Глава 3

Мартин Хокинг пришел один.

И только увидев, что дочери рядом с ним нет, я осознаю, как сильно мне хотелось, чтобы она встречала меня вместе с отцом. Возможно, Мартин предложил Кэт сопровождать его, а она отказалась. Или, может быть, он предложил, а она ничего не ответила. Мартин писал, что после смерти матери девочка замкнулась в себе, почти не разговаривает. Не исключено, что он пригласил ее пойти на пристань, а она вообще никак не отреагировала на его слова.

– Добро пожаловать в Сан-Франциско, Софи, – приветствует меня Мартин, останавливаясь передо мной. Голос у него чуть более густой, чем мне представлялось, и чуть более мягкий. И по нему не скажешь, что он нервничает. Производит впечатление абсолютно невозмутимого человека. И он назвал меня Софи, а не мисс Велан. Произнес мое имя так, будто мы с ним знакомы сто лет. Он берет мою руку, пожимает ее, словно встретил давнего школьного приятеля.

– Спасибо, – благодарю я и затем, пытаясь подстроиться под его непринужденный тон, добавляю: – Мартин.

Он выпускает мою руку. Говорит:

– Я рад, что ты приехала. – Голос у него не взволнованный, но и не сказать, чтоб неискренний. Скорее, в нем слышится удовлетворение, облегчение, что я не передумала.

– Да, я тоже.

Он берет мой саквояж.

– У тебя есть еще багаж, который необходимо отправить домой?

Этот саквояж – весь мой скарб, и я отвечаю, краснея:

– Нет.

Но Мартин, кажется, не обеспокоен и не изумлен, что все мои пожитки умещаются в одном-единственном саквояже и дамской сумочке, которую я сжимаю в руке.

– Суд закрывается через несколько минут, нас там ждут. – Говорит так, словно мы опоздаем на начало спектакля, если не поторопимся.

Мы покидаем пристань и входим в здание паромного вокзала. Через просторный многолюдный зал идем к противоположному выходу, что ведет на улицу.

Город начинает окутывать туман, стелющийся легкими, прозрачными, будто серый шелк, клочьями, как это бывает с наступлением вечера на северном побережье Ирландии. На улице царят суета и оживление – обычное явление по окончании рабочего дня. По дороге катят, тарахтя и кашляя, несколько автомобилей, которые спокойно, без страха, объезжают конные экипажи и грузовые повозки. Мимо грохочет трамвай, набитый пассажирами.

– Я нанял экипаж, он здесь рядом. – Мартин ведет меня к ожидающему у обочины экипажу, запряженному лошадью вороной масти. Извозчик открывает для меня дверцу, я поднимаюсь в карету. Мартин взбирается следом, садится напротив меня.

Мы трогаемся с места. Мартин спрашивает, как прошло мое путешествие.

– Нормально. Вполне.

Он кивает.

– Кэт ждет, что мы вернемся после… после оформления? – уточняю я.

– Да.

А потом, понимая, что не спросить не могу, интересуюсь у Мартина, не передумал ли он относительно того, о чем мы с ним договорились в ходе переписки.

– Нет, – отвечает он. – А ты?

– Нет.

– Значит, решено.

– Да.

После того как мы подтвердили свое полное согласие по главному вопросу, Мартин устремляет взгляд в окно.

Я полагала, что мы, оба нервничая, будем вести беседу в экипаже, что он из вежливости попросит меня рассказать о себе или сам примется рассказывать о своей дочери, может, даже о покойной жене. Но Мартин всю дорогу до здания суда молчит. Может, он робеет в присутствии женщин? Или же, как и я, воздерживается от разговора, чтобы скрыть нервозность?

Спустя несколько минут экипаж останавливается.

– Саквояж можешь оставить здесь, – произносит Мартин, берясь за ручку дверцы. – Извозчик нас подождет. – Он выходит из экипажа и затем помогает сойти мне. – Перед нами высится здание суда, в котором также размещается муниципалитет. Оно похоже на пышный дворец: резные мраморные колонны, искрящийся купол, частично растворяющийся в туманных сумерках.

Через вестибюль, в котором гуляет эхо, мы быстро идем к кабинету мирового судьи. Каблуки моих туфель громко цокают по мраморному полу.

