9) Как скоро ум человеческий отступил от Бога, люди, ниспадая в понятиях и помыслах, прежде всего воздали божескую честь небу, солнцу, луне и звездам, подумав, что они – не только боги, но и виновники всего прочего. Потом, еще ниже нисходя омраченными помыслами, наименовали богами эфир, воздух и что в воздухе. Поступив же далее во зле, возвеличили уже богами стихии и начала телесного состава: теплоту, холод, сухость и влажность. И как совершенно упадшие влачатся по земле, подобно земляным улиткам, так злочестивейшие из людей, пав и унизившись в представлении о Боге, в число богов включили, наконец, людей и изображения людей, как еще живых, так уже и умерших. А возжелав еще худшего и остановившись на том мыслию, божественное и премирное Божие имя перенесли уже на камни, на дерева, на пресмыкающихся в воде и на суше, и из бессловесных – на животных свирепых; им стали воздавать всякую божественную честь, отвратились же от истинного, действительно сущего, Бога Отца Христова. И, о если бы хотя на этом остановилась дерзость неразумных и не сквернили они себя большим злочестием, простираясь еще далее! Ибо некоторые до того унизились мыслию и омрачились умом, что измыслили себе, и вместе обоготворили, даже то, что вовсе никогда не существовало и чего не видно между сотворенными вещами. Смешав и разумное и бессловесное, сочетав между собою несходное по природе, кланяются они тому, как богам. Таковы у египтян боги с песьими, змеиными и ослиными головами, а у ливиян Аммон с головою овна. Иные же, взяв отдельно телесные члены: голову, плечи, руки, ноги, – каждый член включили в число богов и стали обожать, как будто не довольствуясь поклонением целому телу в его совокупности. Другие простерли далее свое нечестие, и обоготворив то, что было предлогом к изобретению сих богов и к собственному их злонравию, то есть сластолюбие и вожделение, – и сему кланяются. Таковы у них Эрот и Афродита в Пафосе. Другие же, как бы соревнуя друг другу в худом, дерзнули причесть к богам своих государей и детей их, или из почтения к властвовавшим или страшась их самоуправства; таковы в Крите пресловутый у них Зевс, в Аркадии – Гермес, у индов – Дионис, у египтян – Изида, Озирис и Ор. И ныне Антиноя, любимца римского царя Адриана, хотя знают, что он человек, и человек не благонравный, но весьма развратный, чтут, страшась того, кто дал о сем повеление. Ибо Адриан, находясь в Египте, когда умер служитель его сластолюбия Антиной, любя юношу и по смерти, повелел воздавать ему божескую честь; а тем и сам себя обличил, и вместе дал знать вообще об идолослужении, что не иначе изобретено оно у людей, как из вожделения к воображаемому. Об этом свидетельствует и Божия премудрость, говоря: «начало блужения умышление идолов» (Прем. 14, 12).

И не дивись тому, что говорю, не почитай сего превосходящим вероятие. Не так давно бывало (а может быть, и доныне это соблюдается), что сенат римский о своих от начала бывших царях, или о всех, или о ком изволит и заблагорассудит он, делал постановление: «быть им в числе богов»; и предписывал воздавать им божескую честь. Если которые ненавистны сенату, то объявляет он природу их, и как врагов именует людьми; а которые угодны ему, тем за доблестные дела повелевает воздавать божескую честь, как будто сенаторы имеют власть делать богами, хотя сами они – люди, и не отрицают о себе, что они – смертные. А между тем надлежало бы, чтоб делающие других богами тем паче сами были боги; потому что творящее должно быть совершеннее творимого; и кто судит, тот необходимо выше подсудимого; и кто дает, тот, без сомнения, чем одаряет других, то и сам имеет; как и всякий царь, конечно, что имеет, то и дарит, и сам – лучше и выше приемлющих дар. Посему, если и они, о ком хотят, о тех и делают поставления: «быть им в числе богов»; то прежде самим бы им надлежало быть богами. Но это-то и достойно удивления, что они, умирая как люди, тем самым показывают лживость своего приговора о тех, которые обоготворены ими.

