Польские эмигранты, оказавшиеся за границей, на первых порах чувствовали себя неуверенно и потому стремились держаться вместе. Те, кто жил в одной местности, старались сообща защищать земляческие интересы и для этого большей частью объединялись в общины – гмины, которые устанавливали связи с различными комитетами и организациями. Гмины существовали во многих городах Европы и, прежде всего, в городах Франции – в Нанси, Страсбурге, Бордо, По, Дижоне, Кольмаре, а также в Льеже, Брюсселе, Мюнхене, Базеле, Люцерне, Лондоне (Вестминстере), в Михайленах и других местностях. В Париже они были почти в каждом квартале.
Жизнь на чужбине вне привычной социальной и культурной среды для большей части эмигрантов была нелегкой как в материальном, так и морально-психологическом отношении. Вначале французское правительство выплачивало им скудное пособие, позже еще более скромную материальную поддержку начали оказывать английские и бельгийские власти. Некоторая помощь шла и от общественных благотворительных организаций, например, от Литературного общества друзей Польши в Англии, а также от собственных эмигрантских благотворительных сборов. Усилия частной благотворительности координировал Центральный польский комитет, созданный французами в 1831 г., в его состав входили также и поляки. Эмигранты старались выжить, зарабатывая себе на хлеб собственным трудом, они брались за любую работу: среди них были как врачи, юристы, переводчики, наборщики, так и печатники, плотники, штукатуры, каменщики и пр. О том, что они не чуждались «черной» работы, свидетельствовал Д. Мадзини: он писал матери из Лондона, что бывшие польские офицеры дробят камни на английских дорогах, работают на прокладке железнодорожных путей, но умирают с голоду15.
Определенная часть эмигрантов имела возможность получать средства от своих владений в Польше. Это были крупные помещики, представители аристократии, объединившиеся в эмиграции вокруг консервативной группировки Чарторыских, которая часто именуется в историографии «партией». На князя
Адама Чарторыского как на «начальника» (руководителя) восстания не распространялась царская амнистия, но он, бежав еще до падения Варшавы из занятого царскими войсками Королевства Польского, укрылся в польских владениях Австрии. Он все еще рассчитывал урегулировать отношения с Петербургом при посредничестве западной дипломатии. Еще из Кельце и Кракова он разослал депеши для польских дипломатических агентов в странах Европы, надеясь на интервенцию западных держав в связи с нарушением международных прав Польши, закрепленных соглашениями Венского конгресса 1815 г. Из Лейпцига он писал в Париж К. Князевичу и Л. Плятеру, а также Ю.У. Немцевичу в Лондон, указывая, что в сложившейся ситуации можно только «воспользоваться доброй волей дворов в полной мере придерживаться венского трактата». «Пусть не думают, – подчеркивал он, – что польское дело кончилось, оно жило и будет жить», и в этой связи князь хотел выяснить возможность формирования польских легионов за границей. В качестве непосредственного участника Венского конгресса Чарторыский намеревался свидетельствовать о нарушении прав Польши, зафиксированных в венских соглашениях. При этом он утверждал, что польское восстание не стало нарушением этих соглашений, так как Польша не являлась стороной, их подписавшей; нарушили же их Россия, Австрия и Пруссия, подписавшие венский трактат. В материалах, подготовленных для западных держав – участниц Венского конгресса, Чарторыский подчеркивал: «Победа не признает прав, которые бы противоречили справедливости и международным трактатам». Российское правительство твердило, писал он, будто восстание организовала лишь часть населения Королевства Польского, так почему же оно обрушило кару на всю страну? А если на революцию поднялся весь народ, то его права нельзя оспаривать. «Польша встала на бой, – заявлял князь, – так как не соблюдалась конституция». Указывая на тот факт, что европейские державы вступились за Грецию и Бельгию, он подчеркивал, что права Польши исторически более обоснованы. Из всего этого делался вывод: вмешательство в дело Польши в интересах Европы. «Либеральная и европейская политика правительств, желающих основать всеобщий мир на свободе и справедливости, – писал Чарторыский, – не должна бросать этого дела и отдавать его сторонникам анархии, которые жадно захватывают в свои руки польский вопрос, чтобы использовать его для собственной выгоды, которые радуются жестокости русских и еще больше были бы рады равнодушию европейских держав […]. Поистине трудно сохранить промежуточную позицию между деспотизмом и анархией и бороться с деспотизмом и анархией одновременно. Эти два врага счастья Европы тем более опасны, что победа одного подготавливает будущую победу другого»16.
