— Бабушка, бабушка… — блаженно полуприкрыв глаза и улыбаясь, Дионисий вдыхал с детства знакомый октябрьский аромат сонного леса, поникших трав, сырости и поздних грибов. — Как я по тебе скучал…

— Лиса-подлиза хитрая, — беззлобно пробурчала Обериха, наклонилась и обхватила блудного внучка обеими сучковатыми руками. — Ишь, бабушкин сынок…

Она любовно взъерошила волосы Дионисия, невзначай смахнув с него велюровый берет с павлиньим пером, и развела руками:

— Ну, коли пришли гости дорогие по делу — проходите в избу, не стойте просто так. В ногах правды нет.

И будто по мановению волшебной палочки среди буйства невоздержанной растительности проступила, словно на детской картинке, где среди неразберихи и путаницы надо отыскать нечто, скрытое художником, приземистая, крытая зеленым бархатистым мхом избушка, сложенная из поросших лишайником черных от времени и дождей бревен.

Обериха взяла их обоих за руки и сделала шаг прямо в стену. Но не успел Митроха испугаться или хотя бы зажмуриться, как они оказались внутри.

— Ну-ка, давай-ка, проходи, проходи, располагайся, как дома будь, сорви-голова!.. — нежно улыбнулась в морщинки лешачиха.

Граненыч примерил последний эпитет к рассудительному, интеллигентному хозяину библиотеки и щеки его мгновенно надулись, как подушки безопасности в царской карете.^[5]

— А у тебя все по-прежнему… — Дионисий обвел затуманившимся от нахлынувших воспоминаний взглядом бабкину хороминку и расплылся в счастливой улыбке. — Уютно и тепло…

«Без окон, без дверей — полна горница людей», — усмехнулся про себя Граненыч, пристраиваясь у стола на лавке из нескольких тонких стволиков осины, перетянутых лозой и уложенных на дубовых козлах. — «Это про нас».

Рядом с ним расположился библиотечный, при появлении на столе большущей чашки со свежей земляникой окончательно позабывший о цели их визита. Напротив них, подперев острый подбородок корявой рукой, сидела, не сводя зеленых, как весенняя трава, глаз с любимого внука, Обериха.

Граненыч в основном налегал на орехи, запивая их вкусной ключевой водой из большой берестяной кружки, и горка скорлупы росла перед ним едва ли не быстрее, чем пустела тарелка с земляникой перед его другом.

— Ну что, гостеньки, насытились ли? — скрипучим, как лес на ветру, голосом полюбопытствовала лешачиха, когда опустели все тарелки, блюда и кружки. — Не хотите ли еще чего?

— Нет, премного благодарствуем за угощение, матушка, — солидно ответил Митроха.

Дионисий согласно кивнул.

— Ну тогда, внучок, рассказывай, зачем пожаловали к старой Оберихе.

Дионисий вернулся с неба уплывшего в незапамятные времена детства на землю тревожной предвоенной поры, вздохнул, откашлялся и приступил к изложению их с Граненычем просьбы.

— Значит, говоришь, царь иноземной державы идет нас воевать? — задумчиво переспросила Обериха когда он закончил свое невеселое повествование, и оба гостя ретиво закивали.

— И не просто царь, а злобный колдун, каких еще свет не видывал, — уточнил хозяин библиотеки.

— А диспозиция его расположения и материально-техническое обеспечение, что значит направление движения и сила, нам неведомы, — озабоченно и важно добавил Граненыч.

— Ну, про эту… позицию… дис… я не знаю, а про направление движения я вам хоть сейчас сказать могу, — хмыкнула старуха. — Он пойдет по новой Сабрумайской дороге, потому что не по лесу же напрямки ему с войском переть, а на старой Сабрумайской дороге и две косули не разойдутся, не то что армия, да и петляет эта дорога не хуже тех же косуль, когда они от волков спасаются.

— А вы откуда знаете? — захлопал глазами князь Митроха.

