Конечно, родитель, когда говорил, что с правителями случается всякое, не думал о смерти, а предполагал лишь то, что может временно лишиться власти, сделаться изгнанником и оказаться где-нибудь в Молдавии или в ещё более далёких краях. В таких обстоятельствах он не смог бы помочь Владу, если б турки отпустили того раньше, чем ожидалось. Вот о чём думал отец, а всё повернулось совсем иначе!

Влад не знал, причастен ли Нан к предательству и убийству. Возможно, что этот боярин остался в стороне, а поскольку был человеком изворотливым, то, даже не запятнав себя преступлением, мог договориться с боярами-преступниками, то есть остаться невредимым и сохранить хотя бы часть имений.

Влад представлял себе, как, уже разделавшись с Владиславом и боярами-изменниками, обустраивается в отцовском дворце, начинает править, и вдруг, откуда ни возьмись, появляется Нан с напоминанием о свадьбе. Дескать, невеста уже вошла в возраст. Пора. Что тогда делать?

Отказаться Влад не мог. Это стало бы неуважением к памяти покойного родителя, который договаривался о женитьбе, но представить себя в качестве женатого человека казалось ещё труднее, чем в качестве того, кто смог бы победить Владислава в честном бою один на один.

* * *

Сероватые облака плыли по небу. Дорожная пыль клубилась под копытами коней. Справа и слева от дороги стелились жёлтые поля. На горизонте смутно различалась бледно-синяя полоска гор.

Всадники, поначалу мчавшиеся во весь дух, чтобы быстрее оставить позади основное войско, теперь двигались не так быстро – широкой рысью.

– Ну что, Влад-бей? – спросил Челик, обернувшись через правое плечо на своего подопечного, ехавшего с отставанием на один шаг. – Узнаёшь родные места?

– За четыре года я многое забыл.

– Значит, ты не скажешь мне, скоро ли покажется ваша столица?

– Мы уже проехали лес, который был слева от дороги, – ответил Влад. – Значит, она должна быть скоро.

Прошло ещё немного времени, и вот впереди появилась зелёная дымка фруктовых садов, а затем среди зелени стали различаться белёные стены домиков пригорода. Оборонительных стен и крепостных башен видно не было. Тырговиште стоял на равнине, не на холме, поэтому сады и дома полностью загораживали обзор.

«Если бы столицу собирались оборонять, то сожгли бы пригород, ведь он подступает к самым стенам, – подумал Влад. – Всем же известно, что вокруг крепости непременно нужна пустошь, чтобы обороняющиеся видели, куда метать стрелы и камни. Если же пригород цел, значит, те, кто затворился в городе, готовы сдаться без сопротивления».

Челику юнец этого не сказал, лишь ответил «да», когда турок спросил:

– Это и есть ваша столица?

Всадники из турецкого отряда, только что двигавшиеся плотной кучей, рассыпались и поехали кто вправо, кто влево. Они отправились искать, не осталось ли возле города чего-нибудь, что могло бы стать добычей, – к примеру, стадо овец, опрометчиво пущенное на выпас, несмотря на приближение турецкого войска.

Влад и его слуга Войко остались на месте и смотрели в сторону города. Челик – тоже. Начальнику отряда незачем рыскать везде в поисках добычи, ведь подчинённые воины и так обязаны с ним делиться.

Вдруг Челик встревожился. Он сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул, призывая тех воинов, которые успели уехать ещё не слишком далеко, немедленно вернуться. На дороге, на самой границе пригорода, показалось едва различимое тёмное пятно, которое всё росло и приближалось. Чем ближе оно становилось, тем больше напоминало верховых людей – десятка два или полтора.

– Давай узнаем, что им нужно, – предложил Влад, тоже заметивший верховых.

– Нет, – коротко ответил Челик. Он огляделся и подсчитал, что к нему возвращается лишь одиннадцать его воинов. Остальные отъехали уже слишком далеко и не слышали, что командир зовёт.

– Почему нет? – спросил Влад.

– Потому что нам надо торопиться обратно к войску.

– Уже? Ничего как следует не разведав?

