Лес полон обитателей. Это не только звери и птицы, но и мавки, лешие, болотницы, русалки, дриады. Просто не надо бояться леса – и они не будут бояться тебя и трогать не будут. Микулишна научила меня с ними общаться, да мне кажется, что я и раньше умела. Бродя по лесу, я встречалась со многими. Зная, что я живу у Микулишны, никто не пытался меня обидеть, а потом, познакомившись со мной ближе, они относились ко мне с какой-то трогательной нежностью. Удивляюсь, что у людей они назывались нечистью: все бы были так бесхитростны, как они – было бы прекрасно. Ну, заставят поплутать кого-то чуть-чуть, ну, могут неосторожного затащить в болото, ну, утянут к себе в озеро, так не со зла же, просто скучно ведь. Я подружилась я с двумя лесными обитательницами, вернее с одной лесной, а с одной водяной – с Мавкой и Русалочкой. Каждая из них была для меня кладезем знаний о жизни. Они были просто необыкновенными, и я их обожала. Часто, особенно в летнюю жару, я прибегала к озеру, бросалась в воду и, когда появлялась Русалочка, мы плавали наперегонки, ныряли, брызгались, потом я плюхалась на песок, согревалась и перебиралась на большой пень, торчащий из воды. Русалку звали Сильведея. Откуда произошло столь экзотическое имя, она не знала, а чаще всего её просто звали Сильва, лесная. Она приплывала ко мне, вылезала до пояса из воды и начинала расчёсывать свои удивительные голубоватые волосы. Когда она проводила по ним гребнем, казалось, все вокруг замирало от восхищения, а когда ближе к вечеру, наболтавшись, она начинала петь, даже ветер замирал на окружающих озеро ивах.

Вы думали – я такая,

Что можно забыть меня,

И что брошусь, моля и рыдая,

Под копыта гнедого коня.

А я усмехнуться посмею,

Глаза от губ отведя,

Я душу мужскую не грею,

я просто краду ея.

Глядя на неё, я понимала, почему перед ней не может устоять ни один мужчина.

– Нравятся тебе мои волосы, Лотта?

– Да, очень красивые.

– Они не просто красивые, ведь это правда, что рассказывают о «русалочьих волосах». Если захочу, они поплывут сами, оплетут тело купальщика и вызовут они в человеке необъяснимое пресильное любовное томление, такую страсть, что, когда увидит меня, ничего уже не помнит.

Она знала мужчин и, конечно, любила поговорить о них.

– Никто лучше меня не знает мужчин, Лотта. Слушай и учись. Лотта, ты девочка глупая ещё и неопытная. Я не могу тебя не просветить.

То, что меня это ещё не так уж и интересовало, она не могла понять. Но послушать подругу было интересно.

– Лотта, через мои руки прошло очень много мужчин. Разных. Они меня все любили, я зачарую – и меня невозможно не любить. У меня чудесные ножки, а не хвост, как у морских русалок. А грудь! Посмотри только на мою грудь, она мечта любого из них. Как сказал мне один мужчинка, она не меньше четверного номера, но я не ношу эти штуки, в которые её помещают дамы из города, и она до сих пор не опала. Я не старею, я умру только вместе с озером. Правда, один мужчинка рассказывал (ох уж эти аристократы), что такая грудь – это мечта простых мужланов, у которых баба должна рожать каждый год и кормить детёнышей, а у них, аристократов, всегда ценилась грудь, которую можно взять в ладошку.

Она зевнула.

– Ох, может, это и так, но как этот засранец любил целовать именно мою грудь, не передать словами. По-моему, он и повелся на меня прежде всего из-за груди, когда я вынырнула и села на пень. Увидев её, он уже был готов идти за мной хоть в ад. Лотта, девочка, жаль, что у тебя ещё нет большой груди, но надеюсь, что будет, тебе тогда будет легче привлекать мужчин.

Я очередной раз вздохнула.

– Сильва, ну зачем сдались такие груди, если всё остальное у меня страшнее не придумаешь?

– Лотта, ну что ты говоришь, ты просто красавица, только маленькая еще.

– Где ты нашла красавицу? Хотя у меня нет зеркала, но я вижу свои большие ноги, волосатые руки, не тонкую талию, серую кожу, а когда смотрю в озеро, вижу такую страхолюдину, от которой любой парень убежит. А волосы тонкие, блеклые, лохматые, непослушные, непонятного цвета, вроде как рыжеватые. Да я и совсем на девочку не похожа – просто невысокий страшненький паренек.

