Город Волжск встретил Илью почти приветливо. Тот самый ростовский журналист, который единственный открыто выразил недоумение по поводу слишком уж бескомпромиссного поведения молодого дарования, оказался единственным же, который помог: позвонил своему старинному приятелю – главному редактору чуть ли не самой авторитетной газеты Волжска и попросил помочь начинающему коллеге. А самому начинающему коллеге дал точный адрес того, к кому следовало обратиться по прибытии.
Оставив чемодан с нехитрыми пожитками в привокзальной камере хранения, Илья пешком отправился в редакцию, до которой, как, впрочем, почти до всего в городе было по меркам Ростова – рукой подать, и был почти тут же введен в кабинет, где в густых клубах табачного дыма восседал массивный человек в старомодных роговых очках – главный редактор, Владилен Сергеевич.
– Так вот ты, значит, какой – Астраханский. Ну, проходи, садись, знакомиться будем. Куришь? Нет? И правильно делаешь, я вот скоро помру, а без соски не обхожусь. А с другой вредной привычкой у тебя как?
– Привычки у меня пока еще нет, – весело ответил Илья, которому добродушный старик сразу понравился, – но компанию поддержать могу. По поводу и в меру.
– Опять правильно делаешь. Про женщин не спрашиваю, дружок мой тут тебя расписал, прямо «Илиада» получилась. А я не осуждаю. Отказался в рай въехать верхом на чужом горбу – правильно. Добивайся всего своими силами. В нашем деле, в газетном, что можешь?
– Все! – решительно ответил Илья. – Что поручите, то и буду делать. Вот мои публикации, посмотрите, если захотите.
Владилен Сергеевич досадливо отмахнулся.
– Посмотрю, когда для нашей газеты что-то напишешь. В деле посмотрю. Золотых гор не обещаю, да их у меня и нет, народишко обеднел, тираж упал, крутимся, как можем. Начнешь в отделе информации, все с этого начинают. И вообще самый длинный путь начинается с первого шага. Будешь собирать материалы, которые нужно срочно в номер ставить. Хоть мы и небогатые, но скажу честно, авторитет сохранили, с нами не только по старой памяти считаются. Все, иди оформляйся, команду я дал. Когда приступишь?
– Да хоть завтра, – пожал плечами Илья, – мне бы только комнату найти, а больше никаких дел нет.
– А вот с комнатой я тебе протекцию составлю, есть тут у меня кое-кто на примете…
Второй удачей на новом месте было решение квартирного вопроса. С подачи главного редактора удалось снять комнату недалеко от редакции, причем снять дешево, что тоже имело значение для Ильи. Хозяйка двухкомнатной квартиры, замученная жизнью женщина средних лет, поставила будущему жильцу два условия: не курить и не водить пьяных компаний. Зато можно пользоваться ванной и кухней по своему усмотрению.
– Сын у меня два года назад погиб по пьяному делу, – скорбно вздохнула хозяйка, Анна Петровна. – Твоих лет. Пришел из армии, стал искать работу, а нашел собутыльников. Ну и пошло-поехало, они же его и порешили. Сели, конечно, только мне от этого не легче…
Илья осмотрел крохотную комнатку, где всего-то и помещались диван-кровать, шкаф, стол со стулом и потертое кресло, но все было стерильно-чисто, с ковриками, салфеточками и даже геранью на подоконнике, ощутил незнакомое ему доселе чувство собственного угла, и в ту же ночь спал сном праведника на пахнущих почему-то морозной свежестью простынях.
Занавеску на балконной двери раздувал ветер с недалекой реки, там, на реке, кричали пароходы, где-то на соседней улице время от времени проносились запоздалые машины… После спальни в детском доме на тридцать человек, после институтского общежития, где в комнате обреталось «всего-навсего» восемь молодых парней, отдельная комната воспринималась как райский уголок. Тем, кто привык к пятикомнатным апартаментам или хотя бы никогда не знал всех «прелестей» коммунального жилья, этого чувства не понять. Сытый голодного, как известно, не разумеет.