10) Но обычай этот не нов и не в римском начался сенате, напротив же того, с давних времен получил начало и наперед замышлен с понятием об идолах. Ибо древние, пресловутые у эллинов, боги: Зевс, Посейдон, Аполлон, Гефест, Гермес, и – женского пола: Гера, Деметра, Афина, Артемида, удостоены именования богов по указам известного по истории у эллинов Фесея. И давшие указы, умирая, оплакиваются как люди; о ком же дали они указы, тем поклоняются как богам. Какое противоречие и умоисступление! Зная давшего указ, предпочитают ему тех, о ком дан указ.

И пусть бы еще идолобесие их ограничилось только мужами и не перенесло божеского именования и на женский пол! Ибо и женам, которых не безопасно принимать в общее совещание о делах, воздают божескую честь и чтут их. Таковы те, которых, по сказанному выше, указано чтить Фесеем; у египтян же: Изида, Кора и Неотера, а у иных: Афродита; ибо имена других, как исполненные всякого позора, не почитаю позволительным и повторять.

Не только в древности, но и в наши времена, многие, утратив самых любимых ими братьев, сродников и жен, и жены, утратив мужей, – когда сама природа показала, что утраченные были смертные люди, – но по причине великой о них скорби, изобразив их на картине и выдумав жертвы, поставили на показ, а жившие впоследствии, ради изображения и художникова искусства, стали таковым кланяться как богам, поступив вовсе неестественно. Ибо родители оплакивали изображенных на картине вовсе не как богов; а если бы признавали их богами, то не плакали бы о них, как об утраченных. Поелику они не признавали их не только богами, но даже и вовсе существующими, то изобразили их на картине, чтобы, видя напоминаемое картиною, утешиться в их несуществовании. И сим-то безрассудные молятся как богам, и воздают им честь, подобающую истинному Богу! В Египте и доныне еще совершается плач об утрате Озириса, Ора, Тифона и других. Додонские утвари и кориванты в Крите доказывают, что Зевс не бог, а человек, и рожден плотоядным отцом. И удивительно то, что самый мудрый и много похваляемый у эллинов за то, что уразумел Бога, т. е. Платон, идет с Сократом в Пирей, поклониться изображению Артемиды, сделанному человеческим искусством!

11) О таковых и подобных этим изображениях идолобесия давно, и задолго прежде, научило Писание, говоря: «Начало блужения умышление идолов: изобретение же их, тление живота. Ниже бо быша от начала, ниже будут вовеки: тщеславием бо человеческим внидоша в мир, и сего ради краток их конец вменися. Горьким бо плачем сетуя отец скоро восхищенного чада образ сотворив, егоже тогда человека мертва, ныне яко жи́ва почтé; и предаде подручным тайны и жертвы: потом временем возмогший нечестивый обычай, аки закон храним бысть, и мучителей повелением почитаема бяху изваянная. Ихже бо в лице не могуще чествовати человецы далняго ради обитания, издалеча лице изобразивше, явный образ почитаемаго царя сотвориша, яко да отстоящаго аки близ сущего ласкают с прилежанием. В продолжение же нечестия и не разумеющих понуди художниково искусство. Сей бо хотя угодити державствующему произведе хитростию подобие на лучшее: множество же человек привлечено благообразием дела, прежде вмале чествованнаго человека, ныне в бога вмениша. И сие бысть житию в прельщение, яко или злоключению, или мучительству послуживше человецы, несообщно имя камению и древам обложиша» (Прем. 14, 12–21).

Так, по свидетельству Писания, началось и произошло у людей изобретение идолов. Время уже представить тебе и обличение идолопоклонства, заимствовав доказательства не столько отвне, сколько из того, что сами язычники думают об идолах.

Если кто возьмет во внимание деяния так называемых ими богов (начну сперва с сего), то найдет, что они не только не суть боги, но даже гнуснейшие были из людей. Ибо каково видеть у стихотворцев описанные распутства и непотребства Зевсовы? Каково слышать, что Зевс похищает Ганимеда, совершает тайные прелюбодеяния, боится и мучится страхом, чтобы против воли его не были разорены троянские стены? Каково видеть, что он скорбит о смерти сына своего Сарпедона, хочет помочь ему и не может, что против него злоумышляют другие так называемые боги, именно: Афина, Гера и Посейдон, а ему помогают женщина Фетида и сторукий Эгеон; что Зевс преодолевается сластолюбием, раболепствует женщинам, и для них вдается в опасности, принимая на себя мечтательный вид бессловесных животных, четвероногих и птиц; и что еще укрывают его от отцова злоумышления, Крон же, который сам обрезал отца, связан им? Посему, справедливо ли предполагать богом того, кто совершил такие черные дела, каких общие римские законы не дозволяют делать и простым людям?

