Глава 7

Вскоре после визита Либби из командировки возвращается Мартин. Он отсутствовал несколько дней, выглядит усталым, не в настроении. Я осведомляюсь о его самочувствии. Казалось бы, что тут такого? Жена беспокоится за мужа. Но у меня ощущение такое, будто я преступила черту дозволенного. Он отрывисто отвечает, что вполне здоров.

Мне не нужно дважды повторять, чтобы я не лезла не в свое дело.

Готовлю для нас на ужин ростбиф с жареными овощами – брюквой и морковью, а на десерт подаю оставшиеся пирожные Либби.

– А мы с Кэт в четверг принимали гостей, – сообщаю я, ставя перед Мартином тарелочку с двумя маленькими пирожными.

Рассказываю ему о знакомстве с Либби и Тимми, о том, что она принесла сладости и мы вместе выпили чаю. Я жду, что муж поинтересуется, о чем мы беседовали. Он воздерживается.

Либо Мартину все равно, что я могла рассказать соседке про наш странный брак, либо он уверен, что я никогда не стала бы делиться подробностями нашей семейной жизни с едва знакомым человеком. При этой мысли я издаю громкий смешок, ведь я и замуж-то вышла за едва знакомого человека.

Мартин поднимает на меня глаза.

– Вспомнила кое-что смешное, – говорю я, но он не уточняет, что именно. – Либби очень приятная женщина, – продолжаю я. – Может, как-нибудь пригласим ее с мужем к нам на ужин?

Мартин проглатывает кусочек пирожного.

– Я не хочу, чтобы в мое отсутствие за меня строили планы, которые я не имею возможности обсудить с тобой. – Это сказано без гнева, но и без теплоты в голосе.

– Я ей ничего не предлагала. А сейчас обсуждаю эту идею с тобой. Никаких планов за тебя я не строила.

Мой муж вытирает салфеткой рот, говорит спокойно:

– Нет.

– Нет? Мы не можем пригласить их к нам на ужин?

– Я не так много времени провожу дома, чтобы еще принимать гостей.

Мартин поднимается со стула и удаляется работать в библиотеку; так бывает каждый вечер, когда он дома. Пора укладывать Кэт спать. Веду ее в библиотеку, чтобы отец пожелал ей спокойной ночи. И он желает – не поднимая головы от бумаг.

Мы с Кэт идем наверх, и я объясняю ей, что папы иногда бывают несчастны, но они глубоко прячут свои чувства и никому не говорят, что их печалит. Думаю, это она должна понять. Как следует укрыв малышку одеялом, я пою ей колыбельную на гэльском языке, которую в свое время пела мне бабушка. Слова колыбельной для Кэт пустой звук, да и для меня, по сути, тоже. За прошедшие годы я почти позабыла английский перевод. Но, когда я умолкаю, с губ Кэт тихо слетает первое слово, которое я слышу от нее за все время нашего знакомства.

– Еще?

И я снова принимаюсь петь.

* * *

На следующее утро Мартин укладывает свой саквояж и снова уезжает.

После обеда я решаю вернуть Либби тарелку из-под пирожных. Наряжаю Кэт в одно из ее самых красивых платьев – ведь мы собираемся нанести светский визит, и вместе мы выходим на улицу.

– Может, побудем там немного, и ты поиграешь с Тимми. Что скажешь на это? – спрашиваю я, когда мы идем через дорогу.

– Да, – тихо отвечает Кэт.

А вот и второе слово! Я порываюсь обнять малышку, но инстинкт подсказывает, чтобы я отреагировала на ее ответ как на нечто совершенно естественное. Впрочем, это так и есть.

Звоню в дверь, и спустя несколько секунд она отворяется. На пороге стоит опрятная пожилая женщина в черно-белой униформе горничной.

– Что вам угодно?

– Либби дома? – спрашиваю я.

– Миссис Рейнолдс принимает гостей. Вас ожидают?

Несколько секунд я просто смотрю на нее. Потом все-таки отвечаю:

– Нет, не совсем. Просто я принесла тарелку Либ… миссис Рейнолдс. Я живу в доме напротив, через дорогу. Несколько дней назад она приходила к нам, приносила пирожные.

