Цитаты из книг автора «Светлана Гурьянова»

«Математика по Петерсону, математика по Петерсону! Известный учебник. А кто такой Петерсон? Великий человек Петерсон! Советский и российский педагог-методист, доктор педагогических наук, профессор кафедры начального и дошкольного образования, ведущий специалист кафедры стратегического проектирования РАГС при Президенте РФ, почетный работник высшего профессионального образования РФ. Но как же зовут этого нашего Петерсона? Людмила Георгиевна его зовут. Людмила Георгиевна! Зачем нам феминитивы. Не нужны нам феминитивы». Этот пост стал очень популярен в фейсбуке[165], потому что многие и впрямь изучают «математику по Петерсону» и «английский по Бонку». А было бы верно изучать «по Петерсон» и «по Бонк», потому что и Петерсон, и Бонк – женщины.

Так и «извиняюсь» вовсе не значит «извиняю себя». Скорее «сам, самостоятельно прошу извинений». Может, в этом «сам» и кроется проблема? «Извиняюсь» – «я сам прошу извинений, а уж извините вы меня или нет, мне будто бы все равно». Если рассуждать подобным образом, получается, что когда мы говорим «извините», то мы обращаемся к собеседнику, просим его нас извинить и акцентируем наше внимание на нем: (вы) извините. А когда говорим «извиняюсь», подчеркиваем лишь свое действие, делаем акцент на себе: (я) извиняюсь. И это вроде бы как-то невежливо. Такое объяснение нелюбви к «извиняюсь» выглядит куда логичнее мифа про «извиняю себя». Но… Как тогда быть с этикетными формулами «прошу прощения», «приношу свои извинения»?

Но в подобных рассуждениях есть одно крайне уязвимое место. Действительно, изначально постфикс – ся (-сь) был отдельным словом – краткой формой винительного падежа местоимения «себя» – а потом «прилепился» к глаголам. Но значение его в качестве постфикса существенно расширилось: например, в проекте русской корпусной грамматики[154] выделяется по крайней мере 11 значений – ся, причем некоторые из них еще и распадаются на подтипы. Перечислять здесь их все не имеет смысла, назову лишь наиболее частотные и очевидные: 1) Да, значение направленности действия на себя остается одним из основных и проявляется главным образом в глаголах, обозначающих уход за телом: «бриться», «мыться», «умываться», «одеваться», «причесываться» – а также в некоторых других словах, например, «смотреться (в зеркало)» и «хвалиться». 2) Но в глаголах вроде «изучаться», «строиться», «закрашиваться» проявлено совсем другое значение – значение пассивного залога. Когда мы говорим, что здание строится, мы совсем не имеем в виду, что здание строит само себя; мы подразумеваем, что его строят какие-то люди, которых в высказывании можно не упоминать. 3) А в глаголах «целоваться», «обниматься», «ругаться», «советоваться» постфикс – ся употребляется в значении взаимного действия. 4) Постфикс – ся может обозначать и чьи-то постоянные свойства: «собака кусается», «лошадь лягается», «корова бодается». Корова не бодает саму себя – она лишь часто совершает свойственное ей действие, а направлено оно на других. 5) Посмотрите на употребления «чашка разбилась», «дверь открылась», «компьютер включился». Здесь в постфиксе реализовано значение действия, которое происходит будто бы само по себе, без участия активного субъекта. 6) А «извиняться», думается, ближе всего к глаголам, характеризующим субъект, который совершает действие, но при этом не воздействует на самого себя как на объект: «броситься (на амбразуру)», «двигаться (вперед)», «потянуться (от удовольствия)», «запасаться (продуктами)», совершенно безосновательно ненавидимое многими «убираться (в комнате)». Тут – ся обозначает скорее не «себя», а «самому, самостоятельно». Чтобы почувствовать разницу с глаголами первой группы, имеющими значение «-ся = себя», посмотрите на пары: причесывать – причесываться бросить – броситься

Так что же произошло с «присаживайтесь»? Почему на рубеже веков оно свободно употреблялось в текстах, а теперь его так невзлюбили? Неизвестно. Причем отвергать это слово, судя по всему, стали именно в последние десятилетия. В классических советских научно-популярных книгах о языке (Чуковского, Успенского, Шанского, Галь, Колесова) негативных характеристик этого слова нет. Да, вполне вероятно, что сейчас частота употребления слова «присаживайтесь» выросла по сравнению со словом «садитесь» из-за тюремных ассоциаций с последним, и именно это филологов и раздражает. Хотя, думается, многие носители языка избегают слова «садитесь» не из-за жаргонного значения, а из-за того, что у него несколько изменилась стилистическая окраска. Оно перестало быть совершенно нейтральным и приобрело немного повелительную интонацию – например, почти каждый школьный урок начинается с фразы «Здравствуйте! Садитесь». Это слово стало восприниматься как приказ от вышестоящего к нижестоящим, а точной, но более вежливой замены ему не нашлось, вот люди и выбирают самое близкое по значению «присаживайтесь». Но что же в этом плохого?

