Беседа 26
О тщеславии^[27]

Невозможно тому, кто раболепствует временной славе, получить славу от Бога. Посему-то Христос и укорял иудеев, говоря: како можете веровати, славу от человек приемлюще, и славы, яже от единаго Бога, не ищуще (Ин. 5, 44)? Это какое-то сильное упоение; объятый страстью тщеславия, человек делается неисправим. Она, отторгая от небес душу своих пленников, пригвождает ее к земле, не позволяет ей воззреть к свету истинному, побуждает постоянно вращаться в тине, приставляя к ним владык, столь сильных, что они владеют ими, даже ничего не приказывая. Ибо тот, кто болит этой болезнью, добровольно, хотя и никто ему не приказывает, делает все, чем только думает угодить своим владыкам. Для них он одевается и в одежды нарядные, и украшает лицо, заботясь в этом случае не о себе, но об угождении другим, и выводит с собой на площадь провожатых, чтобы заслужить от других удивление, и все, что ни делает, предпринимает единственно для угождения других. Итак, есть ли болезнь душевная тягостнее этой? Человек нередко бросается в бездну, чтобы только другие удивлялись ему. Приведенные слова Христовы достаточно показывают всю мучительную силу этой страсти; но можно еще познать ее и из следующего. Если ты захочешь спросить кого-нибудь из граждан, делающих большие издержки, для чего они тратят столько золота и что значат эти расходы, то ни о чем другом от них не услышишь, как только об угождении толпе. Если же ты опять спросишь их, что такое толпа? Они ответят: это нечто шумное, многомятежное, большей частью глупое, без цели носящееся туда и сюда, подобно волнам моря, составляемое часто из разнообразных и противоположных мнений. Кто имеет у себя такого владыку, не будет ли тот жалок, более всякого другого? Впрочем, когда мирские люди прилепляются к нему, это еще не так опасно, хотя действительно опасно, но когда те, которые говорят, что отреклись от мира, страдают той же или еще тягчайшей болезнью, то это крайне опасно.

У мирских только трата денег, а здесь опасность касается души. Ибо когда правую веру меняют на славу и, чтобы прославиться самим, уничижают Бога: скажи, пожалуй, не составляет ли это высшей степени бессмыслия и безумия? Другие страсти, хотя заключают в себе большой вред, но по крайней мере приносят и некоторое удовольствие, хотя и временное и короткое. Так корыстолюбец, винолюбец, женолюбец имеют некоторое свое удовольствие, хотя и со вредом, хотя и не продолжительное; но обладаемые страстью тщеславия всегда живут жизнью горькой, лишенной всякого удовольствия. Ибо они не достигают того, что так любят, – я разумею, славы народной; а хотя, по-видимому, и пользуются ею, на самом же деле не наслаждаются; потому что это вовсе не слава. Потому и самая страсть эта называется не славой, а тщеславием. И справедливо все древние называли это тщеславием. Она тщетна и не имеет в себе ничего блистательного и славного. Как личины кажутся светлыми и приятными, а внутри пусты; поэтому, хотя и представляются благообразнее телесных (естественных) лиц, однако ж никогда еще и ни в ком не возбуждали любви к себе: точно так, или еще более жалко, слава в толпе прикрывает собой эту неудобоизлечимую и мучительную страсть. она имеет только снаружи вид светлый, а внутри не только пуста, но и полна бесчестия и жестокого мучения. Откуда же, скажешь, откуда рождается эта безумная и не приносящая никакого удовольствия страсть? Ниоткуда более, как только от души низкой и ничтожной. Ибо человек, увлекаемый (суетной) славой, не способен мыслить что-либо великое и благородное; он необходимо становится постыдным, низким, бесчестным, ничтожным. Кто ничего не делает для добродетели, а только одно имеет в виду, – чтобы понравиться людям, не стоящим никакого внимания, во всяком случае следует погрешительному, блуждающему их мнению; тот может ли стоить чего-нибудь? Заметь же, если бы кто спросил его: как ты сам думаешь о толпе? Без сомнения, он сказал бы, что считает толпу невежественной и бездельной. Что же? Захотел ли бы ты сделаться подобным этой толпе? Если бы и об этом опять кто-нибудь спросил его, то я не думаю, чтобы он пожелал сделаться таким же. Итак, не крайне ли смешно искать славы у тех, кому сам никогда не захотел бы сделаться подобным?