Женщина смотрит на тарелку и, видимо, узнает в ней предмет посуды Рейнолдсов. Потом переводит взгляд на Кэт, вероятно, решая, стоит ли пригласить нас в дом. В следующую секунду она широко распахивает дверь.

– Подождите в холле, пожалуйста. А я пойду узнаю, примет ли вас миссис.

Входим в красиво убранный холл – мраморный пол, роскошный ковер, отливающие блеском деревянные панели, – и я слышу женские голоса. Только теперь до меня доходит, что прежде следовало послать записку. Именно так поступила бы Либби.

Только горничная собирается уйти, чтобы доложить о нас Либби, та сама появляется в холле. Из гостиной, наверное, вышла, предполагаю я. Вероятно, услышала звонок. На ее лице отражаются удивление и даже испуг, но потом эти эмоции исчезают за маской приветливой любезности. Она идет к нам. На ней восхитительное синее платье из вощеного ситца с кружевной отделкой цвета слоновой кости на рукавах и горловине. Оно переливается и шуршит в такт ее поступи.

– Миссис Хокинг, – учтиво произносит Либби. – Как хорошо, что вы зашли. К сожалению, сейчас я не могу уделить вам время.

– Это ничего, – столь же учтиво отвечаю я. – Мы с Кэт просто хотели вернуть вам тарелку. Большое спасибо за пирожные.

– Пожалуйста. – Либби награждает меня милостивой улыбкой.

Я протягиваю тарелку, но Либби и не думает забирать ее у меня. Это делает горничная.

Либби чуть-чуть наклоняется ко мне.

– Ко мне на чай пришли дамы из Академии. Простите, ради бога.

Вроде бы она говорит искренне, но я не могу избавиться от ощущения, что Либби досадует на наш внезапный приход, а вовсе не на то, что она не может уделить мне время. Очевидно, она уже осознала, что мы с ней из разных миров. У меня нет горничной, нет подруг, которых я могла бы пригласить на чай. Мой муж не возвращается домой с работы каждый вечер. Нашему бракосочетанию не предшествовал период ухаживаний, о котором я могла бы рассказать; я не храню в кедровом сундуке завернутое в полотно свадебное платье, которым можно было бы похвастаться. У меня есть дочь, но нет воспоминаний о том, как я произвела ее на свет, как радовалась ее первым шажкам, как слушала ее смех и плач. Я топчусь в нерешительности на ковре, понимая, что должна повернуться и уйти.

– Может быть, в другой раз? – Либби мило улыбается мне.

– Да… это было бы… чудесно. – Наконец я выхожу за порог. – Еще раз примите благодарность за гостинец и ваш визит.

– До свидания! – расплывается в широкой улыбке Либби. Дверь закрывается.

– Что ж, поиграем с Тимми в другой раз, – демонстрирую я притворный оптимизм. Кэт как будто чувствует, что я сильно разочарована. Она смотрит на меня снизу вверх, и в глазах ее светится блеск понимания.

– Все будет хорошо, милая, – говорю я. – Просто я надеялась, что сегодня мы пообщаемся с нашими соседями. А давай нарисуем что-нибудь для Тимми? Хочешь?

– Да, – шепотом отвечает Кэт.

Я стискиваю ее ручку. В глазах щиплет от слез. Несмотря на неудавшийся светский визит, утро не окончательно потеряно. Кэт произнесла еще одно слово.

* * *

Какое-то время Либби не дает о себе знать, и я, набравшись смелости, бросаю в почтовый ящик Рейнолдсов записку, в которой приглашаю Либби и Тимми пообедать у нас на следующий день. К моему удовольствию, спустя несколько часов горничная из дома напротив приносит мне ответ Либби: та сообщает, что будет рада нас навестить.

