Моя тайна

В очень маленьком зале, проходном и даже полутемном, похожем на комнатку в деревенском доме, живут деревенские картины Венецианова.

Все помнят Шишкина и Репина, а Венецианова мало кто.

Я прохожу по маленькому жилищу картин Венецианова и старательно смотрю на деревенские избы и краснощеких крестьянок. Как будто ненароком оборачиваюсь: кто вокруг меня? Две девочки из начальной школы и какая-то женщина рассматривают зимний пейзаж на противоположной стороне. Я стою к ним вполоборота. Значит, они не заметят выражение моего лица.

«Девушка в клетчатом платке».

Какая же она девушка? Это девочка, может, даже моего возраста. Никакие слова: «ясные серые глаза», «пухлые губы с полуулыбкой», «русская красавица» – то, что я сто раз читал про нее в Интернете, – не способны описать, что́ я вижу.

Мир вокруг меня становится неподвижным фоном ее живого лица.

Это к ней я прихожу каждую неделю в Русский музей. Это – мое свидание. Моя тайна. Здесь живет Девочка в Клетчатом Платке. Распечатки ее портрета из Интернета – как слова экскурсоводов о картинах – искажают реальность. Она глядит с этих копий то как будто свысока, то холодно, то меняются оттенки красок. А живая она – только здесь.

Я думаю о том, что красота – это тоже шедевр. Шедевр природы. Единственный в мире.

Если бы я жил двести лет назад и увидел этот портрет – обязательно бы нашел реальную Девочку в Клетчатом Платке! Но такая больше не родится. Бывает сходство лиц. Но если я и найду похожую, она будет – как копия из Интернета…

…Позади меня топают ноги. Мое свидание прервал экскурсовод-хомяк, который дошел со своей группой до этого зала. Сейчас опять скажет что-нибудь не то. Я отхожу и ревниво смотрю, как мужчины в группе задерживают взгляды на Девочке в Клетчатом Платке.

– Художник – Алексей Гаврилович Венецианов, – говорит экскурсовод. – В тысяча восемьсот девятнадцатом году Венецианов покинул Санкт-Петербург и поселился в своем небольшом имении в Тверской губернии. Он перестал писать портреты богатых людей на заказ и перешел к изображению крепостных крестьян.

 
– Только в мире и есть, что тенистый
Дремлющих кленов шатер.
Только в мире и есть, что лучистый
Детски задумчивый взор.
Только в мире и есть, что душистый
Милой головки убор.
Только в мире и есть —
Этот чистый
Влево бегущий пробор…
 

Бессмертный Фет и прелестный, извините за рифму, портрет!

Еще чего не хватало! Какой-то пожилой дядя из группы решил продекламировать стихи.

– Очень уместно! – улыбается экскурсовод. – «Девушка в клетчатом платке». Русые волосы девушки, разделенные на пробор, почти полностью укрыты большим темно-синим клетчатым платком.

Ну вот, пожалуйста, – дальше он говорит, что «этот платок, возможно, подарил девушке сам художник в благодарность за позирование, а может быть, это ее личная вещь».

Ясно же, что платок был очень тщательно выбран Венециановым – художник искал краски, подчеркивающие глаза Девочки. И надел он платок на нее специально! Разные художники часто изображали женщин в шляпках, шапочках, беретах, этих… как их… – капорах! Когда я впервые увидел Девочку в Клетчатом Платке, то понял почему. Головные уборы делают женщин красивее. Почему наши современные девочки забыли об этом? Я когда вижу зимой девочек без шапок, про себя улыбаюсь. Правда, смешно – идет девчонка, нос у нее красный от холода, ветер открывает красные уши, вид озябший, под носом подозрительно блестит, все лицо изображает страдание. Но она идет, терпит, думает, что красивая. И тут еще волосы ветер ей в лицо спутанные – бабах!

Пышный платок окружил лицо Девочки на портрете, украсил, как тиара знатную даму. Если мысленно закрыть платок, лицо Девочки остается красивым, но кажется проще.

– Изображение деревенской жизни считалось «низким» жанром, – сообщил экскурсовод. – Венецианов не стал академиком в Императорской академии художеств. В своем имении он обучал живописи крестьянских ребятишек. Художник умер в безвестности.

Комиссия

– Димка! По художке ходит Комиссия! Опаздываем!