Кстати о сытости. Утром Илью ждал сюрприз: приготовленный заботливой хозяйкой нехитрый завтрак. Илья попытался было отказаться, мол, он в редакционном буфете что-нибудь перехватит, не привыкать, но Анна Петровна была непреклонна:
– И думать не моги от завтрака отказываться. Завтрак – главная еда для человека, зарядка на весь день. Да и мне веселее: привыкла для кого-то готовить, теперь вот снова вроде бы при деле.
– Сколько это будет стоить? – в лоб спросил Илья по своей милой привычке называть вещи своими именами.
Анна Петровна оскорблено поджала губы и ответила:
– Я к тебе с душой, а ты мне – про деньги. Так не пойдет. Мне просто квартирант не нужен, мне человек в доме необходим. Кто это тебя научил все на деньги мерить?
– Жизнь научила, – вздохнул Илья. – Простите, Анна Петровна, в мыслях не было вас обидеть. Но вы же не миллионерша – такой лоб бесплатно кормить. Объем я вас, что хорошего?
– А ты продукты покупай, – уже не так сухо ответила Анна Петровна. – Для себя, конечно, не для меня. А приготовить мне несложно, да и не так долго день будет тянуться. Обедай, где хочешь, а завтрак и ужин я обеспечу.
– Понятно, – тоже уже весело ответил Илья. – Не сердитесь, Анна Петровна, я вот такой: только правду говорю. Считаю, иначе и жить нельзя.
– Правда правде рознь, – осторожно заметила Анна Петровна. – Лгать, конечно, грешно, но ты и с правдой-то своей сразу не суйся, подойди тихонечко, слова правильные найди. Иначе трудно тебе с людьми будет, ох, как трудно!
– Это я в курсе, – уже совсем весело сообщил Илья, заканчивая завтрак. – Это я уже маленько попроходил, так что знаю, как у нас на правду реагируют. Так кому сейчас легко? Да и по мне лучше трудно, чем фальшиво. А вам спасибо большое за то, что накормили, да еще поучили маленько. Это никогда не помешает – у старших поучиться. Я побежал, надо начинать работу, вживаться в коллектив и вообще…
И начались трудовые будни, от которых, впрочем, и выходные дни поначалу не больно-то отличались. Работы Илья не боялся, мотался по городу и его окрестностях на автобусах или просто попутках, собирал для отдела хроники всякие факты и фактики, которые вечером обрабатывал дома на одолженной в редакции раздолбанной пишущей машинке, утром относил в отдел и снова отправлялся на поиски сюжетов.
Но это все было еще не то, о чем мечтал Илья в вагоне поезда. Да, отдел хроники стал интереснее, газета стала более популярной, а значит, и тираж слегка увеличился, но известности самому начинающему журналисту это никакой не приносило: кто же подписывает заметки о небольших происшествиях? Тем не менее, кое-какими знакомствами Илья потихонечку оброс, стал разбираться в том, что происходит в городе и вокруг него довольно свободно, и в редкие часы досуга готовил свой первый «настоящий» материал, который предполагал сделать своим, так сказать, дебютом. И не просчитался.
Дебютировал Илья на новой работе через несколько месяцев большим очерком, в котором не просто бичевал пьянство, как национальный порок и слабость, но и умело пользовался статистикой, приводил яркие примеры, с гневом обрушивался на государство, не умеющее справиться с этим злом или хотя бы как-то ограничить его распространение. Досталось и приснопамятной антиалкогольной кампании, и взвинчиванию цен на горячительные напитки, которые пьяниц отнюдь не сдерживают, зато заставляет их семьи голодать, и бесконтрольному ввозу всякой заморской отравы… Словом, всем сестрам было роздано по серьгам – и по справедливости.