Входим в комнату, где, судя по всему, только что завершилась очередная гражданская церемония. Тучный седоватый судья в черной мантии перебирает бумаги за высоким столом. За соседним столом женщина в темно-синем платье показывает новобрачным, где им следует поставить подписи на свидетельстве о браке. Фотограф снимает невесту и жениха. Невеста в канареечно-желтом платье, ее новоявленный супруг – в сером костюме оттенка свинцовых туч. Они как солнце и дождь, но оба радостно улыбаются. Видно, что они счастливы, любят друг друга. На сгибе локтя невесты лежат три лилии.

– Следующая пара, пожалуйста. – Секретарь суда – худой мужчина в очках – устремляет взгляд мимо молодоженов в ту сторону, где стоим мы. – Мистер Хокинг и мисс Велан?

– Да, это мы. – Мартин берет меня за руку и подводит к огромному дубовому столу судьи.

– Оставайтесь на месте, – говорит секретарь. – Приготовьте обручальные кольца, если они у вас с собой. Судья займется вами через пару минут.

– Спасибо, – благодарит Мартин без тени смущения.

– Свидетелей с вами нет? – уточняет секретарь скучным голосом.

– Нет. Только мы вдвоем.

– Миссис Фарридей, – обращается секретарь к женщине в синем платье, – вам придется выступить в роли свидетеля этой последней пары.

Женщина кивает, убирает авторучки и документ, подписанный двумя предыдущими свидетелями. Счастливые новобрачные в желтом и сером удаляются рука об руку.

– Сэр, если угодно, я вас сфотографирую, – говорит фотограф Мартину. – Я хорошо снимаю. Всего один доллар за чудесный портрет, который можно поставить на каминную полку. И еще сделаю комплект меньшего формата – для ваших родных и знакомых. Два доллара за дюжину.

– Нет, спасибо, – отказывается Мартин, даже не взглянув на фотографа.

Но мне хочется иметь свадебное фото. Хочется, чтобы мама увидела этого утонченного джентльмена, за которого я выхожу замуж, и поняла, что я счастлива рядом с ним. Хочется, чтобы она поверила: на этот раз для меня все будет по-другому. Я и сама хочу в это верить.

Я трогаю Мартина за руку.

– Пожалуйста, пусть он нас сфотографирует?

Он резко поворачивается ко мне.

– Я хотела бы одно фото отправить маме. И чтобы одно было у нас. Разве нам не нужно свадебное фото? И еще одно можно было бы отправить твоим родителям на восток.

Мартин раздумывает несколько секунд и затем говорит фотографу:

– Дюжина нам не нужна. Всего два. Одно фото поставим на каминную полку, одно – для ее матери.

Он дает фотографу деньги и называет адрес. Затем выуживает из кармана брюк два золотых кольца. В том, что поменьше, сверкает крошечный сапфир. Кольцо побольше, простой золотой ободок, Мартин вручает мне. Я держу его в ладони. Оно на ощупь гладкое и теплое.

К нам подходит секретарь и сообщает, что судья готов зарегистрировать наш брак. Мы произносим клятвы – простые и короткие. В считаные минуты судья завершает церемонию. Мы обмениваемся кольцами. Судья объявляет нас мужем и женой, затем встает и на прощание желает нам доброй ночи.

Брачные обеты мы не скрепляем поцелуем – достаточно слов. А свидетельство о браке будет служить подтверждением тому, что мы действительно дали их друг другу.

Меня подводят к длинному столу, дают авторучку и показывают, где поставить подпись. Следом расписывается Мартин, за ним – женщина в синем платье и секретарь суда. Подпись судьи уже стоит на документе: он ее поставил, уходя домой.

– Что ж, приступим, – обращается к нам фотограф. – Пожалуйста, повернитесь ко мне. Сэр, будьте любезны, суньте одну руку в карман.

Мы с Мартином выполняем указания фотографа. Тот делает снимок. Нас ослепляет яркий свет вспышки.

Секретарь суда и миссис Фарридей удаляются через другую дверь. Фотограф водружает на плечо фотокамеру со вспышкой и покидает опустевший зал. Я смотрю на обручальное кольцо, обвивающее мой палец. В янтарном освещении потолочных ламп маленький сапфир Мартина искрится, словно озаренный луной крошечный океан.

На улице стемнело. Мы выходим из здания суда, и нас обволакивает ласковая призрачная ночь. Туман теперь уже более густой пеленой окутывает уличные фонари и заслоняет небо, словно нескончаемый свадебный кортеж. Мы вновь садимся в ожидающий нас экипаж.

