Изредка они с Аркадием сталкивались в трамвае по дороге на работу. На людях он сцен не устраивал, но постоянно спрашивал, когда она вернется, и каждую их случайную встречу заканчивал фразой: «Ладно, подождем». Когда уладили вопрос с увольнением, Зоя Михайловна забрала дочь в Ленинград. Уезжали спешно, налегке, ничего с собой не взяв. Знакомая обещала все вещи почтой прислать, но так и не прислала…

Кстати, первым поднял тревогу Леня. Он чувствовал что-то неладное и все твердил Зое Михайловне: «Поезжай, Лийке там плохо». Хорошо, что она прислушалась… Развод оформляли уже заочно. Аркадий потом еще долго писал Лие. Но не приезжал. Ленька тогда сказал сестре: «Если ты ответишь хоть на одно письмо, я тебе ноги выдерну и спички вставлю».

После незадавшегося брака нужно было все начинать сначала. Лиечка и тут проявила самостоятельность. К отцу в совхоз снова не пошла. Ну, как же, разве можно по блату? Хоть и с двухлетней отсрочкой приняла приглашение работать в Омске. Боролась с совкой зерновой – есть такой вредитель. Испытывала пестициды. Первый раз, когда в поле вышла, – конца краю не видать, вспомнила поговорку: пошел работать – забудь то, чему тебя учили в институте. На практике все совсем не так, как в теории. В учебнике написано, при какой влажности и температуре надлежит хранить зерно, как оно должно быть послойно укрыто. А зашла в сарай: брезент на голую землю постелен, сверху свалена куча зерна – мокрое, и от совки, если присмотреться, аж шевелится.

Первый свой сибирский заработок потратила, купив маме нарядную теплую кофту, Леньке – свитер, отцу – шерстяную безрукавку. А на то, чтобы отправить подарки почтой в Ленинград, денег уже не осталось. Пришлось ждать отпуска, чтобы отдать их собственноручно.

Жила в частном домике у колоритной бабки Фаины, потомственной сибирячки. Они потом еще долго переписывались. Хозяйка после Лии так никого больше и не пустила. Писала, что лучше нее постояльцев не найти, и все надеялась, что та вернется. У мамы действительно были мысли насовсем остаться – нравилась ей Сибирь. Часто вспоминала свои ежеутренние километровые забеги на подшефные участки в валенках и шубейке: морозец щиплет, ресницы индевеют, снег скрипит, дым из труб прямым столбом – красота!

Однажды чуть не попала под самолет! Не лайнер, конечно – под кукурузник. Он опылял поля, а она в сосредоточенной задумчивости прогуливалась. Видит краем глаза – летит. Ну, и пусть себе летит. А когда осознала, что находится на его траектории и он уже слишком низко для того, чтобы свернуть, дала деру по прямой – нет чтобы в сторону отскочить. Под конец упала на землю, уши руками зажала, глаза зажмурила!.. Самолет над самой головой пролетел! Летчик, приземлившись, весь раскрасневшийся, взмокший от страха, что задавил девчонку, подбежал, замахнулся на нее и… обнял: «Слава Богу, живая!» Это ж кому рассказать! Ну, под машину угодить – еще куда ни шло, под поезд, даже под катер, но чтобы под самолет! Так что по части оригинальности моей мамуле равных нет.

Однако не суждено ей было остаться в Сибири, жизнь распорядилась иначе. Пришло известие, что Давид Васильевич при смерти. Лиечка все бросила и поспешила в Ленинград. Ее уговаривали не увольняться – перевестись в аспирантуру. Но отец умирает! Ни о чем другом в ту минуту она думать не могла!

После похорон Давида Васильевича дома надолго не задержалась. Поступила в аспирантуру и уехала в Дагестан. Приступила к кандидатской диссертации на тему неполегающих сортов озимой пшеницы. Работала в трех километрах от Дербента на опытно-селекционной станции имени Ахундова. Вместе с другими аспирантами жили коммуной, а мамуля была ее казначеем. Размещались в двух деревянных бараках – в одном девушки, в другом – парни. Быт был самый простой. Кашеварили прямо на улице. Созывая на обед, били палкой в подвешенный рельс: первыми со всей округи бежали кошки, за ними – собаки и последними, нога за ногу, подтягивались аспиранты. Спозаранку уходили в поле, трудились с шести до десяти утра, после чего бегали купаться – благо, Каспийское море рядом, пережидали пик жары, лежа под мокрыми простынями на полу, и возвращались к работе с трех до семи вечера. В Дагестане не поливное земледелие – богара. Полуденное пекло еле-еле выдерживали и посевы, и люди. Пытались охладиться любым способом. Лиечка заработала себе радикулит: разгоряченная вставала под ледяной душ и, в конечном итоге, застудила поясницу. Лежала на полу влежку, не могла пошевелиться. Товарищи ее за ноги, за руки переворачивали. Клали на спину разогретый кирпич или горячий песок – лечили теплом.