— Откудоть… — усмехнулась лешачиха. — Оттудоть и знаем, что сама я из тех местов родом буду.

— А что же ты тогда здесь делаешь, бабушка? — глаза Дионисия, и без того огромные под стеклами его круглых очков в пол-лица, увеличились еще больше.

— Долгая история, Непруха, — отмахнулась лешачиха. — Когда-нибудь в следующий раз в гости придешь — может, и расскажу, если в духах буду. А пока неохота. Да и не до того сейчас, я так понимаю. Ты ж не к книжникам своим слетать у меня Кракова просишь, а?

— Да, бабушка. Нам очень надо, чтобы он отыскал армию Костея, все высмотрел и поскорее к нам вернулся с докладом.

— А когда расскажет он вам, как да куда да сколько, и что вы делать потом будете? — хитро прищурившись, полюбопытствовала старуха.

— У меня на этот случай уже план в голове растет, — важно поднял палец к бревенчатому в два наката потолку Митроха. — Во-первых, если он действительно по той дороге пойдет, надо деревни предупреждать, чтоб ни люди, ни припасы ему не достались. Во-вторых, скорей артели туда послать, засеки рубить, чтоб его армия точно в сторону не свернула и бед не натворила, где ее не ждут. В-третьих, других рубщиков да охотников надо снарядить — вдоль дороги ловушки ставить, чтобы их продвижение замедлить — у нас ведь к осаде конь не валялся: во рву пьяный воробей не утонет, ни камней нет, ни смолы, ни масла, ни котлов, а боевую технику поди еще сто лет назад древоточец доел!.. А стена вон вокруг Соколовской слободы даром что от новой Сабрумайской дороги недалече, так и до половины не достроена, а сейчас где людей столько взять, чтоб все успеть! А еще ведь есть земляные работы!..

Если бы не в доме, Граненыч плюнул бы в сердцах, а так только сухоньким кулачком по столу пристукнул, и слово непечатное под нос пробормотал.

Лешачиха как-то странно поглядела на него, склонив лохматую голову на бок, и неторопливо перевела непроницаемый взгляд на внука.

— А ты чего скажешь, Непруха? Так ли страшен этот царь костяной, как вы его расписали, или это вы меня напугать хотите, чтоб я вам ворона отдала?

— Пугать — не по нашей части, матушка, — припомнил теплый прием, оказанный им Оберихой, и решил, наконец, слегка обидеться Граненыч.

Польщенная лешачиха кокетливо потупилась.

— Что мы тебе рассказали, бабушка, так это даже не цветочки — бутончики, — насупился Дионисий и сплел пальцы в замок. — Неужели ты нам не веришь? Если у него такой помощник был, то каков он сам!.. Готов поставить на кон всю мою библиотеку, что если мы не сможем дать ему достойный отпор, то плохо будет всем, и не только людям. И если ты не дашь нам Кракова, то мы не сможем…

— Да не гоношись ты, не гоношись, — сделав вид, что рассердилась, прицыкнула на него Обериха, и библиотечный, не договорив фразу, послушно замолчал.

— Послушай теперь, что я тебе скажу, — буравя пронзительным зеленым взглядом внука, заговорила она. — Кракова я вам даю безо всяких разговоров…

— Спасибо, бабушка!..

— Но перед тем как лететь для вас Костеево войско вынюхивать, он по дороге заскочит к хозяйке леса, по которому новая Сабрумайская дорога проходит. Да и старая тоже. А ты, мил человек, — вперилась она цепко в Граненыча, и он под ее взглядом почувствовал себя амебой под мелкоскопом знахаря, — ты за ночь эту продумай всё хорошо, что в том лесу надо делать — ловушки там, или еще чего выдумаешь — и утром Кракову растолкуешь понятно, чтобы он мог все без запинки той хозяйке передать. И тогда людей тебе только к своим крестьянам посылать придется — об остальном не беспокойся.

— К хозяйке леса?!.. — только и смог проговорить изумленный Граненыч.

