Критика стимулирует умного на развитие, а «тупенького», как говаривал один мой коллега на обиду.
Саратов произвел очень двоякое впечатление.
Правильная застройка и довольно широкие улицы, великолепная архитектура в старой части города, прежде всего в центре сочеталась с чудовищной грязью и ужасными дорогами. Если среди бела дня свернуть с центральной улицы в проулок, то был высокий риск встретить парочку крыс, несущихся с мусорки или к ней. Ну а дороги… Движение по тротуару требовало постоянно глядеть себе под ноги, чтобы, не дай Бог, не просмотреть очередную «волну» на дороге. Асфальт действительно был волнами, и нужно было быть очень внимательными. Поэтому восхищаться красотами следовало с осторожностью, желательно стоя.
Некоторые дома, перешагнувшие двухсотлетний рубеж и спроектированные известными архитекторами, пугали пустыми «глазницами»-окнами. Они были разбиты, а бывало отсутствовала и сама дверь и можно было увидеть в пустой, полный мусора проем винтовую лестницу, ведущую на второй этаж. Дома упрямо держались, несмотря на отсутствие ремонта и пригляда, разве что внешняя отделка стен не выдержала испытания временем, и облупившаяся штукатурка делала дом похожим на бродягу, одетого в лохмотья. Это было очень печально.
В первый же день мы отправились на прогулку и поняли, что это красивый, но «запущенный» город. При этом выделялись отдельные «зоны», очень благоустроенные, ухоженные и поражающие своей чистотой. Наша «учеба» была в нескольких корпусах.
В первый день мы столкнулись с некоторыми бытовыми неудобствами. В корпусе на «нашем» этаже, а на другие этажи времени идти проверять не было, в женском туалете не было воды. Наша компания неприятно удивилась, но спокойно воспользовалась влажными салфетками в целях гигиены. Эта деталь вообще бы никак не запомнилась и не отложилась бы в памяти, если бы не одно «но». На следующий день наши занятия были в другом корпусе и там просто отсутствовала раковина. Руки было помыть снова негде. Третий корпус встретивший нас тоже входил в число «обделенных» – раковина была, но отсутствовали кран. Вернее, он был сломан и торчал кусок трубы, естественно без каких-либо вентилей. Четвертый по счету корпус нас удивил. О чудо! Там была раковина, был и кран. Но он был длинный и выходил за пределы раковины. Мыть руки было нельзя однозначно. Однако из любопытства, и по невнимательности проигнорировав куда направится струя воды, я все же решила проверить наличие воды. Тихонечко повернув вентиль, я была облита от груди и до щиколоток. Напор оказался сильный и видно все рассчитано на быстрое заполнение подставляемой емкости. Но мытье рук не входило в планы тех, кто устанавливал сантехнику. Надо мной весело посмеялись. Ладно хоть я включила чуть-чуть, иначе промокла бы.
Больше всех отсутствие воды и каких-либо условий для нормального пользования туалетной комнатой поражало Майю. Наша москвичка каждый раз округляла глаза так, что они занимали чуть ли не пол лица. А отсутствие не только щеколды, но и ручки на дверце туалетной кабинки привело ее в ужас. Вместо этого в дверце было небольшое, диаметром сантиметров пять-восемь, по-разному, отверстие. В это отверстие нужно было просунуть палец и потянуть на себя, чтобы открыть или прикрыть дверцу. Майя назвала это «пальцевым методом». Конечно, так было не везде. Один из корпусов, где проходили наши занятия, был оборудован современной дамской комнатой, со всем необходимым внутри. Предположительно, из-за того, что там был конференц-зал рядом, и прибывающих в командировку иностранцев встречали именно в этом здании.
Любопытство сгубило кошку. А в нашем случае едва не сгубило Майю. Настоятельная просьба ничего не есть в местной столовой, и пожелание ничего не пробовать в буфете, ее, как настоящего исследователя, толкнуло на необдуманный, и как оказалось, опасный эксперимент.
На третий день нашей учебы с одного занятия нас отпустили чуть пораньше, буквально минут на пять. И пока мы в коридоре беседовали с преподавателем, мы это наша компания и несколько коллег, Майя тихо исчезла с наших глаз. Ее отсутствие вызвало замешательство, но решили чуть подождать, а потом искать. Наша подруга нашлась быстро, а куда отходила не призналась, мол недалеко тут была, смотрела что да как на этаже. Эти объяснением все удовлетворились, и на этом бы все и закончилось, вероятно, но вечером Майя пару раз сбегала, извинившись, в туалет, когда мы собрались для приготовления ужина и собственно ужина, а затем застенчиво спросила, нет ли у кого таблетки от поноса.
Тут остальные переглянулись и практически хором спросили:
– Что ела?!!
Майя ответила
– Ничего такого…, тоже что и все…
Марина сразу подобралась и устроила небольшой допрос.
– Признавайся! Мы ели все вместе. Одно и то же. Что ела ты, отчего тебе плохо? Мы же тоже в зоне риска, если ты ела только с нами, тоже, что и мы.
– Да ничего не ела! – упорствовала Майя.
– Тогда мы тоже должны были отравиться! – поддержала Марину Аля.
– Что ты ела такого, чего не ели мы? – спросила я. В ответ последовало молчание. Тогда я продолжила – Где ты была, тогда, когда нас отпустили чуть пораньше?
Майя тяжело вздохнула и призналась
– В буфете…
– Что ты там ела?!! Что ты там купила? – снова практически хором спросили мы втроем. Майя снова тяжело вздохнула, и решила признаться.