– Да.

– А как же та часть твоих людей, которые не слышали свист? – не понимал Влад. – Они поехали вокруг города, чтобы осмотреться, а если не увидят тебя, когда вернутся, то будут удивлены.

Челик снова глянул на незнакомых верховых, приближавшихся со стороны румынской столицы. Их было тринадцать или пятнадцать, а в турецком отряде осталось в общей сложности четырнадцать человек, если считать Влада и Войко.

Челик нахмурился:

– Будь ты обычным воином, Влад-бей, я бы остался, чтобы узнать, что нужно незнакомцам. Но твоя голова слишком ценна. Я не могу подвергать твою жизнь опасности.

– А вдруг это посланцы? – не унимался юнец. – Вдруг они едут к нам, чтобы обговорить условия сдачи города?

– А если нет? Что, если это такой же разведывательный отряд? Тогда они, возможно, захотят вступить в бой. Ты совсем не дорожишь головой, Влад-бей!

Влад твердил своё:

– Если это посланцы, то они увидят, что мы трусливо бежали, и подумают, что наше войско слабое.

– Они разуверятся в этом, как только увидят само войско, – возразил турок. – Не упрямься, Влад-бей. Поворачиваем.

Одиннадцать воинов Челика уже почти подъехали к начальнику. Они тоже заприметили, что со стороны города кто-то приближается, и, наверное, тоже считали за лучшее уехать.

Влад делал такие предположения потому, что за годы, проведённые среди турок, успел изучить турецкие походные обычаи. Он участвовал в двух походах, окончившихся двумя большими битвами. Сначала было сражение под Варной, когда султан Мурат победил крестоносцев, а совсем недавно состоялась ещё одна победная схватка – на Косовом поле.

В обоих сражениях Муратово войско превышало христиан по численности, и не случайно. Турецкие воины всегда считали глупостью принимать бой, если силы равны, и предпочитали действовать наверняка. Вот теперь и Челик стремился уклониться от встречи с врагами, подозревая, что придётся драться, когда превосходства нет:

– Я взял тебя с собой лишь потому, что мне было приказано, – сказал он. – Но мне также было приказано проследить, чтобы ты выполнил обещание, которое дал. Ты обещал не вступать в бой.

Влад внутренне насмехался над турецкой осторожностью.

– Там не воины, а посланцы, – повторил он и уже хотел пустить коня вперёд, навстречу незнакомцам, но начальник отряда, угадав это намерение, ухватил своего неугомонного подопечного за пояс, на котором висел меч.

Если бы Влад сейчас пустил коня в галоп, то просто вылетел бы из седла и оказался на земле в очень глупом виде.

– Влад-бей, ты дал обещание и мне. Обещал, что будешь заботиться о сохранности моей головы, – сказал Челик, уже совсем хмурый. – Значит, твоё слово легковесно?

– Хорошо, мы возвращаемся к войску, – вздохнул Влад и стал поворачивать коня.

– Если всё же решишь поступить как глупец, то знай, что у меня аркан наготове, – предупредил Челик. – Я не дам тебе ехать в такую сторону, где тебя ждёт опасность.

Войко – следивший за ходом беседы молча, как и полагается слуге, – тоже повернул коня. Лицо Войко как будто ничего не выражало, но Влад почему-то подумал, что юный серб, почти не умевший драться, уж точно не позволил бы Челику набросить аркан.

* * *

Неизвестные верховые, замеченные возле румынской столицы, действительно оказались посланцами. Главных было четыре – скромно одетые бородачи. Остальные одиннадцать – не бородачи, а усачи – составляли свиту, чтобы посольство выглядело внушительнее.

«Неужели эти люди не знают, что туркам покажется внушительной лишь та свита, которая больше сотни? – подумал Влад и сам себе возразил: – Нет, наверняка посланцы всё знают, но боятся попасть в плен, и поэтому ехать никто больше не вызвался». Такое предположение невольно приходило на ум, ведь посольство из Тырговиште озиралось так, будто оказалось посреди волчьей стаи. И всё же приехавшие могли считаться смельчаками.

