– Я считаю, что война – это злой рок, – сказал г-н Писек, чешский профессор, когда мы уселись за стол. – Посмотрите, никто не хочет войны, даже генералы, но все к ней готовятся. Разве не налицо здесь некий фатум рода человеческого?
– Глупость, глупость, а не фатум! – ответил г-н Крен. – Если бы мы в Америке и в Европе были надлежаще образованы, [то] исчезла бы глупость, а вместе с ней – и этот фатализм. Народы в Великой Азии насмехаются над нашей воинственной культурой.
Здесь г-н Крен, чрезвычайно богатый забавными историями и анекдотами, собранными из личных впечатлений по всему мiрy, поведал, как в Бенаресе в Индии нанес он отдельный визит прославленному монаху, которого вся Индия считала святым человеком.
– Когда я ему представился американцем, – рассказывал г-н Крен, – монах сострадательно кивнул головой и, вздохнув, сказал: «О вы, американцы! О вы, европейцы! Как много страдали вы и как много еще будете страдать! Вся ваша так называемая «культура» свелась к борьбе за могущество, за превосходство. Этим ядом заражаются и наши молодые люди, которые едут к вам для получения образования. Никто из них не возвращается опьяненным любовью к вам, но все они – сознательно или даже не осознавая того – заводятся вашими извращенными идеями о насилии «во имя права», что на самом деле означает не во имя права, а во имя силы. Как раз на днях были у меня здесь два индийских студента, учившиеся в Лондоне. Когда я спросил их: «Как [живут] наши братья[2] в Англии?» – оба они с гневом воскликнули: «Какие братья? Это наши заклятые враги, а не братья! Их культура – эгоизм и насилие. Настоящая культура – у нас в Индии. Мы обязаны бороться с ними и освободиться от них». – «Если вы станете бороться против них насилием, – возразил я им, – то чем тогда будете отличаться от них самих? И что пользы, если вы освободитесь от них совне, если вижу я, что вот – поработили они вас изнутри? С такой злобой о людях говорят не последователи добропорядочных учений Веданты, а поборники милитаристской европейской культуры. Наше освобождение от англичан, господа, – не есть величайшее благо; величайшее благо – это освобождение от самих себя. В этом смысл Веданты. Уехали вы в Европу как рабы телом, а возвратились сугубыми невольниками: и телом, и духом». – Окончив свой рассказ, старый монах снова вздохнул и повторил: «О вы, американцы! О вы, европейцы! Как много довелось вам выстрадать и как много еще придется страдать! Страдание неизбежно для всех, кто противится Дхарме[3].
В эту минуту в столовой раздалось оглушительное громыхание известного негритянского джаза.
– Только послушайте, – гневно вспылил г-н Крен – послушайте, что это за музыка! Мелодии ли это людей просвещенных и миролюбивых или же [пляски] необузданных дикарей?
Министр Юстон словно почувствовал обиду в этих словах [, будучи оскорблен в] своей национальной гордости, и сказал Крену:
– Ну не надо так, мой друг. Какими бы американцами мы ни были, мы все-таки просвещеннее и миролюбивее европейцев. Европа готовится к наступательной, захватнической войне, а мы делаем приготовления к войне оборонительной.
– Избитая песня на старый мотив! – шепнул мне на ухо г-н Крен.
– Позвольте, – продолжал министр, – мы обязаны быть готовы к обороне, если кто-то нападет на нас будь то с атлантического или с тихоокеанского побережья. Наша история не ведает завоевательных войн. Начиная с президента Вашингтона и вплоть до Вильсона Америка вела лишь оборонительные, а не захватнические войны. Я не допускаю ни того, что война – это фатальность, как сказал профессор Писек, ни того, что она – биологическая потребность во имя пресловутого возрождения нации, как утверждает француз Клемансо в одной из своих последних книг. Я говорю [лишь], что война – это дикость, навязываемая силой, а посему только [встречной] силой и можно ее отразить. Это всё.
– Все народы спешно готовятся к новой войне, дорогой мой Крен, – молвил генерал. – Неужели нам, американцам, спрятать, как страус, голову в песок и притворятся ничего не понимающими?
– Не говорите «все», Кларк, – ответил Крен. – Кто это «все»? Индия, Китай и Эфиопия к войне не готовятся – а ведь это больше половины человеческого рода. Европейцы же и мы – то есть меньшинство человечества, собственно его треть! – делаем к ней приготовления.
После это генерал обернулся к выходцу с Балкан и как бы в шутку спросил его:
– К кому принадлежите вы, балканцы: к миролюбивому большинству, о котором твердит г-н Крен, или к воинственному меньшинству?