В дороге Мартин опять молчит. Мне кажется, что молчание не соответствует обстоятельствам, даже таким необычным, как наши, и я, прочистив горло, говорю:

– Спасибо, что позволил фотографу щелкнуть нас.

Мартин отворачивается от окна и останавливает взгляд на мне.

– Пожалуйста.

– Так… ты точно не хочешь отправить фотографию своим родителям? – Может быть, он, как и я, боится сообщать родным о переменах в своей судьбе? Не дождавшись ответа, я добавляю: – Ты, наверное, не знаешь, как сказать им об этом. Я тебя понимаю. Я… я тоже переживаю. Не представляю, как все объясню маме.

– Я лишился родителей еще в детстве. Они умерли, – не сразу отвечает Мартин без малейших эмоций в голосе. – Меня воспитывали тетя и дядя. Мы с ними не близки.

У меня от жалости к нему щемит сердце.

– Очень тебе сочувствую.

– Не стоит, – беспечно произносит он. – Родителей я не помню.

– И все равно я уверена, ты, должно быть, сильно страдал, потеряв родителей в столь юном возрасте. Как это случилось?

– Они возвращались домой с какого-то торжества, что проводилось в городе, и в дороге их неожиданно застигла снежная буря. Они заблудились и замерзли насмерть в своем экипаже.

– Боже мой, Мартин!

– С тех пор много лет прошло. Я об этом больше не думаю.

Неужели этот человек всю свою жизнь убеждает себя, что расти сиротой – это ерунда? Как можно приучить себя верить, что потеря родителей в столь юном возрасте – это сущий пустяк? Не представляю. Я сама потеряла отца в шестнадцать лет и от горя едва не обезумела. Я жду, что Мартин задаст мне вопрос про моих родителей. Не дождавшись, говорю:

– Моя мама, скорее всего, не одобрит мой поступок. Как бы отнесся к этому отец, не знаю. – Я отворачиваюсь к окну. Вижу только туман, другие экипажи и громадные силуэты зданий, проступающие в колышущемся тумане. – Наверное, сказал бы, что я поступила опрометчиво, безрассудно. Папа любил употреблять мудреные словечки. Коллекционировал их в тетрадке, как некоторые коллекционируют старые монеты. Он хотел поступить в университет и стать профессором, но денег на учебу не было. И он пошел по стопам своего отца: стал кровельщиком. Но постоянно занимался самообразованием. Брал книги у богатых односельчан, имевших собственные библиотеки. Мне и моим братьям он читал книги вслух, находил в них много слов, которые ему хотелось запомнить. Он их записывал в маленькую книжку. Четыре года назад папа упал с крыши. Через несколько дней он скончался, не приходя в сознание. Папа был очень добрый человек. – Я поворачиваюсь к Мартину, удивляясь самой себе. Я ведь не собиралась рассказывать ему так много. И что на меня нашло?

Мартин изучающе смотрит на меня, как мне кажется, с неподдельным интересом. Что-то в моем рассказе заставляет его чуть наклониться ко мне. Но в следующее мгновение на его лице снова появляется невозмутимое выражение.

– Какое несчастье, – роняет он.

Его слова, произнесенные вроде бы искренним, но безучастным тоном, постепенно оседают между нами. Мы все это время молчим. Слышится только цоканье копыт лошади, везущей наш экипаж.

Через несколько минут мы останавливаемся.

– Боюсь, дальше, до пансиона, где мы с Кэт снимаем комнаты, придется идти пешком. Дорога слишком круто поднимается в гору, экипажам и автомобилям по этой улице трудно ехать. В Сан-Франциско везде так.

– Да я с удовольствием пройдусь.

– Саквояж можешь оставить в экипаже. Мы сюда вернемся.

Мы выходим. Перед нами улица, круто поднимающаяся вверх. По обеим сторонам – трех-четырехэтажные жилые дома. Конец улицы, если таковой есть, теряется в тумане.

Начинаем восхождение – степенно вышагиваем, будто супруги, состоящие в браке много лет и прогуливавшиеся по этой улице уже, наверное, тысячу раз.

– Последние четыре месяца мы с Кэт квартируем у миссис Льюис. Она присматривает за Кэт, пока я на работе, – говорит Мартин. – Но сегодня я приобрел собственный дом. Мы заберем Кэт и отправимся туда. Я должен вернуться к своим клиентам и потому хочу, чтобы вы с Кэт уже прямо сейчас были устроены.