Вызывало уважение и то обстоятельство, что пятнадцать человек заставили остановиться всё турецкое войско. Конечно, они не прямо заставили, но посланцев требовалось принять, а это не подобает делать на ходу.

Предводитель войска Караджа-бей выслушал их, по-прежнему оставаясь в своих носилках. Теперь эти носилки стояли на земле, а тот, кто в них находился, сидел, как султан на троне, скрестив ноги среди подушек. Владу принесли раскладной стул и поставили на траве немного в стороне справа, чтобы будущий румынский князь тоже слушал.

Посланцы говорили только по-румынски. Караджа-бей не понимал румынскую речь, поэтому рядом с ним кроме многочисленных военачальников, стражи и слуг находился толмач, переводивший на турецкий. Влад турецкую речь понимал, как и румынскую, из-за чего невольно выслушивал всё дважды.

– Кто вас прислал? – спросил Караджа-бей, и четыре главных посланца ответили, что они полномочны говорить от имени всех горожан Тырговиште.

Услышав это, Влад чуть не вскочил. Беседа только началась, а уже стало ясно самое главное. Посланцев отправил не Владислав, а простые «горожане». Значит, Владислава в Тырговиште нет! А где он? Где он мог находиться в то время, когда его столица вот-вот грозила оказаться захваченной?!

Об этом же спросил посланцев и Караджа-бей, на что было отвечено: Владислав сейчас за горами, в венгерских землях, то есть в Трансильвании, а когда же вернётся, никому неведомо.

«Значит, сбежал! Трусливо сбежал! – промелькнула мысль у Влада. – Ты всё боялся драться с Владиславом, а он сам тебя боится!» Конечно, юнец тут же себе возразил, что этот трус испугался не девятнадцатилетнего противника, а большую турецкую армию, но произошедшее всё равно казалось удивительным. Получалось, что мужества у Владислава куда меньше, чем у самого Влада, ведь трус сбежал уже дважды.

Предыдущее бегство случилось чуть более десяти дней назад, на Косовом поле в сербских землях. Там состоялось сражение между турками и объединённой христианской армией, которую возглавлял Янош Гуньяди, а Владислав находился при Яноше.

Влад и тогда надеялся встретиться с Владиславом лицом к лицу – встать в турецкие ряды, участвовать в битве и, улучив момент, добраться до своего врага, схватиться в смертельном поединке, – но не пришлось. Юнец даже обратился к султану Мурату, самолично повелевавшему турецкой армией в той битве:

– Я прошу позволения взять в руки меч и проявить отвагу, – однако в ответ прозвучало короткое и строгое «нет».

Турецкому правителю явно докучала эта просьба, и потому Влад не мог попросить снова. Он вынужденно остался в султанском шатре, надеясь, что Владислав доживёт до конца сражения и попадёт в плен, ведь тогда Мурат мог бы оказать неугомонному девятнадцатилетнему юнцу милость и позволить «поиграть с пленником».

А возможно, оказался бы пленён и Янош Гуньяди. Сразиться с ним один на один Влада тоже тянуло. Юнец ясно представлял себе этот поединок и почти не думал то том, что сражение может окончиться не в пользу турок. Их победа казалась предрешённой – само место боя располагало к победе!

* * *

Косово поле в переводе означает «дроздовое поле», но по-сербски название вмещало больше смысла, потому что, говоря «кос», сербы чаще всего подразумевали чёрного дрозда. Когда-то здесь и впрямь можно было увидеть множество небольших чёрных птиц, которые прыгали по земле, неизменно держа хвосты приподнятыми.

Дрозды шли вслед за пахарями, из развороченной почвы выхватывая дождевых червей, любимую свою пищу, а также – жуков и букашек, но это осталось в далёком прошлом. К тому времени, когда Влад оказался на Косовом поле, пернатых собирателей там почти не осталось. Они переселились туда, где кормят лучше, потому что на Косовом поле уже никто не пахал – разве что на самых окраинах. Серёдку не трогали, потому что более полувека назад там случилось большое сражение, в земле осталось много костей, и люди боялись тревожить мёртвых.