– Ах, Лотта, не знаю, что ты видишь, наверное, у меня другое зрение. Поверь мне, ты красавица, а за год, что тут живешь, стала еще краше.

– Ладно, Сильва, кончай эти разговоры, расскажи про себя что-нибудь ещё, я так люблю слушать твои сказки.

– Какие сказки, настоящая быль, – обиделась Сильва. – Поверь, просто преинтересные истории рассказывали мне мужчины. Многие мужчины, очень многие. Они приходили в мою жизнь ненадолго, но мне нравилось не только заниматься с ними любовью, но и слушать их истории. Хотя ты знаешь, не люблю простолюдинов, их истории скучны и однообразны, они не изощрены в любви, приходится их учить. А чему можно научить за сорок дней неотесанного лесоруба? Как ты понимаешь, немногому. Он привык к одной позе сверху, которой достаточно, чтобы сделать ребёнка, но он никогда не думал, что жене нужно доставить удовольствие. Другое дело принц. Ах, какой был принц, – она вздохнула.

Про эту встречу она любила рассказывать особенно. У её чудесного озера однажды остановился парень. Он напоил коня и устроился на ночлег. Потом пошел искупаться, так как был весь в дорожной пыли.

– Когда я его увидела, – говорила Сильва, – я поняла, что, если не околдую его, моя жизнь будет прожита зря. Он был удивительно хорош – высокий, черноволосый, просто не могу описать словами его грудь, плоский живот с рельефной мускулатурой, аппетитные ягодицы, сильные руки. А лицо! До сих пор не могу забыть. Ресницы, как у девушки, губы, созданные для поцелуев, глаза, как мое озеро во время заката. Я пустила к нему мои волосы, и они оплели его. Его глаза наполнились томлением. Я приплыла и запела так, как не пела никогда. Он не мог не пропасть, просто не мог. Первую неделю мы только и делали, что занимались любовью. Он был неутомим в ласках, и он умел ласкать. До сих пор помню его поцелуи за ушком, потом ниже по ключице, а как он целовал мою красивую грудь! Как горели мои губы, когда он касался их, как дрожали мои ноги, как слабели руки, когда он дотрагивался до меня. Если я кого-то и любила, так только его. Со второй недели мы начали иногда разговаривать. Он рассказал мне, что земля за лесом очень большая. Что на земле есть не только леса и озера – есть моря, которые в миллионы раз больше моего озера, места, где вообще ничего не растёт, он назвал их пустынями. Ты представляешь, какой это страх – ничего не растет, кроме колючек, и нет ни одного большого озера. Там живут совсем другие звери. А ещё есть леса, в которых вообще практически нельзя пройти, он назвал их джунглями, там водятся страшные хищные ягуары и обезьяны, которые чем-то похожи на людей, но они не нечисть, а животные. А в реках водятся огромные крокодилы с зубастыми пастями, способные перекусить человека пополам. Он много чего повидал. Его путь лежит по разным странам, и ездит он по ним уже несколько лет – ищет то, чего не хватает его душе. Понимаешь, нет какой-то части его души, и без нее он не будет счастлив. Мои мужчины не могут жалеть о прошлом, но он, вернее, его душа, не нашедшая своей части, грустила. Ты знаешь, я отпустила его.

Мне было страшно интересно, моя душа очень хотела узнать, кто я такая, откуда, и еще она просто хотела увидеть мир за пределами нашего леса. Удивлённая, я спросила:

– Разве ты можешь отпускать своих мужчин?

– Конечно. Раз в десять лет я могу отпустить одного человека, и он не будет помнить обо мне. Может, останется только сладкое воспоминание о моих ласках, не более. Ты ведь знаешь, что они не могут жить в озере больше сорока дней, потом душа покидает их тело, и они погибают окончательно. Но большинство из них что жили, что не жили – одинаково. Что их жизнь, для чего? Мне их не жалко. А принца мне было жаль. Я, наверное, все-таки любила его. Как он целовался, какой ласковый был! И мне было жаль его душу. Он ушёл от меня через тридцать дней. Если бы он пробыл еще хоть день, я бы не смогла его отпустить. Потом почти год я никого не зазывала в озеро. Наверное, это была любовь, кто её знает, какая она на самом деле.

– А кого ты ещё отпустила?

