорь, подожди меня. – Нюша подхватила сумку и быстро направилась к дверям.

– Ребята, ну дайте хотя бы пару минут! – в голосе Феди звучало отчаяние.

Обычно ее сначала выслушивали, а потом спорили, не соглашались, даже высмеивали или, наоборот, загорались ее идеями и развивали их, превращая иногда основную мысль в прямо противоположную. Но это было интересно и говорило о том, что все они друзья и по большому счету заодно.

– Знаешь, Федя… – Катя Сокольская подошла совсем близко и положила руку на плечо одноклассницы. – Тебе нужно чуть-чуть повзрослеть. True-патриотизм вот такой – для маленьких. В начальной школе проходят. Кирилл, проводи меня, а потом успокой свою малышку.

Это был удар ниже пояса: до сих пор ребята никогда не намекали на возраст Феди. Но это полбеды. Катя осмелилась вторгнуться в личные отношения, давая понять, что ей очень много известно.

Федя стояла посреди комнаты замерев, не понимая пока или не желая понимать, что происходит. Слышала смешки и какие-то шутки по поводу их скоротечного собрания, что Федя побила рекорд выступлений, видела, как ребята засобирались, стали выходить из комнаты, огибая Федю, словно мебель. Она посмотрела в распахнутую дверь, в коридор, ведущий в прихожую, на то, как Кирилл пожимает руки уходящим и смущенно улыбается им.

Наконец он вернулся в кабинет.

– Ну не вышло пока, – пожал он плечами. – Да что ты стоишь? Садись. Знаешь, ведь это их дело.

Она молча смотрела на него, и он, чувствуя себя виноватым, пытался как-то сгладить произошедшее:

– Расслабься. Забей. Ты не можешь без Питера, а они не могут в Питере. Это ты, а то они. Свобода выбора, в конце концов. И правда, ты же не знаешь, что ты будешь думать по этому поводу через год.

– Что? – Федя словно не расслышала его последних слов.

И он решил их не повторять, а как-то сменить тему:

– Ну Федь, брось. Может, они не готовы, я не знаю…

– Ты говорил – индиго, – наконец произнесла она. – Но они ничего не чувствуют. Абсолютно. Они такие же, как взрослые, которых они не любят, даже презирают. Разве они знают точно, как там и как здесь. Они повторяют чужие слова, думают чужие мысли, хотят прожить чужие жизни!

Кирилл подошел к ней и попытался взять ее за руку, но она резко отшатнулась.

– Не трогай меня! Не прикасайся ко мне никогда, слышишь! Ведь ты с ними заодно! Ведь ты все равно собираешься отваливать! Ведь собираешься, да?

– Это возможно, – строго сказал Кирилл. – Я решу через год и тебе советую подумать.

– Через год? – Федя уже ревела и даже не пыталась этого скрыть, она размазывала слезы по щекам и кричала: – Ты через год решишь, предавать ли город, который рассчитывает на тебя, на твои мозги, твою энергию, твою совесть! Да, совесть! Вы все так ненавидите это пафосное слово! А мне оно нравится, представляешь? И я уже решила, что лучше погибну здесь на баррикадах, как ты сказал, потому что там я просто погибну как личность, как индиго.

Она бросилась к дверям, и Кирилл не последовал за ней.

– И передай Кате: я не твоя малышка! – крикнула она из прихожей и хлопнула входной дверью.

Феде хотелось прибежать в слезах домой и броситься к бабушке, как раньше, давным-давно, в очень далеком счастливом детстве. Но детство кончилось сегодня. Оно захлопнуло дверь Фединого дома, когда утром они уходили в школу. Оно вышло вместе с ней, взяв с собой на память нечто такое, отчего в Фединой душе стало одновременно тяжело и пусто, посмотрело вслед и не пошло рядом, а просто растаяло в воздухе с печальной улыбкой. А Федя не заметила и не попрощалась. Перед тем как войти в свой дом, она воспользовалась этой образовавшейся пустотой, сложив туда боль, отчаяние и растерянность, заперла на ключ терпения и улыбнулась что было сил.

– Как дела в школе? – спросила бабушка. – Как-то ты улыбаешься очень загадочно. Что-то случилось?

– Нет, – ответила Федя, – просто настроение хорошее. Бабуль, уроков много, я сначала их хоть частично поделаю, потом обедать выйду. Хорошо?

– Ладно, как скажешь, – спокойно сказала бабушка и скрылась в недрах квартиры.