12) По обилию примеров напомню из многого немногое: видя беззаконные и безнравственные поступки Зевса с Семелой, Ледой, Алкменой, Артемидой, Латоной, Майей, Европой, Данаей и Антиопой или зная его бесстыдное отношение к собственной сестре, которая была ему и сестрою и женою, кто не предал бы его поруганию и смертной казни? При том же, он не только прелюбодействовал, но и возводил в ряд богов своих детей, рожденных от прелюбодеяния, прикрывая видом обоготворения собственное беззаконие. Так сделались богами Дионис, Геракл, Диоскуры, Гермес, Персей и Сотейра.

Также, зная непримиримую между собою вражду так называемых богов в Илионе за эллинов и троян, кто не осудит их в бессилии, потому что из ревности друг к другу раздражали и людей? Или, зная, что Диомедом ранены Арей и Афродита, а Гераклом – Гера и преисподний, которого называют адским богом, Персеем же – Дионис, Аркадом – Афина, что Гефест сринут и стал хромым, – кто не заключит худо об их природе и не откажется утверждать, что они – боги? Слыша же, что подлежат они страданию и тлению, не признает ли их не более как людьми, и людьми немощными, и не станет ли скорее дивиться тем, которые наносили им раны, нежели им раненным?

Или видя прелюбодеяние Арея с Афродитой и Гефеста, устраивающего ловушку для них обоих, видя также, что другие так называемые боги, призванные Гефестом посмотреть на это прелюбодеяние, идут и смотрят на их бесстыдство, кто не посмеялся бы и не признал бы их недостоинство? Или кто не посмеялся бы, видя бражничанье и дурачество Геракла с Омфалой?

Нет нужды и обличать с усилием сластолюбивые их поступки, превосходящие всякую меру любодейства, – также изваяние богов из золота, серебра, меди, железа, камней и дерева; потому что все это само в себе ненавистно и само собою показывает в себе признак заблуждения. А поэтому жалеть наипаче должно о тех, которые вводятся этим в обман. Ненавидят они любодея, который приступает к женам их, но не стыдятся боготворить учителей любодейства; сами воздерживаясь от кровосмешения, они молятся тем, которые делают это; и признавая деторастление злом, они чтут тех, которые повинны в нем; и что по законам непозволительно у людей, то не стыдятся приписывать так называемым богам своим.

13) Притом кланяющиеся камням и деревам не примечают, что ногами они попирают и жгут подобные вещи, а часть тех же вещей именуют богами. Что не задолго прежде употребляли на свои нужды то самое, сделав из сего изваяние, в безумии своем чествуют, вовсе не примечая и не рассуждая, что кланяются не богам, но искусству ваятеля. Пока не обтесан еще камень и не обделано вещество, – до тех пор попирают их и пользуются ими на потребы свои, часто и низкие; а когда художник, по науке своей, приведет их в соразмерность и напечатлеет на веществе образ мужа или жены, тогда, свидетельствуя благодарность свою художнику и купив их у ваятеля за деньги, кланяются уже им как богам. Не редко же и сам делатель истуканов, как бы забыв, что им они сработаны, молится собственным своим произведениям, и что недавно обтесывал и обрубал, то, по искусственной обделке, именует богами. Ежели бы и следовало удивляться чему в истуканах, то надлежало бы похвалить художество искусника и сделавшему не предпочитать того, что сделано им; потому что не веществом украшено и обоготворено искусство, но искусством – вещество. Посему гораздо было бы справедливее, чтоб кланялись они художнику, а не произведениям его; потому что он был еще прежде сделанных искусством богов, и как ему хотелось, так и сделаны они. Теперь же, отринув справедливое, не уважив науки и искусства, кланяются тому, что сделано по науке и искусству. И когда сделавший человек умирает, – его произведения чествуют, как нечто бессмертное, хотя они, если бы не прилагать о них ежедневного попечения, без сомнения, по природе своей, уничтожились бы со временем.