– Да были изредка отдельные экземпляры. Помню одного паренька. Он попал ко мне как-то странно, сказал потом, что ему показалось, что это кто-то знакомый его зовет, и пошел в озеро. Он очень любил свою жену, как я поняла потом, когда отпустила. Мы весело кувыркались с ним, он был сильный и красивый, неистощим на ласки и приколы, и у меня в озере он не мог ее вспомнить. Но где-то в глубине его глаз я видела ее образ, они любили друг друга очень сильно, и душа его не могла забыть её даже под моими чарами. Она ждала его, я чувствовала это. Однажды она пришла к озеру, села и стала петь так же, как я пою, когда хочу заманить мужчину. Её любовь была сильнее моих чар, он очнулся. Жить ему у меня осталось совсем немного, и мне стало жаль их. Я отпустила его.

– Красиво-то как, вот это любовь. Я ещё в жизни никого не любила. И смогу ли я кого-нибудь полюбить или это чувство для избранных, достойных? Меня-то вряд ли при такой внешности могут полюбить. Говорят, от несчастной любви страдают. Только страдать и мучиться не хочу, а может, и любви вовсе не хочу, просто ты про нее так сказочно рассказываешь. Так кого ты еще отпустила?

– Ещё я отпустила одного учёного. Вот уж кто был странный. Воистину странный. Он сам пришёл ко мне на берег и стал спрашивать, как я живу в воде, сколько лет, чем дышу, какая у меня кровь. Я и пела ему, и смотрела на него так призывно, как только могла, но он не соблазнялся. Потом сказал, что у того, кто сильно чем-то увлечён, вся энергия уходит на решение той задачи, которая для него жизненно важна. Даже слово такое, сказал, есть – сублимация. Сказал, что долгие годы искал русалку и, наконец, нашел. Вообще странно как-то – сказал, что он не из нашего мира.

– Интересно, а разве так бывает?

– Наверно. Он пришел ко мне в озеро сам, без чар. Любовник из него был как из меня птица, но зато умный. Интересно было его послушать. Кстати, он рассказал, что таких, как я, в его мире нет, и еще что земля круглая, и если начать идти, то можно обогнуть ее и вернуться в то же место, что в его мире существует много народов, которые говорят на разных языках, у них разные обычаи, что его мир невероятно большой и интересный. А у нас он хочет попасть на чудный остров на севере, что называется «остров Буян», или его еще кличут «Макарийский», и залетают на этот остров птицы райские Гамаюн, Феникс, Алконост, Сирин. Есть там и другие чудные птицы, только очень трудно туда добраться, не каждый может – одного желания мало. У него пока не получилось. Вообще-то я его даже боялась, вдруг прирежет, расчленит и будет смотреть, как я устроена изнутри. Просто маньяк научный. Но про остров рассказывал интересно. Даже мне захотелось стать птицей и полететь посмотреть на тот остров, но я ведь не могу, а зачем мечтать о несбыточном. Мне бы мужика сейчас, только как ты тут поселилась, даже лесоруб ни один не дошел до озера. Интересно, почему?

– Я бы тоже хотела путешествовать, но ведь это путь мужчин, наверно. Интересно, почему мужчины видят в девушке только домашнюю хозяйку? Как смеется Микулишна, удел наших женщин – босая, беременная и на кухне. Я не хочу так. Не понимаю, чего хочу, но точно не этого. Буду думать.

– Почему, если очень хочется, ты можешь уйти. Учёный рассказывал, что в одной из стран существует традиция: девушка, обязательно девственница, совершает обряд и приносит клятву, что никогда не будет спать с мужчиной, рожать детей, будет носить только мужскую одежду и навсегда отказывается от своей женственности. После этого ей дают мужское имя и одежду. Она становится тем, кого называют «бурнеш». Никто больше не видит в ней женщину и к ней относятся как к мужчине, считаются с её мнением как с мнением других мужчин, и она становится равна мужчине, может сражаться с оружием в руках, заниматься мужской работой. Но нужно ли тебе это?

– Очень-очень интересно. Я сейчас и так почти как парень – одета как парень, выгляжу как парень, навыки у меня совсем не женские. Конечно, козу подоить умею, приготовить самое простое, чтобы наесться, умею. Может, мне отказаться от всего женского в себе до конца, принять обет?

– Дура ты, Лотта, не от хорошей жизни, наверное, они становились этими «Бурнеш». Не всегда и не все по здравому уму уходят в монахини. Думаю, что ты еще найдёшь себя, не стоит отрекаться от радостей, не испытав их. А эти радости, поверь мне, ну очень приятные.