Но даже оставшись одна в своей комнате, Федя не позволила себе расслабиться. Она честно села за стол, достала учебники и решила несколько уравнений по алгебре, пару задач по химии. И не разрыдалась. Внутри было сухо, словно все слезы она выплакала у Кирилла. Она даже почувствовала дикий голод и вышла на кухню.

– Супчик будешь? – спросила бабушка.

Федя кивнула.

– Сейчас погрею, поди, остыл уже.

Бабушка засуетилась с тарелкой и поварешкой.

– Не надо, бабуль, давай такой как есть, теплый.

Бабушка внимательно посмотрела на внучку, налила ей суп, села за стол напротив и принялась рассказывать какие-то новости то ли из телепрограммы, то ли из дедушкиной газеты.

Обычно Федя с удовольствием слушала: ей нравились остроумные комментарии, которые поднимали настроение, но сейчас злило то, что бабушка суетится рядом, явно видит Федино состояние и не хочет оставить ее в покое. Словно ждет, что любимая внучка расслабится, все выложит, как это бывало раньше. Они побеседуют, примут бабушкино решение, Федя поблагодарит, помоет посуду и пойдет читать книжки. Теперь было все по-другому. Между Федей и бабушкой стояло то самое нечто, то, что детство оставило вместо себя, прежде чем исчезнуть. Это нечто строило стену. С каждым словом, не произнесенным Федей, с каждой секундой ее молчания это нечто брало новый кирпич. Еще можно было крикнуть, чтобы разрушить это странное сооружение, но в горле стоял ком, а в душе поднималось раздражение – на бабушку с ее вечной бодрой веселостью, на себя, что не знает, как прекратить эту пытку общением, на мир, который вдруг стал неуютен, на город, из-за которого все это происходит. Федя доела суп, молча вымыла тарелку и, жестом отказавшись от второго, ушла в свою комнату.

Чуть позже к ней постучалась пришедшая с работы мама.

– Я занята уроками! – крикнула Федя, не открывая двери.

– Как ты себя чувствуешь? – Голос мамы был ласково-встревоженным.

Но вместо того чтобы кинуть в дверь чем-нибудь тяжелым, Федя просто ответила:

– Все хорошо. Не беспокойтесь вы. Очень много уроков. Очень.

Ее оставили в покое.

На следующий день Федя надела в школу старые прошлогодние джинсы, которые были раньше чуть-чуть великоваты, а теперь оказались в самый раз. Юбку-карандаш она повесила в шкаф, в дальний угол.

В школе все вроде бы было как обычно. Одноклассники веселились на переменах и, словно ничего не произошло накануне, общались с Федей. Нюша пару раз высказалась по поводу ее внешнего вида, но Федя сослалась на какое-то пятно, испортившее модную в классе одежду. Только Кирилл был несколько насторожен.

– Ну, ты как? Отошла немного? – спросил он тихо, чтобы никто не расслышал; вокруг было много народу, готовящегося к следующему уроку.

– Да, все хорошо, – улыбнулась Федя, смакуя ком неискренности, как незнакомое блюдо, которое совсем не нравится, но нельзя этого показывать.

– Ну, слава богу. А то я уже испугался.

– Не обращай внимания. У меня это… критические дни.

Ей было стыдно произносить такие слова. Ее вообще смущало то, что девчонки легко говорят на эту тему даже с мальчишками, но сейчас ей хотелось и делать, и говорить так, словно это не она, а другой человек, словно она играет роль, неприятную, глупую. Ну и пусть!

– Ну предупредила бы, – просто сказал Кирилл.

К ним подбежала Нюша рассказывать, какой потрясающий смартфон подарил Кате какой-то знакомый. Феде было совершенно наплевать и на смартфон с его потрясающими функциями, и на Катю с ее взрослыми ухажерами, но она улыбалась, кивала и даже сладким голоском вторила Нюше:

– Ми-ми-ми, хочу такой, хочу!

Она продержалась почти неделю. И даже гордилась собой. Одноклассники периодически подтрунивали над ней, прибавив к «Феде» еще эпитет, получалось: Федя – мессия питерская. Она терпела. И носила джинсы. Ей даже удалось не разорвать в клочья Катю, когда та заподозрила Федю в том, что отсутствие любимой Валерии Ивановны как-то связано с ней, Федей.