Почти всю вторую половину дня мы с Кэт приводим в порядок задний дворик с садом: выпалываем сорняки, высаживаем новые клумбы, полируем железные садовые стулья с витыми ножками и спинками и такой же столик – в общем, делаем все, чтобы наш дворик стал похож на райский уголок. Заходим в дом, чтобы перекусить и освежиться, и, пока утоляем жажду, слышим звонок в дверь. На крыльце стоит хозяйка пансиона, миссис Льюис, со свертком в руке. Губы ее раздвинуты в полуулыбке.

– О боже! Миссис Льюис! – восклицаю я. – Входите, прошу вас.

Немолодая женщина с опаской переступает порог, словно пытается решить для себя, правильно ли она поступила, что вообще приехала сюда.

– Как же я рада, что вы пришли, – продолжаю я. – Позвольте, я заберу у вас шляпку и пальто? Выпьете с нами чаю?

– Нет, спасибо. Я всего на минутку, – отвечает миссис Льюис. – Вот, привезла ленты для волос, что принадлежат Кэтрин. Они были у меня все время. Я давно собиралась их вам вернуть.

Она вручает мне сверток.

Я не знаю, что сказать. Миссис Льюис тащилась через весь город лишь для того, чтобы вернуть несколько ленточек?

– Мне жаль, что вы взяли на себя столь тяжкий труд, – говорю я. – Вы очень добры.

– Да, наверное, можно было бы послать их по почте, но мне хотелось посмотреть, как вы и малышка поживаете.

– Я безумно рада, что вы нас навестили, – уверяю я миссис Льюис. И я не кривлю душой. Не так давно я сама хотела навестить хозяйку пансиона и жалела, что не знаю ее адреса.

В холл выходит Кэт, чтобы посмотреть, кто пришел. Ее взгляд, обращенный на миссис Льюис, полнится тоской и сомнениями, словно она боится выдать, что рада гостье.

– Здравствуйте, мисс Кэтрин, – с улыбкой приветствует миссис Льюис девочку.

Кэт застенчиво льнет к моей ноге.

– Миссис Льюис приехала проведать нас, – объясняю я. – Она привезла твои ленты, которые мы случайно забыли в ее доме. Здорово, правда, милая?

Кэт медленно кивает, не отрывая глаз от пожилой женщины.

– Миссис Льюис, посидите с нами, пожалуйста, – приглашаю я.

– Всего минутку.

Я веду ее в гостиную и опять предлагаю чай или кофе, но она снова отказывается. Наступает неловкое молчание. Миссис Льюис переводит взгляд с меня на Кэт и обратно. Я догадываюсь, что она хотела бы побеседовать со мной наедине.

– Кэт, солнышко, – весело обращаюсь я к девочке. – Будь добра, полей во дворике цветы, до которых у нас с тобой еще руки не дошли.

Девочка, не сказав ни слова, выходит из комнаты.

– Вижу, малышка все такая же, – с грустью произносит миссис Льюис.

– Вообще-то, прогресс есть. Улучшения происходят постепенно, помалу, но они есть. Думаю, в конце концов она оправится от всего, что на нее свалилось. Но это дело времени.

– Что ж, надеюсь, вы правы. – Миссис Льюис замечает на камине нашу с Мартином свадебную фотографию, которую я уговорила мужа оплатить. Потом снова поворачивается ко мне. – А вы как? Хорошо живете с мистером Хокингом?

– Хорошо.

– Рада это слышать.

И мы снова молчим. Я догадываюсь, что миссис Льюис не знает, как приступить к цели своего визита.

– Миссис Льюис, вы желаете о чем-то меня спросить? – прихожу ей на помощь.

Она заметно расслабляется. Потом наклоняется ко мне, словно боится, что у стен есть уши и они передадут Мартину наш с ней разговор.

– До вашего приезда я очень беспокоилась за девочку и ее отца, – шепчет женщина. – Вам известно, что он оставлял ее одну в их комнатах на целый день, а то и на ночь?

Я недоуменно смотрю на нее. Наверняка миссис Льюис что-то напутала.

– Вы слышите? Он оставлял ее одну на целый день и даже на ночь! Я сказала ему, что это опасно, что я готова присматривать за ней в его отсутствие. Она ведь совсем крошка!

– Вы… уверены? – наконец спрашиваю я. – Уверены, что он не брал ее с собой?