Как же не пожалеть о них и по той причине, что, сами видя, кланяются не видящим; сами слыша, воссылают мольбы к неслышащим; сами по природе – одушевленные и разумные люди, именуют же богами вовсе не движущихся и не-одушевленных? Удивительно также, что сами их охраняют, имея у себя под властию, и служат им, как владыкам! И не подумай, что говорю это без основания или лгу на них. Достоверность этого сама собою падает в глаза; и всякому желающему можно видеть это.

14) Но лучшее об этом свидетельство находится в Божественном Писании, которое издревле учит и говорит: «Идоли язык сребро и злато, дела рук человеческих: очи имут, и не узрят: уста имут, и не возглаголют: ушы имут, и не услышат: ноздри имут, и не обоняют: руце имут, и не осяжут: нозе имут, и не пойдут: не возгласят гортанем своим. Подобии им да будут творящии я» (Псал. 113, 12, 16). Согласна с этим и пророческая укоризна; в том же и Пророки обличают идолов, когда Дух говорит: «Посрамятся созидающии Бога и ваяющии вси „суетная“. И вси, отнюдуже быша, изсхоша: и глусии от человек да соберутся вси, и да станут вкупе: и да посрамятся, и устыдятся вкут. Яко наостри древоделатель сечиво, теслою содела оное, и свердлом состави е, и состави е крепостию мышцы своея: и взалчет, и изнеможет, и не напиется воды. Древо бо избрав древоделя, постави е в меру, и клеем сострои е, и сотвори е яко образ мужеск, и аки красоту человечю, поставити е в дому. Посече древо в дубраве, еже насади Господь, и дождь возрасти, да будет человеком на жжение, и взяв от него, согреся, и изжегше я, испекоша им хлебы, из оставшаго же сотвориша боги, и покланяются им. Пол его сожгоша огнем, и и на пол его, испече мясо, и яде, и насытися, и согревся, рече: сладко мне, яко согрехся, и видех огнь». Оставшему же «покланяется, глаголя: избави мя, яко бог мой еси ты. Не уведаша смыслити, яко отемнеша очи их, еже видети, и разумети сердцем своим. И не помысли в сердце своем, ни помысли в душе своей, ни уведе смышлением, яко пол его сожже огнем, и испече на углиях его хлебы, и испек мяса снеде, и оставшее его в мерзость сотвори, и покланяются ему. Уведите, яко пепел есть сердце их, и прельщаются, и ни един может души своея избавити: видите, не рцыте яко лжа в деснице моей» (Ис. 44, 10–20). Как же не признать всякому безбожными тех, кого и Божественное Писание обвиняет в нечестии? Не злосчастны ли – так явно обличаемые в том, что вместо истины служат вещам неодушевленным? Какая у них надежда? Или какое будет извинение возложившим упование на тварей бессловесных и не имеющих движения, которых чествуют они вместо истинного Бога?

15) Пусть художник соорудил бы им богов, не придавая никакого образа, чтоб не иметь им явного обличения в несмысленности! Скрыли бы они от людей простых и возможность предположения, что идолы чувствуют, если бы у идолов не было указания на чувства, как то: глаз, ноздрей, ушей, рук, уст, остающихся в бездействии, так что не могут воспользоваться чувством и насладиться чувствуемым. Теперь же, имея их, вместе и не имеют; стоя, не стоят, сидя, не сидят; потому что не действуют ими; но какое положение захотел дать им соорудитель, в таком и пребывают неподвижно, не представляя в себе ни одного признака божественности, но оставаясь совершенно неодушевленными, и только от искусства человеческого приявшими свой вид.

Пусть также провозвестники и провещатели таковых лжебогов (разумею стихотворцев и бытописателей) просто написали бы, что они – боги, а не описывали бы их деяний в обличение небожественности и срамного жития! Одним именем Божества могли бы они скрыть истину, лучше же сказать, отвратить многих от истины. Теперь же, повествуя о любодеяниях и непотребствах Зевсовых, о деторастлении других богов, о сладострастной похотливости на женский пол, о страхе и робости и об иных пороках, не иное что делают, как изобличают самих себя, что не только не о богах они повествуют, но даже слагают свои басни не о честных, а о гнусных и далеких от совершенства людях.

16) Но, может быть, злочестивые прибегнут в этом случае к свойству стихотворцев, говоря, что отличительная черта стихотворцев изображать не