– Что-то долго нет нашей madame Valeria! – причитала Нюша, называя учительницу на французский манер. – Надоела уже эта латынь. Кому она нужна!

– Нет, правда, кто-нибудь знает, где наша Лерочка? – спросил Игорь Егоров.

Все недоуменно пожимали плечами. Кто-то из ребят пытался узнать причины отсутствия классного руководителя у других педагогов гимназии, но те только загадочно улыбались и твердили: «Omnes in tempore, учите латынь».

…В последнюю субботу октября должна была состояться очередная репетиция школьного спектакля, который готовили к конкурсу. Но Валерия Ивановна так и не появилась. Ребята, собравшись в классе, как могли, пытались всё сделать сами. Но больше, чем постановка, их беспокоила учительница. Наконец Катя Сокольская подошла к Феде почти вплотную и, глядя на нее сверху вниз, задала вопрос очень громко, чтобы все слышали:

– Ну а у тебя, Федя – генератор идей, есть какие-нибудь соображения по данному поводу?

– Сама теряюсь в догадках! – напряженно усмехнулась Федя, заподозрив провокацию.

– Правда? – Катя словно нависла над ней, как змея над медицинской чашей, – сейчас закапает ядом.

– По этому поводу, как ни странно, могу придумать не больше, чем ты, – съязвила Федя.

– Ах, фантазерка наша! – парировала Катя. – Я нисколько не умаляю твоих способностей сочинять истории. Но раз уж ты не понимаешь намеков, спрошу в лоб: ты кому-нибудь рассказывала о нашей беседе, об отъезде в Париж?

Ребята собрались вокруг девушек. Они улыбались, ожидая остроумную дружескую перепалку, которая зачастую случалась между двумя состязающимися в словесных, так сказать, баталиях – весьма популярных развлечениях в гимназии. Но миролюбия в тоне соперниц было маловато.

– И кому же, по твоему мнению, я могла поведать об этой весьма содержательной беседе? – не отходя от Кати и глядя ей прямо в глаза, подчеркнуто спокойно проговорила Федя.

– Бабушке, – промурлыкала Катя и сощурилась.

– Ах, бабушке! – наигранно-задумчиво вторила ей Федя. – А что, если бы бабушке? Или мы подписали соглашение о неразглашении?

Смешки, тычки и прочие звуки и шевеления мгновенно оборвались, и все уставились на Федю. Только Нюша, не поняв еще до конца тонкостей игры, выкрикнула:

– Ты что? Идиотка? Разве можно было о таких вещах говорить взрослым?! Особенно твоей бабушке?!

Федя повернулась к ней:

– Во-первых, не знаю, чего такого я не имела права говорить моей бабушке; во-вторых, почему именно ей что-то нельзя говорить; и в-третьих, по-моему, все ваши родители придерживаются такой же точки зрения, что и madame Valeria, не так ли?

Она обернулась к ребятам, они выжидающе молчали. Федя хотела добавить: «В-четвертых, я никому ничего не говорила», – но, увидев, что все заодно, даже Кирилл, нарочно не сказала этого.

– Как я понимаю, true-патриотизм – твое наследственное заболевание, – уже не скрывая раздражения, проговорила Катя, – и всем понятно, где источник этих сверхидей о великом городе и великой миссии нашего поколения.

Федя быстро взглянула на Кирилла – тот стоял опустив голову, – и девушка растерялась. Через мгновение ей удалось взять себя в руки: быстрая, как питерский стриж, мысль «пусть так» придала сил.

– Эти идеи только мои, если ты, конечно, понимаешь, что говоришь, – сквозь зубы процедила Федя. – Но, может, объяснишь, что ты имеешь в виду, намекая на мою бабушку?

– Легко! – голосом придорожной галки крикнула Катя. – Только без обид. Ты по возрасту могла и не понять, что делаешь…

Катя выдержала убийственную паузу, рассчитывая на Федин темперамент, но смутилась, наткнувшись на почти равнодушный взгляд соперницы. Знала бы она, чего Феде это стоило, у нее было бы больше повода задуматься о своих дальнейших словах. Она продолжила ледяным тоном:

– Но твоей бабушке могли не понравиться идеи, отличные от… – Она ухмыльнулась и закатила глаза, словно подбирала слова поточнее. – Словом, совсем непатриотичные идеи. Ей могло не понравиться, что учитель честно говорит ученикам то, что думает, а не лицемерит, как все, в воспитательных целях. И она просто пришла поговорить об этом с администрацией, а администрации не нужны конфликты с родителями, да еще и на такой скользкой почве. Ведь это противоречит нынешней политике государства относительно талантливой молодежи. Я понятно теперь все объяснила?