[На это] балканец ему ответил:
– Мы принадлежим к тем, кто, ненавидя войну, тем не менее, к ней готовится.
– Именно такое положение и у нас, в Америке, – воскликнул министр Юстон. – Мы ненавидим войну, но готовимся к ней. Делаем это по необходимости, чтобы в критический момент защитить и отстоять нашу демократию от империалистических агрессоров.
Крен едко усмехнулся и процедил:
– Ратоборческое неистовство уравнивает всех, дорогой друг. Не помогает здесь ни демократия, ни автократия, ни монархия, ни республика, ни коммунизм. Сегодняшняя коммунистическая Россия так же спешно готовится к войне, как и английская и японская монархия, а равно и американская и французская республика. Но послушайте меня и вдумайтесь: мне кажется, что эта военная лихорадка в наше время нарочито охватила белую расу.
– В этом я полностью [согласен] с Креном, – молвил генерал. – Не было и нет ни серьезной политической теории, ни правящей партии, которая, в конечном счете, не стояла бы за войну или не поспособствовала ее вспышке. Доселе ни одна политическая доктрина не смогла снять завесу с той ужасной мистерии в человеческой жизни, что называется войной. Ни политики, ни государственные деятели, ни солдаты, ни сами естествоведы вплоть до сего дня даже близко не представили нам продуманного объяснения ее сущности, а также ее подлинных причин и целей. До сего дня это либо замалчивалось, либо говорили об этом с пристрастием. Порой мне кажется, что война как-то связана с глубоким и незримым корнем нашей жизни на земле, а потому, вероятно, лишь религия могла бы сказать об этом какое-то веское слово.
Наступила тишина. Но внезапно генерал поставил такой вопрос:
– В самом деле, господа, кто когда-либо из белых людей написал некий знаменитый труд о войне?
– Ницше и немецкие генералы перед (первой. – Пермiровой войной, – раздался чей-то голос.
– Макиавелли! – ответил г-н Юстон с неприкрытой усмешкой. – Это – европейский философ войны.
– Анти-философ! – громко возразил кто-то. – Слепец, указывавший дорогу таким же слепцам.
– Я полагаю, что Макиавелли представляет собой квинтэссенцию европейского поврежденного разума, – дополнил сам себя Юстон.
Все присутствующие выразили свое единодушное осуждение учения Макиавелли.
Засим генерал Кларк обернется к моему самому близкому другу-балканцу и спросит, существует ли где-то во всемiрной литературе какое-либо другое и лучшее истолкование мистерии войны, чем дал его, скажем, Макиавелли.
Балканец ответил так:
– Да ведь есть библейское объяснение, всецело противоположное мнению Макиавелли.
Генерал пронзил его испытующим взглядом, а затем погрузился в глубокое молчание. В тот вечер не захотел он больше ни слова молвить о войне. Лишь молча размышлял, точно силился вернуться к памяти о том, что когда-то давно было заучено, а потом забыто.
На следующий день генерал Кларк пригласил меня и моего балканского друга на лодочную прогулку вдоль морского побережья, на котором стояла красивая вилла г-на Крена. С нами на судне было еще несколько высоких гостей сего господина, которых генерал самолично отобрал и позвал. Как только уселись мы в лодке, генерал попросил балканца изложить учение о войне, какое ему известно и какое представляется ему единственно верным и истинным.
И все нижеследующее написано на основе того, о чем велась беседа тогда, на лодочной прогулке по Бостонскому заливу в водах Атлантики в августе 1927 года.