В той битве полувековой давности сошлись сербское войско с войском турецким и турки победили. Сербы не уставали оплакивать своё поражение, но Влад, оказавшись в Косово и зная эту историю, всё равно хотел, чтобы турки победили ещё раз, и вот в соответствии с его чаяниями всё повторилось – турки снова разбили христианское войско на том же месте. Султан Мурат, прямой потомок прежнего султана-победителя, не посрамил честь своего предка.

За битвой на Косовом поле Влад наблюдал с большим воодушевлением, ведь она стала итогом войны, которую начал разгневанный султан, получивший «в подарок» от Яноша Гуньяди голову Владова отца.

Сражение началась в четверг, и Влад, помнится, спросил своего слугу Войко, раз уж тот по рождению серб:

– Чем, по вашим поверьям, хорошо заниматься в четверг?

– По нашим поверьям? – не понял Войко.

– Каждый народ придумывает свои поверья о том, что хорошо делать в тот или иной день, – сказал Влад. – Эти поверья ещё называются приметами. И они появляются не просто так. Сейчас мы на твоей земле, поэтому я хочу знать здешние поверья. Хорошо ли сегодня биться с врагом?

– Прежняя Косовская битва была во вторник, – заметил серб. – Вот поистине плохой день! По приметам моего народа во вторник лучше ничего не начинать, чтобы не навлечь на себя беду⁴.

– Но сегодня-то четверг⁵, – не отставал Влад. – Хорошо ли начинать битву сегодня?

– Четверг – хороший день, – ответил Войко.

– А для кого он хорош? – продолжал спрашивать Влад. – Он хорош для христиан? Если для них этот день благоприятен, значит, для султана неудачен?

– Я не знаю, – признался слуга.

– Значит, удача будет на стороне султана! – решил Влад. – Ведь это Мурат начинает дело. А треклятый Янош, который возглавляет крестоносцев, лишь принимает битву, ему навязанную.

Вопреки расчётам Влада четверг оказался более благоприятным для крестоносцев, чем для турок. Янош атаковал турецкое войско, причинив весьма значительный урон, а на следующий день сумел пробиться почти до самого центра, где стоял султанский шатёр.

Влад находившийся в шатре, просил позволения у султана отлучиться, чтобы выйти наружу и посмотреть, что там делается, но султан снова ответил «нет», и это прозвучало ещё строже, чем прежде. Девятнадцатилетнему юнцу ничего не оставалось, кроме как стоять на месте и продолжать смотреть на шашечные фишки, расставленные на карте перед Муратом и показывавшие положение войск. Белыми обозначались турки, а чёрными – христиане.

Лишь спустя несколько лет Влад наконец понял, что султан старательно берёг своего подопечного и потому не отпускал от себя. Мурат не хотел, чтобы юнца, который должен был сесть на трон Эфлака, задела случайная стрела. Вот почему на позволение «поиграть с пленниками» тоже не стоило надеяться, даже если бы Янош Гуньяди и Владислав в самом деле попали в плен. Влад же, представляя себе эти честные поединки, проявлял полное незнание жизни.

А битва шла своим чередом. Сила крестоносцев иссякла, но пробиться к султанскому шатру они так и не смогли. Турки отбросили их, а затем Мурат, желая окончательно измотать противника, велел обстреливать христианский лагерь из пушек. Грохот орудий слышался всю ночь с пятницы на субботу, а в субботу турки начали сами наступать и смяли весь христианский лагерь. Лишь тогда, когда исход битвы стал ясен, султан вышел из шатра, сел на коня и, окружённый янычарами со всех сторон, поехал к месту затихавшего сражения, позволив Владу надеть доспех и ехать рядом.

Вокруг уже сгущались сумерки. Слева догорал розово-золотой закат. Впереди копошилась тёмная масса людей, чуть освещённая жёлтым пламенем горящих повозок христианского лагеря. Слышались крики, звон металла и всё тот же пушечный грохот, но теперь он раздавался совсем редко. Когда стреляли со стороны христиан, то среди поля боя на мгновение появлялся белый сполох, заметный даже издалека.