— К сáмой старой лешачихе, — неверно истолковала его удивление и милостиво пояснила старуха. — Обдерихе.

— Но, бабушка…вдруг она не захочет… не будет слушать… — привстал Дионисий.

— Захочет и будет, куда она, голуба, денется, — зубасто ухмыльнулась Обериха.

— А если она тоже уже спит?

— Проснется.

— Но почему ты в этом так уверена?

— Она же моя сестра, милок. И за ней числится должок.

— Но если она… — Митроха мгновение поколебался, выбирая вариант поделикатнее и продолжил: — …забыла о нем, к примеру?

На этот раз лешачиха всё поняла правильно.

— Это у вас, у людей: хочу — помню, хочу — к лешему пошлю, — снисходительно фыркнула она, и в избушке запахло дегтем. — А у нас, у древнего народа, всё по-честному. Так что будут тебе, мил человек князь Митроха, и засеки, и ловушки. Это я тебе обещаю.

Заседание оборонного командования Лукоморья под председательством и командованием самого царя Симеона было в самом разгаре.

На повестке дня стоял план отпора агрессору — первый и единственный.

— …И разобьем супостата в пух и прах у самой границы, тем славу снискаша, и главы наши, ежели нужда будет, сложиша. Все как один поляжем, а ноге вражьей по лукоморской земле не ступать! Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим! — грозно сдвинув мохнатые брови и отложив в сторону шпаргалку, высокопарно закончил речь боярин Никодим и так припечатал карту к столу своим пудовым кулаком, что перепуганно дзенькнули стекла в книжных шкафах у стены, а царь Симеон подпрыгнул на своем военно-полевом троне и схватился за сердце.

Обком в составе трех десятков думных бояр одобрительно переглянулось и согласно задвигало бородами: речь была зажигательная, толковая, глашатаи на лозунги вмиг растаскают — как пить дать. Хватит, натерпелись оккупантов. Драться надо. Как отцы и деды наши наказывали. Живота не щадя ни своего, ни вражьего.

— Так значит, ты, боярин Никодим, предлагаешь встретить Костеево войско у границы с Сабрумайским княжеством и сразу дать бой? — переспросил царь, задумчиво разглядывая принесенную боярином карту, старательно исчерченную гнутыми толстыми красными и чахлыми синими стрелами и испещренную многочисленными, тщательно прорисованными фигурками лукоморских пехотинцев и конников, доблестно поражающих всеми доступными подручными средствами корявые черные загогулины — врага.

— Истину глаголешь, царь-батюшка, — прогудел Никодим по инерции на старолукоморском. — И если будет мне от тебя доверие, я самолично впереди на белом коне с мечом в руках, как все Труворовичи — верные государевы слуги — до меня, дружины наши на смертный бой поведу!

— Самолично, говоришь… — Симеон сдвинул корону набекрень и почесал за левым ухом. — А тебя не смущает, что у нас войска в десять раз меньше, чем у Костея?

— Зато через свою отвагу и любовь к Лукоморью-батюшке любой из них в сече за пятерых сойдет!

Царь с сомнением уставился на карту, повернул голову и так и эдак, рассматривая иероглифы военного искусства, и, наконец, медленно опустил голову на грудь.

Авторы плана — бояре Демьян, Евсей, Никифор и Феофан во главе с небезызвестным уже Никодимом предпочли расценить этот жест как кивок согласия и оживленно загомонили, поздравляя друг друга с первой победой.

— Ну что же… План твой, по-моему, хорош… — все еще не решаясь высказать окончательное одобрение и тем подписать себе приговор в истории, не спеша проговорил Симеон и обвел близоруким взглядом военный совет, подолгу останавливаясь на каждом, словно ожидал увидеть кого-то, и никак не мог его найти среди знакомых лиц. — И если возражений ни у кого не будет…

Бояре, не вовлеченные в разработку плана, снова переглянулись и пожали плечами: какие уж тут возражения. План, конечно, не без греха, но другого за три дня и не придумаешь, время не ждет, и не на священную же лукоморскую землю костееву орду пускать!.. Тем более если что — вот они, авторы-полководцы, их и побьем всем миром, ежели живы останутся…

— Не будет у нас возражений супротив плана Никодима Ивановича, царь-батюшка, — изрек один за всех самый старый боярин Анисим.