«Все народы Европы и Америки, мой генерал, – начал свою речь балканец, – с максимальной поспешностью, судорожно вооружаются [готовясь] к новой войне. Кто этого не видит? И для пастуха в горах это не секрет, – что уж тогда говорить о людях, живущих в городах и наблюдающих за делами человеческими. В погоне за вооружением из народов Азии сейчас в ногу с Европой и Америкой идут два-три государства, в частности: Япония, Турция и отчасти Персия и Афганистан. Необъятный Китай сводит счеты сам с собой, проводя кровопролитные военные испытания (букв.: учения. – Пер.) на собственных детях и тем самым – даже не осознавая [этого] – готовит их к резне и истреблению чужих детей. Впрочем, [тот], кто отяготил свою совесть виной за прошлую мiровую войну, взвалит на себя бремя ответственности и за войну грядущую. [А] это народы белой расы, нации, именуемые христианскими. В подготовке к новой войне, или к новым войнам, они первенствуют над всеми остальными народами и племенами на земном шаре. О том же, что мiр стоит перед новой войной, свидетельствуют такие факты:
1) явные и тайные военные приготовления всех упомянутых наций;
2) военные бюджеты, во всех государствах несопоставимо превосходящие расходы любого другого назначения и далеко превышающие военные бюджеты накануне прошлой Міровой войны;
3) повышенная интенсивность труда на бесчисленных заводах, выпускающих военную технику, боеприпасы, боевые отравляющие вещества, электрические и электромагнитные боевые устройства и приспособления, а также увеличение объема производства и числа занятых на этих предприятиях;
4) ускоренная постройка военных кораблей и других средств морского базирования;
5) увеличение общей численности строевых солдат и кадровых офицеров по сравнению с довоенным периодом (то есть перед первой мiровой войной. – Пер.);
6) создание некоторыми правительствами ученых комитетов, в задачу которых входит предельная концентрация умственного потенциала нации в целях дальнейшего создания или усовершенствования боевых отравляющих веществ и других химических средств ведения войны на суше, на воде, под водой и в воздухе[4];
7) сепаратные союзы и блоки отдельных государств и наций, заключаемые в военных целях;
8) весьма разветвленные шпионские сети, с помощью которых одни государства раскрывают военные планы и крадут секретные изобретения военного характера, принадлежащие другим нациям.
Таковы доказательства. А есть и явные признаки, предвещающие новую войну, среди которых: рост недоверия одного государства к другому, расовая и национальная ненависть, а особенно – всеобщие мрачные предчувствия и тревога умов на всех пяти континентах.
Некий доброжелатель может возразить: «Все это так. И все мы это видим. Однако все эти приготовления к войне могут и не привести к ее разжиганию – здесь нет неотвратимости. Ведь наряду с подготовкой к войне крепнут и мирные инициативы». (Прошло целых тридцать лет с того времени, как была сделана первая попытка сокращения арсеналов и установления мира во всем мiрe. По почину Всероссийского Императора Николая II, в 1899 году в Гааге была созвана Первая мирная конференция. Она была открыта следующими словами благородного Царя: «Мы ищем самый деятельный способ к тому, чтобы всем народам уготовить благодать подлинного и долговечного мира, а сверх всего – положить конец постоянному совершенствованию современного оружия». Представители наций подписали протокол Гаагской Конференции и разъехались по домам, чтобы продолжить свою работу – вооружение! Вторая Гаагская конференция состоялась в 1907 году. Снова был подписан протокол, и снова всё вернулось на круги своя. После (первой. – Пер.) Міровой войны были учреждены Лига наций и Межпарламентский союз[5]: протоколы подписываются из года в год, но прежняя гонка вооружений идет все более ускоренными темпами. В 1921 году была созвана Вашингтонская конференция по ограничению запасов оружия. Все прошло по регламенту, был подписан и заключительный акт, однако нации не свернули с прежнего пути. Затем президент [США] Кулидж созвал в Женеве конференцию трех морских держав – опять-таки с целью обуздания гонки вооружений. Наконец пришло время и пакта Келлога-Бриана[6], подписанного большим числом государств, которые «отказывались от войны как средства национальной политики». Но и после того как все было высказано и подписано, ни один военный завод не сменил своего профиля, ни один крейсер не был переоборудован в торговое судно и ни один полк не был расформирован – не произошло этого нигде на планете. С даты Первой Гаагской конференции и до наших дней имели место многие войны, как то: Англо-бурская, Русско-японская, две Балканские, (первая. – Пер.) мiровая, грекотурецкая и множество других военных конфликтов на всем земном шаре. После подобного тридцатилетнего опыта даже самому радужному оптимисту как не выслушивать с болью, печалью и недоверием все разглагольствования о разоружении и мире!)
[ «Крепнут» эти «мирные инициативы»,] шествуя за [военными приготовлениями], словно дитя за великаном; шагая, словно воловья упряжка за огненной колесницей. Если персонифицировать войну и мир, то первая должна была бы сказать второму: «Мне надлежит умаляться, а тебе расти» (ср.: Ин. 3,30). Вопреки сему, война – по всей видимости – говорит миру: «Прячь меня, дитя, за своими пактами и конференциями – беги по улицам и кричи, что меня вообще нет и не будет!» Даже сама красноречивая пропаганда мира многим служит к осуществлению военных целей. Таким образом, в наши дни еще раз сбывается слово пророка: Говорят: «мир, мир!», а мира нет (Иер. 8, И).
О проекте
О подписке