Я шел к своему классу, когда меня с этим дружным двухголосым воплем догнали Катя и Алиса (она маленькая, мы зовем ее Лисичка).

Так получилось, что в нашем первом «А» классе из двенадцати человек – две девочки. Естественно, девчонки везде ходят парой. Мы, десять мальчишек, – единый безбашенный ураган. Только Андрей Владимирович с нами справляется на академической живописи. Остальные педагоги на других предметах, как они сами говорят, завидев нас, готовы спрятаться под стол.

Кстати, первый класс в художке – это люди 11–12 лет. В параллельной жизни, в школе, мы пяти- или шестиклассники. Только Лисичка учится в четвертом классе. Ее взяли в виде исключения, она – гений, рисует круче всех в художке. Я учусь в шестом. Из-за школы я и опоздал сегодня в художку: переписывал после уроков сочинение по литературе. То самое, по картине Репина «Бурлаки на Волге»…

– …Комиссия идет к нам в класс! – восклицает тонким голоском Лисичка и указывает тонким пальчиком вперед.

Мы с Катей и Лисичкой, стараясь не топотать, бежим за спинами троих: лысоватого дяденьки в строгом костюме, полной дамы с каштановой башней из волос на голове и тощего мужчины, на ходу поправляющего падающие с носа очки. Смешные, как персонажи из рассказов Чехова! С Комиссией идет Наталия Степановна, директор художки.

Догнав Комиссию, мы с девочками переходим на шаг и с серьезными лицами финишируем на пару метров раньше. Уф! Главное – не подвели Андрея Владимировича!!!

В классе А. В. спокойно стоит у окна. Все двенадцать человек сегодня на занятии – плохо! Мы всегда шумим.

Но сейчас все сидят за мольбертами в полной тишине.

У меня в голове вспыхивает, как нарисованная красной краской точка, тревожная мысль. Ой, сейчас достанется Андрею Владимировичу от Комиссии и Наталии Степановны!!! Дело в том, что у нас по расписанию должна быть акварель. Но мы с акварелью давно справились. И упросили А. В. учить нас масляной живописи. А в программе художки в первом классе нет живописи масляными красками. Считается, что она для нас еще сложная. А. В. учит нас тайно…

Катя повернулась ко мне от своего мольберта в первом ряду. Ей, похоже, пришла та же мысль. Мы спрашиваем друг друга глазами: что делать? Спрятать масляные краски, лежащие перед мольбертами? Нет, поздно! Комиссия вошла!

На столе перед классом – натура: каравай, солонка и пара яблок на полотняной скатерти.

– Отлично, отлично! – говорит Лысоватый. – Хлебом-солью нас встречают! Приятно!

И в секунду протянул руку к караваю, оторвал кусок и съел.

Тетенька с башней на голове ухватила одно яблоко. Лысоватый, свободной от каравая рукой, – второе. Очкарику яблок не осталось, и тогда он сослепу взял раскрашенную грушу из папье-маше на столе у Андрея Владимировича. Мы следили за очкариком с восторгом. Он грушу откусил. С задумчивым видом пожевал. И, так как плюнуть явно постеснялся, кажется, проглотил.

Мы, как разведчики в тылу врага, стараемся не смеяться. Сидим с неподвижными лицами.

– Как зовут преподавателя? – спрашивает Лысоватый Наталию Степановну.

– Я и сам могу ответить. Андрей Владимирович Соколов, – говорит А. В.

– Ну, рассказывайте. Чему вы тут детей учите?

– Коротко, пожалуйста! – попросила директор А. В.

Тут мы прям Андреем Владимировичем загордились. Смотрит он в лицо Лысоватому и отвечает:

– Ну, если коротко. Акварель. Упражнения на цветоведение, растяжки, контрасты, объем, отрисовка цветового круга. Рефлексы, полутона. Колорит, оттенки и сочетания цветов. Рисунок. Штриховки, объемы, эллипсы, точки схода. Теоретический курс. Древнерусское искусство: иконография, школы, средневековые архитектурные стили… Про холодные и теплые цвета вам, надеюсь, не нужно пояснять? – вдруг коварно спросил А. В. кивавшего Лысоватого, который явно давно уже не понимал, что тот говорит.

– Не-ет, не нужно! Всё предельно ясно! – поспешно ответил Лысоватый. – А как вы их нагреваете?

Дама с башней и Наталия Степановна переглянулись.