Эту позицию Чарторыского по его поручению представлял в Лондоне Немцевич, а вскоре и сам князь отправился туда через Францию, где встречался с Плятером и Князевичем. Еще в октябре 1831 г. он направил письмо Меттерниху, пытаясь добиться сохранения конституционного статуса Королевства Польского. Он вновь заверял, что польский вопрос «жив […] и будет жить, так как те же самые чувства, те же причины живут в сердцах несмотря на поражения […].
В каждом положении, – подчеркивал он, – мы достойны памяти и поддержки […], будущее нескончаемо, и никогда не исчезнет надежда для народа, пока он не перестанет быть народом». Находясь в Париже, князь уверял министра Себастиани, что если Запад «кинет» Польшу, то это «раньше или позже станет источником громаднейших несчастий для Европы». В Лондоне он также предупреждал правительственную верхушку, что «если позволить России разрастаться без меры, от этого пострадают все государства», и старался добиться принятия экономических санкций в отношении Российской империи. Чарторыский непосредственно пытался воздействовать на британское руководство, представив ему памятные записки «Цель и основания вмешательства в пользу Польши» и «О Венском конгрессе». Князь утверждал, что в Вене поляки не добились полной справедливости, так как конституцию и все провозглашенные там права они имели уже раньше в Речи Посполитой. Он подчеркивал, что Венский трактат нарушили все три разделившие Польшу державы, и резко критиковал Органический статут, которым Николай I заменил Конституцию Королевства Польского. Чарторыский добивался, чтобы западные державы, прежде всего Англия, потребовали от России восстановить статус Польского государства, провозглашенный на Венском конгрессе, и выступили его гарантами. «Не требуется ни войны, ни расходов, ни хлопот для министерства, – писал он, – а нужны только слова» в поддержку Польши. Попытки осуществить дипломатическую интервенцию он продолжил и после переезда в Париж в августе 1832 г. Министр иностранных дел Франции герцог де Брольи, которому Чарторыский подавал меморандумы, заверял его в симпатии к полякам, однако последствий эти заверения не имели, и сам князь Адам признавался в письме к В. Замойскому: «Мне уже очень тяжко быть всегдашним просителем и стучаться туда, откуда не отворяют». Тем не менее, он считал, что отступать нельзя, и постоянно старался реализовать все возможности, чтобы добиться помощи для дела Польши от правительств Франции и Англии. Так, когда в мае 1833 г. Россия поддержала Турцию в конфликте с Египтом, князь Адам, надеясь на реакцию европейских держав, обратился к Пальмерстону, но получил отказ. Князь стремился также привлечь к теме Польши внимание европейского общественного мнения, использовать голос западной прессы. Находясь в Англии, он установил связи с общественностью, с филантропическими организациями, способными оказать помощь бедствующим польским эмигрантам, наладил контакт с органами печати, публиковавшими материалы в поддержку Польши. После его отъезда из Лондона все связи перешли в руки В. Замойского, а затем Ю. У. Немцевича и И. Собаньского. Подобную работу соратники князя вели и во Франции. Впоследствии парижская резиденция Чарторыских Отель Ламбер, приобретенная в 1843 г., дала имя всему консервативному течению польской эмиграции и стала штабом аристократической партии, центром, который выступал посредником в отношениях поляков с правительственными организациями, занимался вопросами материальной помощи эмигрантам и облегчения доступа польской молодежи во французские учебные заведения. В Париже под председательством А. Чарторыского возникло Историческое общество, объединявшее от 180 до 260 членов. Позже при нем была создана библиотека в несколько тысяч томов. Наряду с Историческим обществом действовали и другие польские организации. В конце 1831–1832 гг. появились Общество Литвы и Руси (то есть украинских земель), Общество друзей прогресса, Научное общество польских эмигрантов и Общество научной помощи; в 1836 г. возникло Польское политехническое общество, а в 1841 – Промышленное общество. В 1834 г. княгиня Чарторыская основала Общество благотворительности польских дам, а десять лет спустя в Отеле Ламбер открылась школа для польских девиц, где дочерей эмигрантов обучали, готовя преимущественно к работе в качестве гувернанток. Тогда же был заложен Дом святого Казимежа для опеки над стариками и сиротами17.