Если в столице такими публикациями удивить было возможно разве что человека, только что научившегося читать, то в провинциальном городе материал произвел настоящую сенсацию, поскольку никому не известный доселе Илья Астраханский критиковал не абы кого, а правительство, пусть, в основном, и бывшее. Правительство, о котором, согласно неписаной традиции, можно было говорить исключительно как о покойнике: либо хорошо, либо – ничего. А в провинции к столичным вольностям еще не привыкли – побаивались по старой памяти. Ну как прочтет кто-нибудь из высокого строго начальства, да как гаркнет: «А подать сюда этого Ляпкина-Тяпкина!». Нет уж, лучше на кухне или в очереди правительству косточки перемыть…
Очерк в Волжске обсуждали недели две, имя Ильи сразу оказалось у всех на слуху, и хотя скептики утверждали, что никакой конкретной пользы материал не принес, что юноша, подобно петуху, прокукарекал свое, а там пусть и не рассветает, большинство было в восторге. Молодой журналист, вдохновленный столь удачным дебютом, расправил плечи и начал уверенно закладывать фундамент того будущего, о котором грезил в железнодорожном вагоне.
Закладывал, правда, не вполне самостоятельно, а пользуясь подсказками-указаниями главного редактора газеты. Владилен Сергеевич журналистике отдал почти полвека и не принимал личного участия только в газетных кампаниях недоброй памяти тридцатых годов, потому что в это время занимался укреплением достижений коллективизации в родном селе и районе в целом. Там юного активиста заметили, послали в Москву учиться, а практику он проходил уже на фронте, сначала Финском, а потом – на многих и многих фронтах Великой Отечественной войны. И именно это время вспоминал с ностальгической грустью:
– Как все просто-то было! Как понятно! За линией фронта – враг, позади – Родина, за которую жизнь отдать не жалко… А потом страну из руин поднимали, благосостояние народа улучшали. Откроешь утром «Правду» – и на весь день зарядку бодрости получаешь, а заодно и ответы на все вопросы. А после пятьдесят шестого года все хуже и хуже, все хуже и хуже… Теперь вообще непонятно, что происходит, а народ-то газетам верит по-прежнему, так воспитан. А виноват кто? Журналист. Так что не гоняйся, Илья, за сенсациями, не лезь, дружок, в эту новомодную политику, будь она трижды неладна, пиши о том, что простым людям близко и понятно. Вот хоть о ткацкой фабрике…
На ткацкой фабрике, действительно, творилось сплошное безобразие, зарплату уже который месяц либо не выдавали, либо «компенсировали готовой продукцией» в виде отрезов ткани, а где эти самые отрезы продавать, никто не знал. В Волжске на них спроса давно не было. Приходилось ездить в Москву и другие большие города, ночевать там на вокзалах, нарываться на неприятности с местной милицией – и все для того, чтобы заработать хоть что-нибудь, купить продуктов и месяц-другой продержаться.
Назвать такое положение нормальным ни у кого, естественно, язык не поворачивался, но и причин подобного безобразия никто особо не доискивался, благо ткачихи не митинговали, челноками об асфальт в столице не колотили, железную дорогу не блокировали, а терпеливо писали письма во все инстанции, надеясь на то, что правда себя покажет. Женскому терпению и выносливости в России можно только удивляться, ничего подобного во всем мире нет, не было и уж точно не будет.
Илья начал с визита непосредственно на фабрику – не в руководящие кабинеты, а в цеха. Там он сначала оглох от невероятного шума, чуть не задохнулся от специфического запаха краски и пряжи, а потом в буквальном смысле слова ошалел от общения с ткачихами, которые добросовестно трудились бесплатно. При этом и на работу приходили вовремя, и уходили – по звонку, и обеденный перерыв не растягивали до бесконечности, а соблюдали сложившиеся нормы.