– Кого? – без выражения уточнил Андрей Владимирович.

– Да вот эти ваши… теплые цвета! – Лысоватый указал на набор красок у ближнего к нему Катиного мольберта. – Какой прибор используете для нагревания? – Это он повернулся уже к Наталии Степановне. – С противопожарной безопасностью в школе все в порядке?

– А мы их летом не нагреваем, – отвечает Андрей Владимирович. – Зимой же, знаете, нагреваем на батареях. – И показывает с серьезнейшим видом на батарею отопления в классе. – Батареи у нас еле теплые. Так что пожарная безопасность соблюдена. А вы, простите, откуда к нам приехали?

– Оттуда! – Наталия Степановна указала пальцем правой руки вверх и погрозила кулаком левой А. В. из-за спины.

– Разрешите походатайствовать у столь высокой комиссии о холодильнике.

– Каком холодильнике? – благодушно спросил Лысоватый, которому понравился андрейвладимирычев просительный тон.

– Да вот, холодные цвета требуется побольше заморозить. И масло опять же надо хранить.

– Масло?

– Что пишут обычно под картинами? «Холст, масло»! А масло – оно ведь без холодильника тает.

– Нет, холодильник я не могу. По смете не положено!

Тут уже не только Наталия Степановна и дама с башней перестали понимать, зачем А. В. издевается над Лысоватым, но и даже мы.

– А что нам говорит письмо (Андрей Владимирович указал пальцем вверх) Министерства культуры Российской Федерации от 19 ноября 2013 года номер 191-01-39 дробь 06 – ГИ?

Лысоватый молчит, видно, вспомнить не может. А А. В. хитрый – номер письма на бумажке на своем столе подглядел.

– Федеральные государственные образовательные стандарты для дополнительного образования законодательством не предусмотрены, так? – спрашивает А. В. Лысоватого.

– Не предусмотрены.

– Так что мы должны руководствоваться письмом от 19 ноября 2013 года номер 191-01-39 дробь шесть – ГИ. – Тут Андрей Владимирович взял бумажку со стола и прочитал: – «Особенности осуществления образовательной и методической деятельности при реализации дополнительных общеразвивающих программ в области искусств определяются Школой самостоятельно с учетом Рекомендаций».

– Рекомендаций! – машинально повторил запутавшийся Лысоватый.

– Чьих рекомендаций? Вы ведь – представители (А. В. снова указал пальцем вверх). – Следовательно: ваших рекомендаций!

– Мы холодильник не можем. Не положено, – заупрямился Лысоватый.

– Ладно, – сдался Андрей Владимирович. – Масло ребята дома в холодильниках заморозят. Но вы же можете рекомендовать ввести масляную живопись во втором семестре первого класса? Холсты и краски у них уже есть! Покупать ничего не надо! – Андрей Владимирович показал на наши мольберты.

– Это мы можем! – Лысоватый обрадовался. – Рекомендуем! – И махнул щедрой рукой на наши масляные краски.

Комиссия заторопилась и вышла. Побежавшая вслед Наталия Степановна задержалась в дверях и, как змея из кустов, прошипела оттуда Андрею Владимировичу:

– Это – злостное нарушение! Вы знаете, что масляную живопись положено очень осторожно вводить в программу только во втором семестре третьего класса! А вы уже купили им холсты и краски!

– Вы же слышали! Там (А. В. указал пальцем вверх) РАЗРЕШИЛИ!

Вот когда мы, наконец, громыхнули смехом!..

…Я думаю, ни одному художнику в мире не приходилось рисовать надкусанный каравай! Так что наши двенадцать работ станут первыми в истории искусства.

А Комиссия еще полдня ходила по художке. В классах перед детьми и на полках стояла натура. Старое радио, патефон, круглый советский будильник с остановившимися стрелками. Треснувший глиняный кувшин. Ваза с отколотым краешком. Стертые пуанты балерины. Нерабочий микроскоп. Старинная выцветшая скатерть. Плюшевый потертый мишка. Словом, всякие разнообразные предметы, трудные для изображения, которые наши преподаватели раздобыли и принесли для ученических картин.

Несмотря на подхалимаж Наталии Степановны и чаепитие в ее кабинете, после которого Комиссия и директор вышли с красными лицами неровной походкой, Лысоватый записал в отчете (копия пришла потом в художку):

«Школа завалена старыми вещами, неработающей техникой и битой посудой…»