– Понятней некуда, – все так же спокойно и холодно проговорила Федя.

– Так ты говорила бабушке или нет? – не выдержал Игорь.

– Нет, – обыденно сказала Федя и повернулась, чтобы уйти.

Но ребята не пустили ее.

– Скажи честно! – настаивал Игорь.

Эти слова оказались последней каплей. Федя с силой оттолкнула Игоря, стоявшего на ее пути:

– Пошел вон!

Игорь потерял равновесие и, дернув Федю за руку, рванул ее на себя.

– Пусти ее! – крикнул Кирилл, хватая Федю за другую руку, и они все трое повалились на пол.

Почувствовав, что хватка мальчишек ослабла во время падения, Федя вырвалась, вскочила на ноги и, боясь назревающей драки, заорала:

– Прекратите вы все!.. – Тут она выкрикнула такие слова, которых от нее никто не ждал и которые были под запретом на территории гимназии. Воспользовавшись мгновенным эффектом, она продолжила: – Вы все то, что я сейчас сказала! Все! Да! Я действительно поверила, что мы индиго! Кто не знает, что это, посмотрите в «Википедии», а вы… – Она снова повторила ругательства.

– Федя, ты чего? – Кирилл уже встал и пытался подойти к подруге.

Но она отпрыгнула, как кошка, и зашипела:

– Пошел вон!

Потом снова обернулась к одноклассникам, смотрящим на нее, как на чертика, неожиданно выпрыгнувшего из подарочной коробки. Ее колотила дрожь, и она снова стала кричать:

– Знаете, что я сейчас думаю о вас?.. Вы только делаете вид, что вы особенные, что вы не такие, как презираемые вами взрослые, лишенные фантазий и чистого восприятия мира. А вас заботит то же, что и их. Ба́бки, чтобы жрать! Бабки, чтобы совокупляться! Бабки, чтобы другие завидовали! Бабки, чтобы выращивать свое никчемное потомство! Вы такие же! И ваш потолок – ваши родители, которых вы считаете отсталыми, вчерашним днем, предками с лиан! Выше вам не подняться, да вы и не будете. Там, выше, возможно, уже нет бабок! А еще вы думаете, что вы – элита, потому, что учитесь в офигенно престижной гимназии, что вы крутые потому, что ваш словарный запас и ваше IQ выше, чем у других подростков. Да вам просто повезло! С вами возились те самые взрослые, которых вы теперь презираете. В чем ваша заслуга? В чем? Вы же пустые внутри, как зомби, а Питер для вас – всего лишь архитектурное сооружение, которое должно быть удобным для добычи бабок. А он, возможно, против такого отношения. А ему нужны ваши души, ваша любовь и зрение не в физиологическом смысле! Но вы ничего не чувствуете: ни его дыхания, ни его голоса. Обыватели, временные обитатели постоялого двора, которые чуть что – съедут и забудут. Вы только говорите о любви к городу. Это для вас лишь метафора. Разве не так?

Они молчали. И она повернулась, чтобы уйти.

– Не многовато берешь на себя, детка? – Голос Кати прозвучал в спину автоматной очередью.

Федя вздрогнула, словно пули настигли ее. Она медленно обернулась.

– Я думала: возродить Город – это для всех. Но раз вы – другие, то есть только я – другая, я могу и сама. Найдутся единомышленники и без вас! И еще. Моя бабушка никогда бы не пришла в школу жаловаться на Валерию Ивановну: она позволяет людям думать и говорить, как им хочется, а меня считает достаточно взрослой, чтобы делать собственные выводы. И если бы я захотела уехать из Питера, она бы очень-очень расстроилась, но приняла бы мое решение. А я никому ничего не говорила. Знаете, почему? Мне было бы стыдно признаться, что я тогда промолчала, когда мы все предавали город!

На этот раз Федю никто не останавливал, и она вышла из класса, хлопнув дверью.

– Что это еще за «индиго»? – нарушил тишину Игорь.

– Люди такие… – со вздохом ответил Кирилл. – У них аура ярко-синяя и сверхспособности. Таких много родилось в тот год… ну, в наш год рождения.

– А-а!.. – усмехнулся Игорь. – Опять непознанное и невероятное. И что? Мы все синенькие, как Аватар?