Я на мгновение забыла, что Мартин работает не в центральном офисе страховой компании, а разъездным агентом.

– Конечно, – отвечаю я секундой позже.

По пути нам встречаются несколько человек, кивками желающие «доброго вечера». Оттого что дорога неуклонно тянется в гору, я начинаю задыхаться. С трудом, шепотом отвечаю на приветствия.

Наконец мы останавливаемся перед большим четырехэтажным домом. Окна в зеленых рамах с наличниками. Мартин достает из кармана связку ключей, один ключ вставляет в замок, и мы входим в дом. Коридор из холла ведет к комнатам первого этажа, лестница – на второй этаж. Мартин стучит в первую дверь по левой стороне.

В открывшемся проеме появляется седая полная матрона – миссис Льюис. Она окидывает меня взглядом. Очевидно, Мартин сообщил ей, кого едет встречать на паромный вокзал, объяснил, зачем я приезжаю. Женщина пристально смотрит мне в глаза, словно пытается постичь, как я оказалась в знакомых у Мартина, если она меня с ним никогда не видела. Ни разу. А я к тому же вышла за него замуж.

– Миссис Льюис, это моя жена, – представляет меня Мартин. – Софи, познакомься: это миссис Льюис.

– Здравствуйте, – приветствую я женщину как можно более уверенным тоном.

– Рада знакомству. – Однако большой радости в лице миссис Льюис я не замечаю. Скорее, она сбита с толку. Озадачена.

Обернувшись, миссис Льюис кричит через плечо:

– Кэтрин, приехал твой отец и… с ним… – Она протягивает руку, приглашая девочку подойти, и та, выступив из глубины комнаты, останавливается возле нее.

Кэт в голубом платьице, которое ей маловато, держит в руках черноволосую фарфоровую куклу с трещиной на щеке. У девочки карие глаза с рыжинкой, как у отца. Они блестят и полнятся пониманием, будто ей известна некая великая мудрость жизни, – что, разумеется, исключено, ведь девочке всего пять лет. Личико Кэт в форме сердечка обрамляют прямые светло-каштановые волосы. Она смотрит на меня, и в ее взгляде не читается ни раздражения, ни любопытства, ни радости.

– Пойдем, Кэт. – Мартин жестом подзывает к себе дочь. Не отрывая от меня глаз, Кэт подходит к отцу.

– Я испекла для вас небольшой свадебный пирог, – говорит миссис Льюис. – Раз уж вы не устраиваете себе медовый месяц или торжество. – С круглого столика на одной ножке, что находится у нее за спиной, она берет плетеную корзинку, накрытую салфеткой с узором из «огурцов».

– Спасибо, миссис Льюис. – Мартин забирает у женщины корзинку.

Я тронута. И немного ошеломлена. Свадебный пирог? Для меня и Мартина? Я совершенно не чувствую себя новобрачной.

– Да, спасибо, – выдавливаю я из себя. – Вы очень добры.

– Вы англичанка. – Взгляд миссис Льюис полнится вопросами.

– Ирландка.

– Вот как.

Кажется, женщина не хочет меня отпускать, словно ей нужно о чем-то меня расспросить. Или что-то мне рассказать. Но Мартин спешит увести Кэт из комнаты миссис Льюис, на ходу представляя меня дочери.

– Кэт, это твоя новая мама, – кивает он на меня.

Мы идем к выходу. Девочка, не сводя с меня взгляда, медленно моргает.

– Я очень, очень рада знакомству с тобой, Кэт.

Она молчит.

– Еще раз благодарю вас, миссис Льюис, – бросает Мартин через плечо. – Добавьте то, что я должен, в мой итоговый счет. Ах да, вот ваши ключи. – Он протягивает ей руку с ключами, и женщина делает шаг вперед.

Забирая связку ключей, миссис Льюис ласково смотрит на Кэт.

– До свиданья, Кэтрин. Ты придешь ко мне в гости?

Девочка не произносит ни слова в ответ. Мартин берется за ручку двери.

Миссис Льюис переключает внимание на меня.

– Прошу вас, приходите с девочкой в гости, – приглашает она, буравя меня стальным взглядом, от которого я цепенею.

– Еще раз спасибо за пирог, – отвечаю я смущенно.

Миссис Льюис лишь кивает, провожая нас. Мы начинаем спускаться по холму, а она все стоит на пороге и смотрит нам вслед.

Постепенно мы удаляемся, и ее силуэт растворяется в тумане.