Если же ты скажешь, что в толпе много людей, и что они составляют одно: то поэтому-то особенно и надобно ее презирать. Ибо если каждый из толпы сам по себе достоин презрения, то, когда таких много, они заслуживают еще большее презрение. Глупость каждого из них, когда они собраны вместе, становится еще большей, увеличиваясь от многочисленности. Поэтому каждого из них порознь можно бы исправить, если бы кто взял на себя это дело: но нелегко было бы исправить всех их вместе, – от того, что безумие их в таком случае увеличивается; они водятся обычаями животных, во всяком случае, следуя один за другим во мнениях. Итак, скажите мне: в такой ли толпе будете вы искать славы? Нет, прошу и молю. Эта страсть все извратила; она породила любостяжание, зависть, клеветы, наветы. Она вооружает и ожесточает людей, не потерпевших никакой обиды, против тех, которые никакой обиды им не сделали. Подверженный этой болезни не знает дружбы, не помнит сожительства, нисколько не хочет никого уважать; напротив, все доброе извергши из души, становится непостоянный, неспособный к любви, против всех вооружается. Сила гнева, хотя она и мучительна и несносна, не постоянно однако же возмущает дух (человека), а только в то время, когда его другие раздражают. Напротив страсть тщеславия всегда (мучит), и нет, так сказать, времени, в которое она могла бы оставить; потому что разум не препятствует ей и не укрощает ее; она всегда остается (в человеке), и не только побуждает ко грехам, но, если бы мы успели сделать что-нибудь и доброе, она похищает добро из рук. А бывает так, что она не допускает и начать доброго дела. И если Павел лихоимание называет идолослужением (Еф. 5, 5): то как, по справедливости, назвать матерь его (лихоимания), корень и источник, то есть тщеславие? Нельзя найти и названия, достойного этого зла! Итак, вотрезвимся, возлюбленные, отложим эту порочную одежду, разорвем, рассечем ее, сделаемся когда-нибудь свободны истинной свободой, и усвоим себе чувство достоинства, данного нам от Бога. Будем презирать славу в толпе. Ибо нет ничего столь смешного и унизительного, как эта страсть; ничто столько не преисполнено стыда и бесславия. Всякий может видеть, что желание славы во многих отношениях есть бесславие, и что истинная слава состоит в том, чтобы презирать славу (человеческую), считать ее за ничто, а все делать и говорить только в угождение Богу. Таким образом возможем мы и награду получить от Того, Кто видит все наши дела в истинном их виде, если только будем довольствоваться этим одним зрителем их. Да и какая нужда нам в других глазах, когда видит наши дела именно Тот, Кто будет и судить их? Как это несообразно: раб, что ни делает, все делает в угождение господину, не ищет ничего более, как только его внимания, не хочет привлекать на свои дела ничьих чужих взоров, хотя бы зрители тут были и важные люди, но только то одно имеет в виду, чтобы видел его господин; а мы, имея столь великого над собой Господа, ищем других зрителей, которые не могут только своими взглядами повредить нам и делать всякий труд наш напрасным!

Да не будет этого, умоляю вас! Но от Кого мы имеем получить награды, Того будем признавать и зрителем и прославителем наших дел. Не будем ни в чем полагаться на глаза человеческие. А если бы мы захотели достигнуть славы и между людьми, то получим ее тогда, когда будем искать единой славы от Бога. Ибо сказано: прославляющих Мене прославлю (1 Цар. 2, 30). И как богатством мы тогда особенно обилуем, когда презираем его и ищем богатства только от Бога, потому что сказано: ищите прежде царствия Божия и сия вся приложатся вам (Мф. 6, 33), так и в отношении к славе. Когда уже безопасны будут для нас и богатство и слава, тогда Бог и подаст нам их в изобилии. Но этот дар бывает безопасен тогда, когда не овладевает нами, не покоряет нас себе, не обладает нами, как рабами, но остается в нашей власти, как у господ и свободных. Для того-то Бог и не позволяет нам любить богатство и славу, чтобы они не овладели нами. А когда мы достигнем такого совершенства, то Он и подаст нам их с великой щедростью. Ибо скажи пожалуй, как славен Павел, когда он говорит: не ищем от человек славы, ни от вас, ни от иных (1 Сол. 2, 6). А кто счастливее того, кто ничего не имеет и всем владеет? Ибо когда мы, как я выше сказал, не будем покоряться владычеству их (богатству и славе), тогда и будем ими обладать, тогда их и получим. Итак, если мы желаем получить славу, будем бегать славы. Таким образом, исполнив законы Божии, возможем мы получить и здешние и обетованные блага, благодатию Христа, с Которым Отцу, вместе и Святому Духу, слава во веки веков. Аминь.

Беседа 27
О том, чтобы скорбеть о своих грехах и чем можно загладить их^[28]

Будем с трепетом внимать словам: На кого воззрю, говорит Господь, токмо на кроткаго, смиреннаго, и молчаливаго, и трепещущаго словес Моих (Ис. 66, 2)? Станем сокрушаться сердцем, будем оплакивать грехи свои, как заповедал нам Христос. Станем скорбеть о своих преступлениях, возобновим тщательно в памяти все, на что мы отваживались в прошедшее время и все то постараемся совершенно загладить.