– Нам сказали, что в буфете ничего нельзя покупать, опасно, а я решила проверить…– и она понуро опустила голову.
– Что ты там купила? – повторила вопрос Марина. Майя набралась мужества и призналась до конца
– Я пришла в буфет и подумала, что там может быть самое безопасное. Решила, что булочка. Я купила маленькую булочку с лимонными корочками.
– Ну и как? Вкусно? – немного с издевочкой в голосе уточнили мы.
– Ну как вам сказать, девочки… Я думаю, что в тюрьме лучше кормят – подвела итог своего эксперимента Майя.
– А почему сразу не призналась – уточнила Аля, сверкнув позеленевшими глазами.
– Стыдно было – тихо произнесла Майя.
На этом тема была закрыта, а выданная таблетка спасла нашу экспериментаторшу. Таблетку-то ей дали перед «допросом» конечно, иначе это был бы допрос «с применением пыток». В буфете мы потом как-то покупали по мелочи, но в другом и исключительно в запаянной, магазинной упаковке.
Город Саратов воспринимался как большой, правильной застройки. В музеи мы попасть в будни не могли, из-за учебы, что заканчивалась вечером и было время только дойти за продуктами, приготовить ужин и посидеть поздним вечером нашей дружной компанией за чашечкой чая. Но не могли не воспользоваться случаем, чтобы не сходить в театр. В Драматическом нам не повезло, так как попали на какую-то экспериментальную постановку и долго пытались разобраться кто из актеров кого играет – у них была полностью идентичная полосатая одежда, минимум декораций. До антракта так и не разобрались, а перекусив в буфете чем-то черствым и стаканом чая, решили не возвращаться в зрительный зал, а пошли любоваться вечерним городом, что можно было делать каждый вечер с удовольствием.
Когда через пару дней шли в театр, уже другой, на оперетту, то немного побаивались повторения истории. На этот раз эксперимент был вполне удачный. В постановке на тему греческого эпоса неожиданно смотрелась роликовая доска, на которой вовсю катался один из сатиров. Но делал он это виртуозно и юморно, и благодарные зрители награждали его аплодисментами. Идти на третью постановку ни в один из этих театров больше не решились – как бы не попасть на еще один эксперимент, что вновь пошатнул бы благоприятное впечатление о театральном искусстве Саратова.
В выходной день, единственный, что мы могли спланировать от и до сами, посвятили поездке в Энгельс.
Маленький город, беднее «миллионника» Саратова, однако он показался гораздо чище и дружелюбнее.
В Саратове жители часто жаловались на то что им не дают денег, что мало грантов, на то, что жить плохо. И лейтмотивом звучало, что «не дают», а кто, что и почему им «должен» пояснить никто не мог. В результате кто-то из коллег назвал Саратов «городом с протянутой рукой». Нет не дружбы, не помощи, а денег испрашивала эта рука.
Город Энгельс и не думал ничего просить. Поразил их музей. В двухэтажном доме постарались собрать все ценное, что хотели показать потомкам. В результате мы увидели и собрание картин местного художника, творившего в разные исторические эпохи. Отчетливо все полотна делились на две части, точно разделенные историей. Он учился у итальянских мастеров, и то, что было создано до революции являлось ярким примером классического искусства: реалистичность, тонкая проработка деталей, богатство цветовой палитры. После революции картины художника стали напоминать «Купание красного коня» по стилю – символичность, совсем немного цветового разнообразия, и ощущение будто «разучился» рисовать проснувшись как-то утром и осознав себя при новом политическом строе.
Один из залов был посвящен космосу. Кто-то кропотливо собрал все доступное и представляющее интерес – от баночек консервов до скафандров и макетов. В силу моей приземленности запомнились больше всего именно консервы, со сложными и маняще звучащими названиями типа «уха из семги с зеленью», «телячьи отбивные в сырном соусе» и все в таком духе. Суть одна – все названия прочно ассоциировались с блюдами в очень-очень приличном ресторане.
Огромное внимание было уделено национальному многообразию саратовской земли. Здесь в музее, на первом этаже была национальная одежда местных народов, предметы быта, а также исторические справки, позволявшие воссоздать в воображении местный колорит и непростую историю, в частности репрессии поволжских немцев. Их погибло много. Ни в чем не повинных людей, только из-за их происхождения.
Огромный зал был выделен и под оружие времен гражданской войны. Оно висела без стеклянных витрин и даже ограждений. Поэтому как ведьма я не могла сдержаться, чтобы не ощутить ауру многочисленных сабель, кинжалов, шашек и т.д. На близком расстоянии рука отчетливо воспринимала смерть, нестертую до конца кровь, что лилась по клинкам. Смерти и крови было много, очень много. Настолько, что оружие «фонило» на расстоянии нескольких сантиметров. Пару раз я тайком притронулась к клинкам. Оружие было как живое, но действительно холодное и равнодушное. Оно и сейчас легко бы рассекло человеческую плоть в умелых руках. Страшное ощущение. Мысленно я поклонилась всем невинно убиенным, павшим на этой земле в те страшные годы.
Назад из Энгельса мы ехали практически молча.
У моих подруг возникло желание покататься по реке на прогулочном катере, но одна из нас категорически отказалась из-за лежавшей на роду угрозы утонуть. Остальные проявили солидарность и тоже ограничились прогулкой по берегу.
Речной порт был довольно ухожен, благоустроен и красив. Глаз отдыхал, найдя осенью изумрудную зелень травы, выбеленные бордюры, лавочки с ажурной ковкой и … о чудо, ровные асфальтовые дорожки. Здания в поле нашего зрения тоже были в хорошем состоянии.
О проекте
О подписке