Под эгидой Чарторыских действовало и находившееся в Лондоне Литературное общество друзей Польши, покровительствовал которому английский поэт Томас Кэмпбелл. Оно было создано в феврале 1832 г. стараниями Немцевича и немецкого адвоката А. Баха с целью сбора и распространения информации о Польше. Среди членов Общества (до 1848 г. их насчитывалось 100–200 чел.) были влиятельные англичане, а во главе стоял Т. Бомонт, обеспечивавший финансовую помощь. Подобные общества появились также в других центрах Англии – в Гулле, Глазго, Бирмингеме, Эдинбурге, Лидсе. Они имели свою прессу – «The Hull Polish Record» («Польские дела в Гулле»), «The Polish Exile» («Польский эмигрант»). В августе – декабре 1832 г. под редакцией Баха выходил и печатный орган Литературного общества друзей Польши – «Polonia or Monthly Reports of Polish affairs» («Полония или ежемесячные сообщения о польских делах»), где печатались материалы пропагандистского характера: статьи, написанные преимущественно сторонниками консервативного лагеря (Ю.У. Немцевичем, В. Замойским, В. Красиньским, Л. Воловским, Л. Плятером, М. Губе и др.), были направлены против нарушений Венского трактата, в защиту автономии Королевства Польского и статуса Кракова как «вольного города». Те же консервативные пропагандисты выступали на страницах неформального органа Литературного общества – организованного на средства Бомонта квартальника «The British and Foreign Review» («Обзор британских и заграничных дел»). Материалы печати, так же как и вся собранная информация, служили основой для выступлений и запросов депутатов британского парламента, для публичных дискуссий, которые организовывало Общество. И все это осуществлялось в тесном контакте с партией Чарторыского, которая делала ставку на поддержку европейских держав в отстаивании постановлений Венского конгресса, прежде всего учитывая обстановку революционного подъема в Европе в первой половине 1830-х годов и происходившие международные конфликты. В частности, внимание консерваторов привлек бельгийско-голландский конфликт, в котором польские эмигранты приняли активное участие: в 1832 г. в бельгийской армии служили 32 польских офицера, в том числе сторонники Чарторыского полковники Игнаций Крушевский и Феликс Прушиньский, подполковник Владислав Замойский, участвовавший в осаде Антверпена.
Князь Адам, считавший, что польский и бельгийский вопросы – «это одно и то же дело», в 1831–1834 гг. поддерживал постоянную связь с высшими чинами в бельгийском правительстве, в частности, с министром иностранных дел Бельгии графом Феликсом де Мероде18.
Что касается политики в отношении эмиграции, то аристократическая партия, опиравшаяся на латифундии Чарторыских в австрийской части Польши и их капиталы во Франции и Италии, стремилась осуществлять некий патронат над всеми эмигрантами, и, действительно, многие из них, пользуясь ее поддержкой, признавали верховенство Чарторыских и даже рассматривали князя Адама как вождя нации, а некоторые и как будущего короля независимой Польши. Хотя Чарторыские не выдвигали на первый план свои династические интересы, связанные с польским престолом, они не скрывали, что видят будущую Польшу в форме конституционной монархии, и не случайно в резиденции Чарторыских, по свидетельству современников, ощущалась атмосфера «почти монаршей важности»; ее салон производил впечатление «королевской резиденции», а высокое положение князя Адама подчеркивал факт брака его сына Владислава с дочерью испанской королевы Марии-Христины Марией Ампаро. Но в основе монархических взглядов Чарторыских лежало не столько личное стремление к королевской власти, сколько боязнь демократических тенденций в польском освободительном движении и в эмигрантской среде, а также уверенность в том, что форма конституционной монархии, опирающейся на имущественный ценз, является наилучшей гарантией сохранения привилегий господствующего класса от натиска «серой» массы. Консерваторы осознавали необходимость социальной реформы, но отодвигали решение этой проблемы до времени возрождения независимого Польского государства, провозглашая принцип: «сперва быть, а потом как быть». Вокруг такой программы, тесно связанной также с лозунгом католической Польши, они хотели объединить эмиграцию. Поскольку французские власти, опасаясь скопления революционно настроенных эмигрантов, старались разместить их в разных центрах Франции, деятели аристократической эмиграции занимались организацией там местных польских групп19.
О проекте
О подписке