– Все-таки эти девушки молодцы, они не побоялись стать другими. Ведь так сложно взять на себя ответственность и стать мужчиной. Они храбрые. А чего ты боишься, Сильва?

– Ой, да много чего. Боюсь, что пропадет озеро, и мне негде будет жить, боюсь холодов – когда мороз сковывает озеро льдом, мне не всегда снятся сладкие сны. А больше всего я боюсь влюбиться. Они ведь все уходят от меня, даже если я сама кого-то отпустила, они покидают озеро, берег, лес и уходят по своим делам, зачем я им? А я остаюсь одна.

– Ты, наверно, хотела бы, чтобы вернулся принц?

– Принцы – явление редкое, все девушки их ждут, только принцев на каждую не напасешься, вот и мой ушел.

– Ну, а мы с тобой сказочные персонажи, про которых можно сказать: «Если им больно – не плачут они, а смеются». Мы не заплачем, а защекочем. Правда?

Мы стали валяться, веселиться и петь песни. А также ждать Мавку, так как втроем было веселее.

Мавка Анисья

К нашей веселой компании вскоре присоединилась Мавка. Она как всегда свалилась как будто ниоткуда, просто раз – и появилась. Не менее красивая, чем Русалка, она была легкая, как ветер, и прекрасная, как весна. По мне, так она была живее всех живых, только вот тени от нее не было и, когда бежала по лугу, трава не пригибалась. Анисья, так звали Мавку, была, как всегда, в новом венке из множества цветов и с распущенными зелёными волосами. Высокая, стройная, босоногая, со смеющимися огромными глазами – о ней можно было сказать: ребёнок с мудростью всего света. Как вихрь, она закружилась по берегу, прокатилась на ветке и закричала:

– Жизнь прекрасна и удивительна! Смотрите, косуля родила детёныша, он такой хорошенький, а у сороки, что живет недалеко отсюда, вылупились целых пять птенцов. Это ли не чудо? Что эти люди твердят, что нам известны тайные знания, какая чушь. Тайна только в том, как что-то рождается и живёт, а не в том, как заработать больше денег, найти клад. Каждый может быть счастливым, если умеет радоваться и не завидовать. Правда, девчонки?

Мы с Сильной переглянулись. Мавка была одновременно дерзкая и добрая, мудрая и доверчивая. По некоторым людским поверьям, если принести в лес мёртвого младенца, да некрещёного, он и превращается в Мавку, да только это не так. Манок рождал сам лес. Когда что-то очень хорошее случалось, в лесу на полянке появлялась маленькая девочка с зелёными волосами в прозрачном платье и начинала плести венок. Венок плести её никто не учил, она все знала просто так. Не было существа добрее Мавки, не было существа независимее Мавки.

– Вот помню: на Мавкиной неделе мы танцевали на лугу, а парень, ну помнишь его – такой русявый, красивый, сильный – увидел меня весной и присох, без меня жизни не мог представить. Так представляешь, он лёг на меже на Мавкину неделю, совсем не видно его было, а я мимо пробегала, схватил за руку и держит, а я ему и говорю: «Хоть и поймал, хоть и не пускаешь, всё равно вместе не будем».

И вырвалась, ведь что скажу в такую минуту, то и будет. Смешно.

– Анисья, а тебе его не жалко?

– Жалко? Странные вы, девчонки, а Вам меня не жалко? Да я ему добро сделала, ведь ему что нужно – чтобы я рядом была, в избе жила, сначала любилась с ним, а потом полы мела. Ему бы мало было, если бы мы в траве покувыркались, ему душу мою привязать надо. Я на такое не подписываюсь, вы же сами знаете, что это невозможно. Так что я его пожалела. Я добрая. Да и не такая я, как Сильва, не падкая на мужчин сильно. Девочки, вы же всё про меня знаете. Ты же, Лотта, мне подпевала:

В сизых травах у ручья

Я лежу – и я ничья.

Я ж гляжу на дно ручья,

Я пою – и я ничья.

Что мне ветер!

Я быстрей!

Рот мой ягоды алей!

День уйдет, а ночь глуха

Я живу – и я ничья.

А. Толстой

– Никто никогда не скажет мне: «Моя». Да, я ничья, я вольная и я своя, я лесная, я просто Мавка.

Анисья схватила меня за руки и закружила.