– Она спускалась вниз, чтобы поесть! А потом снова поднималась в свою комнату!

Я не нахожу слов для ответа. Матери знают, что нельзя оставлять пятилетних детей одних дома на целый день, тем более, не приведи Господи, на ночь. Разве отцам это не известно?

Я молчу, и миссис Льюис продолжает:

– Он никогда не обнимет ее, не поцелует. Не беспокоится о ней, не переживает о том, что она не разговаривает. Это ненормально.

Я чувствую, как у меня вытягивается лицо, ибо я осознаю, что тоже это заметила: Мартин никогда не обнимает и не целует Кэт. Он вообще к ней не прикасается. Я относила это за счет того, что он пребывает в глубокой скорби. Да, наверное, он горюет. Но ведь он еще и отец. Даже скорбящий человек помнит о том, что у него есть ребенок.

– Меня это наводит на мысль, что это не его родная дочь, – говорит миссис Льюис. – Я понимаю, грешно так думать, но ничего не могу с собой поделать. А вы ведь совсем недолго знаете мистера Хокинга. Просто я… – Ее голос сходит на нет. – Девочка мне однажды шепнула, что это она виновата в смерти мамы. Что мама заболела из-за нее. Разумеется, я спросила, почему она так решила. Она не ответила. И с тех пор больше ничего не говорила. Ни слова. Я сообщила мистеру Хокингу то, что она мне сказала, а он повел себя так, будто ему все равно.

Я смотрю на гостью, утратив дар речи.

Секундой позже миссис Льюис внезапно засобиралась.

– Зря я пришла. Зря все это вам сказала. Пойду я, пожалуй.

Я тоже поднимаюсь на ноги и, все еще не в состоянии произнести ни слова, провожаю ее к выходу.

– Спасибо за ленты, – благодарю я деревянным голосом, открывая дверь. И впрямь лучше бы миссис Льюис не приходила.

С минуту мы стоим в молчании. Потом миссис Льюис трогает меня за руку.

– Простите, если я наболтала лишнего. Вы мне кажетесь добропорядочным человеком, а девочка… Неправильно это, что она не разговаривает, а он махнул на нее рукой. Я ночами не сплю, думая об этом. Простите. Может, мне и не стоило вам все это рассказывать.

Охваченная тревогой, я проглатываю комок в горле. Миссис Льюис ошибается. Мартин просто опечален, раздавлен горем. Тем не менее для нас с Кэт он купил этот чудесный дом. Хорошо к нам относится. Миссис Льюис ошибается.

Я прокашливаюсь.

– Миссис Льюис, мы с мужем считаем, что Кэт не следует торопить. Со временем она оправится от того, что потеряла мать. Ей уже с каждым днем все лучше и лучше, уверяю вас. А Мартин, возможно, не понимал, что Кэт еще маленькая и ее нельзя оставлять одну. Но вы помогли ему это осознать, и он сразу же послал за мной. Кэт подрастет, и я объясню ей, что вовсе не заботы о ребенке вызывают чахотку.

Мне и самой кажется логичным все, что я говорю.

– Он – любящий отец и хороший муж, – продолжаю я. – Он тоже до сих пор пытается оправиться после смерти первой жены. К тому же в жизни у него было много и других горестей.

Миссис Льюис с минуту пристально смотрит на меня.

– Конечно, – произносит она, но я вижу, что мои слова ее не убедили. – Вы позволите попрощаться с девочкой?

У меня на языке вертится «нет», но мой отказ лишь укрепит ее в своих чудных подозрениях. Да и меня тоже.

– Разумеется.

Мы идем через кухню во двор, где Кэт старательно поливает клумбы из жестяной лейки. Девочка обращает на меня взгляд.

– Солнышко, миссис Льюис уходит. Подойди, поблагодари ее за визит и за ленты, что она принесла.

Кэт ставит лейку на землю, подходит к миссис Льюис и смотрит на нее, моргая. Глаза у девочки такие же красивые, как у Мартина. Прямо точь-в-точь как у Мартина.

Миссис Льюис наклоняется, заглядывает ей в лицо.