– Но женщины, милые, – вопрошал Илья у ткачих в этот самый обеденный перерыв, поскольку отрываться от работы для беседы с журналистом никто не пожелал, – зачем вы вообще работаете-то? За «спасибо»? Так им детей не накормишь, сами знаете. За отрезы эти самые? Так вы же и жалуетесь, что не знаете, куда их девать, кому продать, да и все равно больше трети зарплаты не выходит, как ни крути. Забастуйте.
– Ага! – язвительно ответила самая бойкая тетка неопределенного возраста, повязанная платком по самые брови. – Сейчас, разбежались. Тут хоть какой-то кусок хлеба, а поди-ка забастуй – мигом с голоду подохнешь. Потом опять же надежда: наладится все, выплатят деньги. Стаж идет. Пенсию получать придется – с чем я в собес сунусь? С твоей газетой, мол, бастовала, учтите при начислении пенсии? Ты лучше разберись, милок, куда наши деньги идут, директор-то зарплату сполна и вовремя получает. Квартиру купил, машину, дом построил… Разберись.
Илья разобрался, хотя с большими трудностями, поскольку директор фабрики отнюдь не горел желанием исповедоваться перед каким-то щелкопером и на все вопросы отвечал так, как испокон веков отвечали на Руси: «Знать ничего не знаю, ведать не ведаю, надо мной тоже начальство имеется, с него, мил-человек, и спрашивай».
Илья не поленился спросить у вышестоящего начальства, которое, естественно, от директора тут же и открестилось, сославшись, к тому же, на то, что директоров много, а оно, начальство то есть, одно. При этом в глазах начальства читалась отчетливая, но невысказанная мысль о невезучем подчиненном: «Воруй, если можешь, но не попадайся, дурак».
Оставленный без поддержки, директор скис, сник и распорядился показать журналисту кое-какие документы, надеясь, по-видимому, на скидку, положенную при чистосердечном признании. На основании этих документов, а также материалов своего собственного мини-расследования Илья и написал хлесткий очерк, о котором в городе говорили недели две, а газету вырывали друг у друга из рук и зачитывали до дыр.
По версии журналиста (подкрепленной, кстати, неопровержимыми доказательствами) виноват был директор и оба его зама, которые по-хозяйски распоряжались деньгами, предназначенными для выплаты заработной платы, причем распоряжались исключительно выгодно… для себя.
В подробности можно не вдаваться, такая практика сейчас в России – нечто вроде нового национального обряда. Но в Волжске, где такие разоблачения еще были в диковинку, скандал вышел громкий, директора фабрики сняли за несоответствие занимаемой должности, заместители его благоразумно поувольнялись сами, по собственному горячему желанию, а государственное предприятие превратилось в акционерное общество с то ли ограниченной, то ли, наоборот, безграничной ответственностью.
Когда через полгода на посту генерального директора этого общества оказался прежний директор фабрики, общественность этого даже и не заметила, поскольку зарплату ткачихам платили почти вовремя и почти полностью. Благо за время реорганизации их число сократилось чуть ли на треть, а зарплату никто индексировать с учетом инфляции и не думал. Но кто к тому времени помнил об этой самой фабрике? Сам автор, кстати, забыл о ней одним из первых.
Очередная «бомба» взорвалась, когда Илья опубликовал очерк о незаконном строительстве загородного поселка городского типа. То есть строительство-то было согласовано во всех инстанциях, только вот землю для него почему-то отвели там, где уже десять лет был дачный кооператив «Ветеран». На все протесты дачников либо не реагировали, либо отделывались отписками, упирая, в основном, на то, что самодельные «фазенды» на традиционных шести сотках портят вид при подъезде к городу по главному шоссе.
Вполне естественно, никакими архитектурными достоинствами кооператив «Ветеран» похвастать не мог, потому что создавался для многодетных семей, всевозможных ветеранов и участников, то есть – льготников. И понятно, что дачные домики строили чуть ли не из картонных ящиков и парниковой пленки – на другое просто не было денег.
О проекте
О подписке