Например, сколько копий было сломано в спорах о слове «переживать» в значении «волноваться»! Раньше оно обязательно требовало дополнения («переживать лишения», «мысленно снова переживать юность»), а в 60–70-е годы XX века вдруг начало повсеместно употребляться само по себе. Тогда это слово называли пошлым и безвкусным, его употребление считалось страшной речевой ошибкой. Нора Галь в книге «Слово живое и мертвое», впервые изданной в 1972 году, писала: «Примерно так “вошло в язык” безграмотное “переживать” в значении “волноваться, огорчаться”. Сначала словечко это было одной из примет пошлой, мещанской речи, оно могло прозвучать в едкой пародии Аркадия Райкина, вложенное в уста какой-нибудь обывательницы: “Ах, я так переживаю!” А потом началась цепная реакция. Спортивный комментатор восклицает: “Мы переживаем за наших ребят!” – и слышат его миллионы болельщиков»[130].

Сопротивляется только «кофе». Точнее, не он сам, а бережно охраняющие его мужской род пуристы. Возможно, причина такой настойчивости в том, что кофе долгое время был недоступен малообеспеченным людям и воспринимался как «особенный» иностранный продукт – прежде всего для состоятельных аристократов, которые достаточно умны и образованны для того, чтобы запомнить и правильно употреблять слово – исключение из правил, подчеркивающее экзотичность напитка. До сих пор такие представления отражены в анекдотах, где «кофе» среднего рода обязательно низкопробный и невкусный, а мужского – качественный и настоящий, например: «Вам кофе натуральный или растворимое?» Но с точки зрения языка «кофе» среднего рода, конечно, намного логичнее.

Возможно, некоторые читатели даже помнят, как поменялся род у слова «метро», которое тоже было мужского рода, так как это сокращение от «метрополитен». В 30-е годы даже выходила газета под названием «Советский метро», а еще наверняка многие слышали «Песню старого извозчика», где есть такие слова:   Я ковал тебя железными подковами, Я коляску чистым лаком покрывал. Но метро сверкнул перилами дубовыми, Сразу всех он седоков околдовал.   Все эти существительные поменяли род легко и безболезненно – так, что почти никто на это не обратил никакого внимания.

Более вероятной причиной колебания рода у «кофе» можно считать влияние иностранных языков. Слово «кофе» могло быть заимствовано несколькими путями одновременно: из английского coffee, нидерландского koffie, немецкого Kaffee или французского café. В нидерландском, немецком и французском это слово мужского рода; в английском же грамматического рода как такового нет, поэтому и внести свою лепту он здесь вряд ли мог. Да и нидерландский, немецкий и особенно французский в XVIII–XIX веках влияли на русский в большей степени, чем английский. Образованные дворяне (и по совместительству главные потребители кофе) того времени обязательно изучали иностранные языки и, возможно, перенесли из них род слова «кофе». В русском же языке существительные на – о/-е традиционно относятся к среднему роду: окно, крыльцо, золото, бедро, пятно, солнце, ложе, зрелище, подобие, столетие, прошлое и так далее. Слово «кофе» из этой закономерности еще в XVIII веке начало выбиваться – возможно, поэтому и появились формы «кофий»/«кофей»: наращение звука могло быть попыткой преодолеть несоответствие окончания – е тяге слова к мужскому роду. То есть не мужской род «кофе» появился под влиянием форм «кофий»/«кофей», а, наоборот, формы «кофий»/«кофей» могли появиться из-за тяги слова к мужскому роду. Возможно, буква «й» в конце возникла еще и под влиянием слова «чай».

Еще один аргумент в пользу мужского рода у «кофе» – аналогия со словом «напиток» – тоже несостоятелен. Да, иногда родовые понятия влияют на род слова: «бри» мужского рода, потому что это сыр, «салями» женского, потому что это колбаса… Но здесь мы имеем дело не с правилом, а лишь с нестрогой закономерностью, исключений из которой масса. Если слово «напиток» повлияло на «кофе», то куда пропало это влияние в других словах? Например, почему у «виски» или «бренди» мужской и средний род равноправны, а «какао», согласно литературной норме, и вовсе только среднего рода? Впрочем, иногда – вероятно, под влиянием «кофе» – в реальной практике появляется и «вкусный какао». И почему у названий видов кофе – «эспрессо», «капучино», «глясе», «латте» – даже с точки зрения словарей возможен и средний, и мужской род?

1 сентября 2009 года в силу вступил приказ Минобрнауки № 195 «Об утверждении списка грамматик, словарей и справочников, содержащих нормы современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации». Как и следует из названия, приказ лишь утверждал список словарей, рекомендованных Межведомственной комиссией по русскому языку, – и в нем не было и речи о том, что вводятся какие-то новые языковые нормы или что другими словарями пользоваться нельзя. Среди рекомендованных оказался «Орфографический словарь» Б. З. Букчиной, И. К. Сазоновой, Л. К. Чельцовой. Почему именно он, а не, например, более полный «Орфографический словарь» В. В. Лопатина и каковы были критерии отбора, сказать сложно. После выхода приказа некоторые журналисты взяли в руки словарь Букчиной и, по всей вероятности, стали открывать его на страницах с теми словами, которые обычно привлекают много внимания. Открыли книгу на слове «договор» – и увидели в нем двойное ударение, на первом и на последнем слоге. Перелистнули на «кофе» – а там все еще ужаснее: рядом с ним стоит запись «м. и с.». Словарь Букчиной не был первым современным словарем, в котором была предпринята попытка убрать помету «разговорное» у «кофе» среднего рода. Еще раньше это произошло в 2003 году в «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д. В. Дмитриева, и в нем даже встречается такой пример употребления: «Вам одно кофе?» Но мало кто это заметил – и немудрено, ведь словарь не попал ни в какой приказ.