Однажды большой компанией решили забраться на гору Джалган, встречать восход. Насмотрелись, как местная молодежь, словно архары, лихо по ней лазает. До горы, казалось, вроде бы рукой подать, совсем рядом. Вышли ранним утром и еле-еле докарабкались к закату.

Мама рассказывала, что всему удивлялась. Никак не могла привыкнуть к местному укладу жизни: аварцы на берегу моря жили прямо в землянках, без электричества и каких-либо удобств. У них были огромные безухие волкодавы. Когда собаки не пасли скот в горах, они лежали вдоль улиц, провожая прохожих сердитым рыком. Проходя мимо, главное было не оглядываться, иначе спровоцируешь нападение. Малыши, предоставленные сами себе, целыми днями бегали по поселку, срывая немытые овощи и фрукты в огородах. На них были незашитые посередке штанишки: сел, сделал свои маленькие и большие дела и побежал дальше.

Три года по шесть месяцев мама находилась в Дагестане, собирала материал для диссертации. Защитилась уже в Ленинграде. И вот тут начались мытарства с работой. С ее специализацией трудоустроиться в большом городе было не так просто, как на просторах земледельческих регионов. Поэтому Лия, не раздумывая, уехала на Украину. Работала на Мироновской селекционно-опытной станции имени Старченко под началом Василия Николаевича Ремесла.

Историческая справка: В. Н. Ремесло – знаменитый селекционер, доктор сельскохозяйственных наук, академик ВАСХНИЛ и АН СССР, автор сорока сортов разных зерновых культур, в том числе Мироновской-808, широко распространенного в мире стандарта озимой пшеницы. Ныне опытная станция является Мироновским институтом пшеницы Национальной академии аграрных наук Украины, который носит имя В. Н. Ремесла.

Мамуля подавала большие надежды и быстро продвигалась по карьерной лестнице. И снова вмешалась беда – внезапная смерть Лени. Ремесло не хотел ее отпускать, долго не подписывал заявление об уходе, лично предлагал внеочередной отпуск. Но и тут, как незадолго до этого, когда не стало Давида Васильевича, дал о себе знать Лиечкин характер: в Ленинграде мама совсем одна… Печальное событие уже не первый раз срывает ее с места работы.

Когда семья лишилась мужчин, и мама с бабушкой остались вдвоем, ни о каких разъездах по стране уже не могло быть и речи. Зоя Михайловна заявила дочери: «Я больше тебя никуда от себя не отпущу, а если ты уедешь, последую за тобой». Пришлось искать работу в Ленинграде. И в итоге оказалась в инспекции государственной комиссии по сортоиспытанию. Трудилась много и всегда добросовестно. Любую работу превращала для себя и других в приятное занятие.

Лию Давидовну, как и ее отца, влекла практика. Ленинградская область климатически считается зоной рискованного земледелия. Влажность, дожди, почва размякает, поэтому прикорневое полегание большое. Распространены болезни – мучнистая роса, спорынья, тля… Кстати, первый признак нашествия тли – когда по дорожкам вокруг поля бегают трясогузки. Борьба с разного рода вредителями – мамина специализация еще со студенческих времен. Через пять лет бумажной работы по рекомендации отцовского коллеги ей удалось попасть во Всесоюзный институт растениеводства. В сортоиспытательной госкомиссии она была начальником участка, а придя в ВИР, ей – кандидату сельскохозяйственных наук, пришлось начинать все заново, с должности лаборантки. Проработала там до самой пенсии, пройдя путь от лаборантки до старшего научного сотрудника и заведующей лабораторией отдела зерновых культур.

Для Лии Давидовны, блокадного ребенка, испытания военных лет не прошли бесследно. Организм в юном возрасте пережил изменения, которые не позволили впоследствии иметь детей. К тридцати годам Лия задумалась о приемном ребенке. Но, чтобы решиться на столь ответственный и непростой шаг, подарить дом и родительскую любовь брошенному чужому малышу, потребовалось несколько лет.