К этому Бог открыл нам много путей. Глаголи ты, говорит Он, беззакония твоя прежде, да оправдишися (ис. 43, 26). И в другом месте: рех: исповем на мя беззаконие мое, и Ты оставил еси нечестие сердца моего (Пс. 31, 5). Так, частое воспоминание грехов и обвинение себя в них немало способствует к уменьшению великости их. Есть и другой путь, еще более верный, когда мы не помним зла ни о ком, кто согрешил против нас, когда прощаем всякому сделанные против нас проступки. Хочешь ли знать еще и третий путь? Послушай, что говорит Даниил: сего ради грехи твоя милостынями искупи и неправды твоя щедротами убогих (Дан. 4, 24). Есть и еще, кроме сего, путь – частое упражнение в молитвах, постоянное прилежание в молениях к Богу. Приносит нам немало утешения и оставления грехов также и пост, когда соединяется с любовью к ближним; он угашает и силу гнева Божия. Огнь горящий угасит вода и милостынями очищаются грехи (Сир. 3, 30). Итак, будем ходить по всем этим путям. Если будем всегда держаться их и на них обращать свое внимание, то не только очистим прошедшие преступления, но и на будущее время много приобретем для себя пользы; не дадим диаволу возможности нападать на нас, да и сами не впадем в беспечность житейскую… Но мы заградим ему оный проход, будем трезвиться, бодрствовать, чтобы, после краткого времени небольших трудов достигнуть в бесконечные веки бессмертных благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу, вместе со Святым Духом, слава во веки веков. Аминь.

Беседа 28
О высокомерии^[29]

Один мудрый муж сказал: начало греха гордыня (Сир. 10, 15), т. е. корень, источник, мать. Чрез нее и первозданный человек лишился блаженного состояния; чрез нее и обольстивший его диавол ниспал с высоты своего достоинства. Это гнусное существо, узнав, что грех сей может низвергнуть и с самых небес, избрало этот путь, чтобы лишить Адама столь великой чести. Надмив его обещанием равенства с Богом, он таким образом ниспроверг и низринул Адама в самую глубину ада. Подлинно, ничто так не отчуждает от человеколюбия Божия и не подвергает огню геенскому, как преобладание высокомерия. Когда оно в нас есть, то вся наша жизнь делается нечистой, хотя бы мы подвизались в целомудрии, девстве, постничестве, молитвах, милостыне и других добродетелях. Нечист, сказано, пред Господом всяк высокосердый (Прит. 16, 5). И так, если хотим быть чистыми и свободными от наказания, уготованного диаволу, обуздаем в себе надменность духа, отсечем высокомерие.

А что гордые необходимо подвергнутся одному наказанию с диаволом, послушай, что говорит об этом Павел: не новокрещенну, да не разгордевся в суд впадет (и в сеть) диавола (1 Тим. 3, 6). Что значит: в суд? То есть – в тоже осуждение, в тоже наказание. Как же избежать этой беды? Избежим, если будем размышлять о своей природе, о множестве согрешений, о великости будущих мучений, о том, что все, кажущееся здесь блистательным привременно, ничем не лучше травы и увядает скорее весенних цветов. Если часто будем возбуждать в себе такие мысли и приводить себе на память людей, совершивших великие подвиги, то диавол нелегко возможет надмить нас, сколько бы ни усиливался, не возможет даже запнуть нас на первых шагах. А Бог, Бог смиренных, благий и милосердый, сам да даст вам и нам сердце сокрушенное и смиренное. А таким образом мы возможем легко совершить и все прочее, во славу Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым слава Отцу и Святому Духу во веки веков. Аминь.

Беседа 29
О молитве^[30]

Когда я говорю кому-нибудь: проси Бога, молись ему, прибегай к нему с молитвой, то мне отвечают: я просил однажды, дважды, трижды, десять, двадцать раз и еще не получил. Не переставай просить, брат, пока не получишь; конец молитвы – получение просимого. Тогда перестань, когда получишь, или лучше и тогда не переставай, но и тогда пребывай в молитве. Если ты не получил, то молись чтобы получить; если же ты получил, то благодари за то, что получил. Многие приходят в церковь, произносят тысячи стихов молитвы, и выходят, не зная, что говорили они – уста их движутся, а слух не слышит. Ты сам не слышишь своей молитвы; как же хочешь, чтобы Бог услышал твою молитву? Ты говоришь: я преклонял колена; но ум твой блуждал вне; тело твое было внутри церкви, а мысль твоя вне; уста произносили молитву, а ум исчислял доходы, договоры, условия, поля, владения, общества друзей. Диавол зол; он знает, что во время молитвы мы делаем великие успехи; потому тогда он и нападает на нас. Часто, лежа спокойно на постеле, мы ни о чем не мыслим; а когда приходим молиться, то являются тысячи помыслов, чтобы мы вышли без пользы.