– Лотта, жизнь прекрасна, как весело, как смеяться хочется, смотри – жук, у него рога, а вот птица, она улетает. Ты улетишь скоро, Лотта, я это чувствую. Вот помнишь, когда Леля пришла этой весной, ты ещё удивлялась, что она такая нежная, что улыбка у неё такая доверчивая, что она, как птенец, беззащитная? Но ты знаешь, в чём ее сила – она пробуждает всё и тебя начала пробуждать. Ты сейчас, как она, такой же птенец или первый цветок, но в тебе просыпается девушка. Никто никогда не замечает, в какой момент девочка вдруг становится девушкой. А сейчас уже и Лада пришла, лето привела. Она сильная, всезнающая, а вот когда осень придет, тебя здесь уже не будет.

Я испугалась:

– Что ты такое говоришь, Анисья? Куда я от Вас, от Микулишны, что я умею, куда такая страшная пойду?

– Ха, если ты страшная, тогда я на свинью похожа. Лотта, ты красавица. Только не это главное, не потеряй себя. Тебе многое дано, и многое спрашиваться будет.

Опять они заладили. Что я, не вижу, что ли, какая я?

– Лотта, смотри на ковш на небе, это большая Медведица, мы знаем, что это богиня Макошь смотрит с неба.

– Мавка, расскажи мне о ней.

– Хорошо. Я чувствую, что ты её любимица. Макошь ведь не просто богиня судьбы, но «Мать счастливого жребия», или Богини удачи.

Звезды ковша чуть-чуть дрожали и как будто подмигивали мне.

– Расскажи еще про неё.

– Ну, я уже сказала, что она Богиня всей Судьбы. Она ещё и Хозяйка Перекрестков Мироздания между мирами. Людские женщины поклоняются ей, так как она их защитница и покровительница хозяек. Но не думай просить, чтобы она сплела тебе судьбу, она не любит строгой определенности. Ты будешь сама день за днём сплетать своё кружево, она только нить протянет. Ведь для тебя жить – это значит ткать кружево своей жизни самой.

– Анисья, а откуда ты это знаешь?

– Сорока на хвосте принесла. Ты, когда находят черные тучи, знаешь, что пойдёт дождь? Вот так и я знаю. Просто знаю – и все. Подаришь мне гребешок, раз в парубочью одежду одета, люблю подарки.

Богиня смотрела на нас с неба, а мы говорили про неё, про судьбу, конечно, про любовь и про свободу от неё, про пути, которых не ведали, но которые манили и манили. Сладко сжималось сердце от предвкушения неведомого. На то оно и неведомое, что непонятно, что это – счастье, дорога, удача или еще что другое.

Наконец, началось

Мы с Мавкой сидели возле озера и слушали, как падают листья. Пришла осень. Пришла Сива. Нам было немного грустно, никто не хотел зимы, она такая непредсказуемая. Мавка уже приготовила себе дупло, но ей еще хотелось веселья, тепла и солнца. А мне хотелось перемен. Вот уже почти два года я живу у Микулишны. Я не сильно изменилась – такая же плоская, рыжая, лохматая, длинноносая, с шелушащимися ушами – в общем, ужас. Мы в лесу привыкли уже, что никто не нарушает наш покой – ну, прилетели утки, ну, пришёл попить олень – и вдруг… Всё всегда начинается вдруг.

Вдруг что-то громко затрещало в кустах, и на поляне появились два всадника. У нас троих открылись рты. В нашем лесу уже почти два года не было людей, лес был как заколдованный, но это были люди, два парня на красивых белых лошадях. Парни тоже были ничего, но разглядывать их пристально мне было неудобно, а вот Русалка плотоядно улыбнулась. Сразу выползла на пень в полупрозрачном платье и мечтательно захлопала глазками.

– Здравствуйте, девушки-красавицы и ты, паренек, здравствуй, – поздоровались всадники. – Мы вот заплутались, уже три дня по лесу блуждаем, все запасы закончились, и куда ехать – не знаем. Не поможете выбраться?

Русалочка улыбнулась самой своей соблазнительной улыбкой.

– Ой, добры молодцы, как же таким красавцам не помочь, мы всем помогаем, особенно я стараюсь. Я не ленивая, я добрая, я очень, ну очень отзывчивая. Расседлываете коней, искупайтесь, ведь запылились, чай, с дороги, да присядьте отдохнуть в нашей скромной компании. Знакомьтесь (я прижала палец ко рту) – я Сильва, это Анисья, а это – это Лот. А как вас звать-величать, кто вы и откуда?

Ребята немного замялись, а потом один из них сказал: