Хозяйка заколдованного шале наконец с трудом сдвинула с места внезапно отяжелевшие ноги, и без лишнего шума вернулась в машину. На полную мощность врубила кондиционер – ледяной воздух обжёг взмокшее от внутреннего жара тело. Тупо давя на педали и ручки, выехала на трассу. За стёклами мелькал знакомый пейзаж. Странно. Всё переменилось, ухнуло в другую плоскость, а жизнь вокруг текла прежняя. Правда, ничего нового она не узнала, но знать и видеть – вещи принципиально разные. Красивая выдумка изощрённого ума не устояла перед реальной картинкой. Разрушилась сладкая вера в то, что обаяние таланта сильнее плотской любви, что именно с нею, знаменитой певицей и наставником, Игорь испытывает высокое чувство, необычное по силе и наполненности.

По дороге Кира так замёрзла, что зубы стучали. Но скорее не от холода, а от ужаса. Завтра она проснётся, привычно взглянет на пруд, красиво уложит волосы, желая понравиться неизвестно кому. Надвигавшееся одиночество сильно отличалось от того, к которому она когда-то, в толпе, так искренне стремилась. Казалось бы, всё рассчитала, всё предусмотрела, а Он дунул – и осталась одна, на последнем ветру. …И аз воздам.

Наконец дом, лестница, дверь, квартира, спланированная дорогим дизайнером, такая удобная, роскошная… Зачем? Звягина рухнула в постель, зарывшись в пушистые пледы, и мгновенно уснула, словно приняла горсть транквилизаторов. Очнулась ночью. Шторы остались открытыми, и белый глаз полной луны отравлял комнату нездешним светом. Гудела голова, ломило суставы. Морок то отступал, то наваливался снова, дышать было трудно, сердце выдавало барабанную дробь. Конец?

Уже и прежде где-то очень глубоко в ней копошилась мысль, что великая Звягина устарела. Она так долго живёт, что перестала понимать молодых, их предпочтения, их цели. Её смущали загадочный Теодор Курентзис, экспериментальная опера без декораций, странные пьесы с надрывными криками и бессвязными текстами, современный балет, на балет не похожий, но ведь балет. Старое отжило.

Певица обвела тусклым взором спальню: золочёная спинка антикварного кресла, китайская напольная ваза, полная увядших роз… Смерть прореживает уходящее поколение, словно безжалостный селекционер Бербанк свои цветочные грядки. Большинство друзей и единомышленников, которых вообще-то было немного, она уже похоронила. Незабвенный Петечка говорил: такова расплата за долголетие. Одни ушли на небо во сне, не испытав предсмертного ужаса, как звезды балета Катя Максимова и Плисецкая, другие, истерзанные хроническими недугами, мучились бесконечно долго, уже мало радуясь этой страдательной бесконечности. Хворостовский, напротив, умирая, кричал: «Почему я?! Почему я?!» Молодой. Не знал, что для любой конструкции важен баланс. Смерть уравнивает не только шансы, но и подарки судьбы. Подошла её очередь. Осознание конца настало как-то вдруг, но очень вовремя. И Кира смирилась.

Прошли ещё сутки, пока явилась Архиповна, увидела пылающие щёки хозяйки, прилипшие ко лбу потные волосы, затряслась, всплеснула руками и вызвала знакомого врача. Он долго тыкал в жирную спину знаменитости холодный кругляшок фонендоскопа.

– Двусторонняя пневмония, моя дорогая. Профессиональная эмфизема осложняет картину. Вынужден вас госпитализировать.

– Не поеду, – хрипло возразила больная.

– Вы жить хотите? – строго спросил кремлёвский эскулап.

Голова на подушке качнулась со стороны на сторону.

– Нет.

Врач удивился или только сделал вид. Знал, что психика обречённых не так однозначна, как принято думать, не все цепляются за жизнь. Но есть врачебная этика.

– Ну, это вы напрасно. Сейчас мы вас заберём и начнём лечить…

Звягина бесцеремонно перебила:

– Медицина не может сделать меня счастливой, а остальное не имеет смысла. Зачем продлевать страдания?

– Страдания – тоже жизнь.

– Значит, вы не страдали. Лучшее я вычерпала до дна. И всё, что будет, уже было, слыхали? Устала смертельно, хочу покоя. Дайте мне обезболивающие и возможность умереть в своей постели.

Она подписала отказ от госпитализации и грузно откинулась на спину. Врач уехал с явным облегчением, пообещав прислать сиделку, умеющую безупречно колоть в вену.

Весь следующий день Кира лежала, не имея охоты, а скорее сил, чтобы встать, испытывая безграничную слабость и страстное желание тишины. Мешали мысли, они скакали, как блохи, и даже кусались. Что-то распирало воспалённую душу, рвалось наружу. Да было ли всё так хорошо, чтобы заламывать руки вослед уходящему? Хорошо или плохо – не важно, главное, что было. А ведь могло и не снизойти. Она прожила трудную жизнь. Работа, работа, работа, мужчины, чтобы удовлетворить неудовлетворимую жажду счастья, когда засыпаешь без мыслей и просыпаешься в лёгких слезах радости. Случалось? Так редко, что честнее сказать – никогда. А вот жертвы были: сына оставила первому мужу при разводе, хоккеиста выгнала, юную контральто обманула… Да много чего ещё – воз и маленькая тележка. Поздно каяться, задним ходом в рай не въедешь. И вдруг последний аккорд – Игорь, лотерейный джек-пот. Даже, если мальчик не любил, она-то любила и любить продолжает. Как заставить его это понять? Новая идея пробила путь в смятённом сознании: завещание! Надо завтра же вызвать нотариуса.

Звягина воодушевилась, по укоренённой привычке детально продумала ситуацию и даже мысленно её проиграла, представляя, кто что скажет и чем всё закончится.

Итак. Банковские вклады и другие денежные средства, завещаю Фонду, обязав правление поставить мне приличный памятник, издать биографию. Живописный портрет, фотографии, афиши, музыкальные и видеозаписи – Музею музыки. С Алёной тоже всё проще простого – к ней вернётся шале, которое Сивоконь уступил мне при разводе. Подруга сочтёт решение справедливым, поэтому ни протеста для приличия, ни особого восторга не выразит.

Теперь главное. Последний и самый важный урок, который она обязана преподать Игорю. Он ничего не наследует, кроме моих подарков – драгоценных перстней, булавок для галстуков, мобильного телефона в золотом корпусе с бриллиантами и коллекции часов. Много лет я учила его двигаться к намеченной цели, не теряя ориентира. Но не все люди крепки от природы. С большими средствами и без контроля, мальчик может выпить лишнее, выкурить сигаретку, послать куда подальше нужного человечка, отказаться от концерта, забросить ежедневный тренинг. А лишённый лёгких денег, он встанет перед необходимостью работать в поте лица, как завещал Господь Адаму, и принимать решения самостоятельно. О золотой удочке я позаботилась – у него есть профессия и имя. В конце концов сообразит, что я поступила так для его же блага. В жизни можно рассчитывать только на себя, тогда не ошибёшься.

Пентхауз на Патриарших получит фальшивая племянница. Ах, какой пассаж! На козьей мордочке Вики восторг быстро сменится озабоченностью. Эта безмозглая шлюшка начнёт лихорадочно переваривать информацию и просчитывать выгоду: зачем ей нищий жених, в шоу-бизнесе ему быстро найдётся замена, ведь она теперь и сама богата, шикарную квартирку можно обменять на несколько небольших, сдавать внаём и жить припеваючи, не утруждаясь. В общем, любовница даст Игорю отставку. Это покажется ему ещё большим сюрпризом, чем лишение наследства, сгоряча он схватит сучку за горло, но тут со второго этажа спустится бритоголовый амбал, служившей мне верой и правдой, и встанет за спиной новой собственницы. Придётся ретироваться и настроиться на продолжение битвы за театральный Олимп.

Звягина утомилась думать последовательно, расслабилась и закрыла глаза, довольная собой. Если бы кто-то сказал, что ею движет банальное чувство мести, она бы не поверила.

Нотариус, вызванный Архиповной, приходил дважды, но больная не могла сосредоточиться. Она думала то так, то эдак, то опять так, пытаясь собрать в горсть разбитые жизнью полки, ловя за хвост ускользающую мысль. Легкомысленно махнула рукой: позже, ещё успеется.

Есть отказалась и даже любимый зелёный чай только прихлебнула.

– Может, ягод каких с рынка принесть? – не отставала сердобольная Архиповна.

– Не суетись. Настала пора платить по долгам. Сокрушаться не о чем – всё происходит по нашей воле. Вот жизни жаль, жизнь коротковата…

К вечеру заметалась в горячке. В моменты просветления остро чувствовала, как не хватает верного друга Петечки. Он бы пожалел, и дела привёл в должный порядок, и завещание составил. Если б знал, что я вспоминаю о нём с такой нежностью! Да, променяла бесценное на фаллос, но куда денешься? Здоровые чувствуют иначе.

Снова приходили врач, потом Алёна, секретарь Фонда, опять врач, медсестра установила капельницу – никто долго не задерживался. Уже за-полночь приехал Игорь. Ужаснулся бессвязному докладу домработницы, вихрем влетел в спальню к обожаемой жене.

– Господи, спаси!

Пристроился на краю широкой кровати. Нежно целовал горячий лоб, руки в коричневых старческих пятнах, пальцы в кольцах – каждый пальчик, каждое кольцо в отдельности … Та, которая звалась его женой, была совсем близко, и нити судьбы, соединявшие их столько лет, ещё держались.

– Любимая, скажи что-нибудь!

Кира не откликалась: слова лишились смысла, тем более не давали утешения, они просто шелестели, как газетная бумага. Человек вернулся – время не возвращается. Сначала ушли юность, мечты, потом здоровье. Когда есть будущее – всё нужно, всё важно, между тем в жизни, кроме любви, мало что значимо, а после жизни – тем более. То, что она делала, на что тратила себя безжалостно, вдруг стало ненужным. Этому блудливому мальчику тоже. Но ведь и он смертен. Было ли ей жаль его? Нет. Жаль себя – так мы устроены.

Звягина долго оставалась неподвижной, и Игорь задремал. Проснулся от того, что больная задышала тяжело, с клёкотом и хрипами, казалось, пытается что-то сказать.

– Воды дать? Родная, посмотри на меня! – отчаянно молил он, но ваятельница его судьбы глаз не открыла. К утру впала в забытье и больше не очнулась. Сознание покинуло её, отделив дух от плоти.

Игорь ещё долго стискивал остывающую руку покойной и рыдал в голос, по мнению Архиповны, слишком громко, по-театральному. Ещё бы, такое богатство свалилось, а сам-то ничтожество и крутит им ушлая девка, которая станет тут всем распоряжаться, а её, четверть века служившую Кире Анатольевне верой и правдой, уволит.

Наконец муж, утерев слёзы белоснежным платком (Кира приучила ежедневно менять платки и носки), отправился отдавать необходимые распоряжения. Первой явилась полиция, за нею похоронные агенты и санитары из морга. Щепетильная к своему телу, Звягина при жизни предпочитала врачей-мужчин, они менее любопытны и о некоторых женских ощущениях даже не догадываются. А тут два молодых бугая сунули покойницу в пластиковый мешок прямо в задравшейся ночной рубашке. Голый живот с редкой растительностью, похожий на перезрелую грушу, дряблые икры с синими венами вызывали неловкость. Окоченевшие руки-ноги, раскинутые в разные стороны, мешали застегнуть молнию.

Почтение, которое Игорь испытывал к живому образу, уходило, но не сразу. Он протянул санитару крупную купюру:

– Вы поаккуратнее… народная артистка всё-таки…

– Не переживайте, – успокоил санитар, запихивая деньги в карман несвежего халата и отвратительно осклабился. – Мёртвые не испытывают ни боли, ни стыда.

Тенор отвёл глаза, которые притягивала внутренность мешка, и сказал строго:

– Боли – может быть, а вот стыда… не уверен.