На тот момент при Ленинградском педиатрическом институте была кафедра, которая выхаживала оставленных в роддоме грудничков с различными патологиями. Волей случая в этом учреждении работала близкая подруга Зои Михайловны – Федореева Александра Васильевна. История дружбы их семейств насчитывала к тому моменту без малого тридцать лет. Они вместе учились в институте. Ее муж Арсений Савельевич, военно-полевой хирург, когда-то оперировал Давида Васильевича после его ранения в финскую войну. В Великую Отечественную командовал санбатом. К несчастью, медицинскую палатку, в которой находился профессор Федореев вместе с другими врачами и ранеными, живьем сжег немецкий лазутчик.

Александра Васильевна заведовала в педиатрическом институте кафедрой гигиены. Рассказами о работе она исподволь подтолкнула Лию Давидовну познакомиться со своими подопечными – детьми-отказничками. Выбор пал на меня и еще одного мальчика. Мне повезло – парнишку-конкурента забрали на день раньше другие усыновители.

Будущие мама с бабушкой долгое время меня просто навещали. Приглядывались сами и давали возможность мне привыкнуть к ним. Я их целыми днями ждала и высматривала. Мама рассказывала: «Иду по улице и вижу, как в окне маячит твоя рыжая маленькая головка. Поднимаюсь по лестнице и в коридоре слышу истошные вопли: «Ко мне мама пришла! Скорее одевайте! Меня мама ждет!» После чего тебя, причесанную и нарядную, выводят ко мне навстречу. Ни один мускул на лице не выдает твою радость». Стеснялась. Мама терялась первое время, не зная, что со мной делать – только что слышала одно, и вдруг как подменили девочку. Я скромно здоровалась, потупив глаза, словно и не орала только что за дверью.

Летом кафедра вместе с яслями выезжала на дачу в Юкки. Там была весьма примечательная большая, круглая клумба. Когда мы гуляли с мамой, я мечтала оказаться на ее вершине, все примерялась, как бы это ловчее сделать. Моего роста хватало лишь на то, чтобы, подпрыгнув, мельком оглядеть ее поверхность. Вдруг я заметила там скомканный фантик – разноцветный! А мамуля его не видела и недоумевала, почему я, что-то лопоча на только мне понятном языке, нарезаю круги вокруг клумбы. Мне во что бы то ни стало приспичило достать этот фантик и рассмотреть поближе. А никак. Глаз видит, да зуб неймет. Мама спросила: «Светочка, тебе что-то нужно? Ты хочешь цветочек сорвать?» Я молчу и упорно выхаживаю по кругу в поисках доступа к цели. Тогда я еще не воспринимала маму, как человека, которого можно попросить обо всем на свете. И потом долго еще справлялась самостоятельно со своими маленькими детскими проблемами, не обращалась за помощью. Так и вошло в привычку.

Документы на мое удочерение оформили не сразу, потому что семья неполная. Мама пошла в райком партии, хотя и не была коммунисткой. Там на высокой должности работала дама, хорошо знавшая Давида Васильевича, который в свое время был членом бюро райкома. Все вопросы решились мгновенно одним росчерком пера. Так я вытянула свой первый в жизни счастливый билет – обрела семью. Семью Сургановых.

В тот день, когда меня забрали из ЛПМИ насовсем, мы с мамой привычно пошли на прогулку. Дойдя до места, где мы раньше поворачивали назад, мама не остановилась. Я удивленно вытянула свою руку из ее ладони – знала границу, до которой обычно гуляли. Стояла как вкопанная, а мама ласково увещевала: «Светочка, мы не пойдем назад, мы идем домой». Не сразу вняв уговорам, я тронулась с места, но очень неуверенно: шаг делаю – притормаживаю… «Идем, идем, Светочка, нам нужно успеть на тот трамвайчик».

Демаркационная линия была преодолена – во всех смыслах.

Мне было чуть меньше трех лет, когда я стала Светой Сургановой.

Я оказалась еще тем подарочком! В комплект входили: целиакия, анемия, ангина, задержка физического и психического развития. Словом, типичный отказничок, оставленный в роддоме без каких-либо перспектив. Скромный перечень разрешенных мне продуктов включал в себя не более десяти наименований – не особо-то пошикуешь! Бабушка отвергла все ограничения, выбросила в мусорное ведро список диет, решив давать всего понемножку и наблюдать за реакцией моего организма. Единственным обязательным ежедневным пунктом моего меню оставалась греча. Через полгода меня было не узнать – опал вечно вздутый живот, появился румянец. Доктор Левина, наблюдавшая меня в поликлинике, встретив нас на улице, только руками всплеснула: «Неужели это наша Светочка?!»