— Значит, будем считать, что план мы твой, боярин Никодим…

— Погодим принимать!..

Двери палаты совещаний с грохотом распахнулись, и под древние своды ввалилась топорщащаяся и яростно хрустящая куча огромных свитков, рулонов, кипа фолиантов и гора рукописей и решительной поступью двинулась к столу.

Наткнувшись на него, передвижной букинистический магазин, поглотивший ранее лавку культтоваров, остановился. Из бумажно-пергаментных дебрей выросла рука, ощупала покрытую картой боярина Никодима столешницу, и ворох секретных материалов рассыпался перед носом изумленных бояр, растекаясь по столу бело-желтой шуршащей рекой.

А во главе стола, напротив царя, осталась стоять длинная худая фигура в зеленом бархатном кафтане с измазанной разноцветными чернилами физиономией и с пучком пестрых перьев за оттопыренными ушами.

— О!.. Чингачгук — Большой Змей!.. — вырвалось у кого-то, и оборонное командование грохнуло смехом.

— Граненыч… — с облегчением вздохнул и позволил себе улыбнуться Симеон. — А мы тебя потеряли…

— Ага, потеряли…

Сумрачный взгляд Никодима недвусмысленно говорил то, что поостереглись сказать благоразумные губы: «Плохо потеряли, надо было лучше».

— Ты, кажется, что-то приготовил нам показать, Граненыч? — с любопытством и надеждой привстал со своего трона царь и потянулся к подкатившемуся чуть ли не к его груди исписанному с обеих сторон свитку.

— А чего там показывать, — презрительно пробасил Никодим, брезгливо отодвигая от себя ветхий том в порыжевшем от времени потертом кожаном переплете, — опоздал ты, Митрофан, со своей макулатурой. План кампании мы только что приняли.

— Лукавишь, боярин, — строго погрозил Никодиму Митроха тощим узловатым пальцем. — Али боишься, что лучшее враг хорошему?

Оставив Никодима со сведенными к переносице глазами размышлять над афоризмом фельдмаршала Блицкригера, бывший истопник проворно навел порядок на поле бумажного боя, раскатал и прижал по углам книжками карты, расправил схемы, развернул таблицы, извлек из-за пояса засунутую в пустые ножны указку и солидно откашлялся в кулак.

— Начать я хочу с того, царь-батюшка и господа думные бояре, что видел я план вот этого вот… — он прервал речь, чтобы коротко кивнуть в сторону наливающегося пунцовой краской Никодима, — боярина… и признаю его хорошим…

Недоуменное бормотание пронеслось по рядам собравшихся.

— …если бы не несколько ма-ахоньких шероховатостей.

— И каких же? — стрельнув на поражение глазами сквозь прищуренные веки-бойницы, с подозрением поинтересовался Демьян.

— Махоньких, говорю же, — с доброй укоризной, как терпеливый учитель на невнимательного школяра, глянул на него Митроха. — Вот, к примеру. Граница с Сабрумайским княжеством проходит у нас по Бабушкиному лесу. Лес их, а поля уже наши. Боярин Никодим и иже с ним предлагают встретить костеево войско в чистом поле лоб в лоб, и говорят, что один лукоморский ратник пятерых костеевых стоит.

— А ты что ж, Митрофан, в нашего лукоморского солдата не веришь? — испытующе прищурился боярин Никифор. — Что он любого врага побьет?

— А я вот тебе, боярин, встречный вопрос задам, — продирижировал указательным пальцем перед носом обиженного боярина Граненыч. — Ты у нас фигурой не слабый, ведь так?