К Мурату подвели четверых знатных пленных, но тот, узнав, что среди них нет Яноша, вытащил саблю из ножен и собственноручно зарубил всю четвёрку, сказав, что эти люди ему не нужны. Пожалуй, в тот вечер Влад впервые увидел, как турецкая сабля опускается на чью-то голову, и впервые увидел смерть так близко – в нескольких шагах от себя. Тем не менее девятнадцатилетний юнец даже не вздрогнул, когда Мурат вдруг начал избавляться от «ненужных» пленных. Смерть на поле боя казалась чем-то обыденным.

Битва закончилась тем же вечером победой турок, а утро воскресенья ознаменовалось благодарственной молитвой – войско султана возносило хвалу Аллаху.

Утро выдалось туманным, как часто бывает в октябре. От рек, окружавших поле с трёх сторон, пришла серая дымка.

Окутанные туманом воины-мусульмане, все как один смотревшие в сторону Мекки, на юго-восток, стояли на своих ковриках, воздевали руки, опускали, хором произносили суры из Корана, кланялись в пояс, распрямлялись, опускались на колени, падали ниц, снова распрямлялись, садились на пятки, затем снова падали ниц и опять распрямлялись. Султан совершал священные действия на виду у всех, на холме рядом с шатром, но Влад мог бы побиться об заклад, что из-за серой пелены задние ряды молящихся не видели своего господина.

Возле Мурата молились сановники. Здесь же, на холме, падали ниц, сгибались в поклонах и распрямлялись вездесущие дервиши, одетые в лохмотья и в высокие меховые колпаки шерстью внутрь.

Дервиши, являвшиеся чем-то вроде странствующих монахов, вызывали у Влада странное чувство. Сначала они ему нравились, потому что напоминали христианских монахов, но чем дольше Влад жил в Турции, тем больше понимал, что это сходство поверхностное. К тому же дервиши считали, что каждый христиан одержим демонами. Влад всё ждал, что один из дервишей укажет на него грязным пальцем и скажет «шайтан», и пусть такого ни разу не случалось, но юному христианину казалось неприятно, что дервишей привечали при султанском дворе – давали пищу и одаривали деньгами.

Когда султан направлялся в поход, все эти монахи шли следом, как прикормленные псы. Они воодушевляли турецких воинов на битвы, а в христианских землях ещё и громко поносили христианские армии, будто облаивали. Так было и во время недавней битвы – в турецком лагере раздавался лай и вой.

Сейчас Влад вместе с другими придворными христианами стоял в стороне и молча наблюдал за молитвой. Утренний холодок заставлял ежиться. Так и хотелось зевнуть, но разумный христианин при подобных обстоятельствах никогда этого не сделает.

Единственное, что можно было себе позволить, это посмотреть в сторону – на поле боя, почти скрытое туманом, где лежали тела людей, и лошадей, и даже верблюдов. Влад снова пожалел, что не смог наблюдать за сражением воочию. То немногое, что он разглядел вечером, не шло в счёт. Днём же Влад видел лишь белые и чёрные фишки, которые двигались по карте, расстеленной на ковре султанского шатра.

Наверное, эта карта до сих пор лежала там, в шатре, и фишки, подобно телам на поле, тоже оставались на вчерашних местах, ведь без приказа никто не стал бы трогать ни то ни другое.

Наконец, молитва окончилась, после чего Мурат сел на коня и проехал вдоль лагеря, устроив смотр войскам и одновременно желая явить себя людям. Приветственные кличи, громкие и раскатистые, сопровождали «великого и непобедимого» на протяжении всего пути.

По окончании смотра главнокомандующий призадумался, ведь ни Яноша Гуньяди, ни Владислава не оказалось среди пленных. Возможно, эти двое могли оказаться среди убитых, поэтому Мурат велел янычарам обшарить всё поле боя, то есть выискивать там христиан, одетых в богатую одежду и в дорогие латы. У этих христиан следовало отсекать головы, приносить на холм возле султанского шатра и складывать рядами.

– Иди сюда, мой барашек, – обратился султан к Владу.

– Я здесь, повелитель.