— Да уж не обойден, — не догадываясь, к чему клонит оппонент, уклончиво, но гордо ответил тот.

— Так вот, ежели на тебя сейчас пятеро амбалов навалятся, таких же, как ты, сбоку, сзади, со всех сторон одновременно, побьешь ты их?

— Н-ну… — неуверенно замычал Никодим.

— А ежели в их пользу еще колдун пошепчет?

— Н-ну-у-у… — мычание сошло на нет.

— А ведь я в тебя верил, — разочарованно вздохнул и поджал губы Митроха и шутовски подмигнул царю.

— Да я костьми лягу!.. — поняв, к чему идет дело, взвился Никодим, но Граненыч оперся о столешницу обеими руками и подался ему навстречу.

— А какая нам будет польза с твоих костей, боярин, ежели враг по ним к беззащитным землям да к столице вприскочку пойдет, а?

Никодим, красный и злой от бессилия, прорычал что-то нечленораздельное и бухнулся на свое место между посрамленными оптом союзниками.

— А погоди, Митрофан Гаврилыч, — непонимающе захлопал глазами царь. — Ты ж только что сам сказал, что план Никодима Ивановича хорош. Так чем же?..

— Нарисован шибко красиво, — проникновенно качнул головой Граненыч.

Никодим зашипел, словно кружка масла, выплеснутая на раскаленную сковородку.

— Ну а твой план кампании в чем заключается, князь? — с любопытством подпер подбородок кулаком Симеон и приготовился слушать.

— И если тебе колдун пошепчет, ты что делать будешь? — не преминул ехидно поинтересоваться боярин Евсей.

Граненыч взял наизготовку длинную деревянную указку, выстроганную специально для такой оказии этой ночью в перерывах между разработкой плана обороны Лукоморья и нанесением его — впервые в жизни! — не на слой пыли на столе, а на настоящую бумагу, аж по десять копеек за рулон! — и лицо его приняло торжественно-серьезное выражение.

— Дионисий, выходи к людям, — махнул он свободной рукой, и из стены со стороны книжного шкафа выступил под пораженные ахи и охи высокородных невысокий человечек в диковинном платье, берете со страусовым пером и огромных, на пол-лица, очках.

Скрывающих разноцветные чернильные полосы на щеках.

— Вот, разрешите представить, — Граненыч степенно указал рукой на прибывшего таким удивительным способом соавтора своего плана, — Дионисий, хозяин дворцовой библиотеки. Он будет отвечать за взаимодействие с древним народом Лукоморья.

Все, включая царя, непонимающе уставились на него.

— Лешими, водяными, домовыми, — как нечто само собой разумеющееся пояснил Митроха, и аудитория смогла только сморгнуть.

А в это время библиотечный снял берет и с достоинством раскланялся.

— Польщен столь высокой честью — присутствовать и вещать в благородном обществе харизматичных представителей самых древних родов Лукоморья, столпов нашей государственности, опор благополучия страны и ее процветания, на коих зиждется связь времен и преемственность поколений, — обратился он к боярам, закончив поклон, и харизматичные опоры и столпы онемели от присутствия в своем благородном обществе существа, которое могло без запинки выговорить такие слова, ни разу не заглянув в спасительную бумажку.

Пока бояре, менее привычные к манере общения маленького библиотечного, приходили в себя, царь подтянул к себе одну из карт, ту, что была побольше и изображала план Лукоморска и ближайших окрестностей — и углубился в ее изучение.

До обкома долетали только разрозненные междометия и комментарии.

— Хм… Хм… Ха… Ишь ты, как придумал… Хм… И тут так… Угу… Угу… Ага… Не-ет, а тут купцы не согласятся… хотя кто их будет спрашивать?.. Хитро, хитро-о…

Рассмотрев всю карту вдоль и поперек несколько раз, Симеон поднял сосредоточенный взгляд на собравшихся родовитых, нашел в череде бородатых лиц нужное ему, прищурился задумчиво и обратился: