– Да не сюда, болваны, под навес несите!..
– А лучше в трюм!..
– Сюда, туда, сами не знают, чего хотят…
– Поболтай еще мне, языкатый! Язык-то укорочу!..
– А это приданое, это тоже в трюм!..
– Куда?..
– Оглохли вы, что ли?! Сказали же – в трюм!!!..
– Сказали, сказали…
– Много тут чего уже наговорили…
– Не разговаривай, неси, куда сказано!..
– Куда нести?..
– Куда сказано?..
– Под навес неси, дурень!..
– Под навес, под ненавес…
– Капитан Гильдас, капитан Гильдас!!!
– Чего еще?!
– Картёж, капитан, картёж!!!..
– У-у-у-убью бездельников!!! Где картёж, Фраган?
– Вон, вон там!!! Королевский картёж едет!!!
– Что?!.. У-у-у-у, дурак!.. Сколько раз тебе говорить – не картёж, а кортэж!
– Да хучь кортешь, хучь картёж – а всё одно ить едут!
– Принцессу везут, принцессу!!!
– Рты позакрывали!!! Бери больше, тащи, тащи бегом – за что тебе только деньги платят, моржу толстомордому!.. И дорогу, дорогу картёжу… тьфу, рак тебя за ногу, кортэжу освобождайте!!! Фраган, не спи!
– Ач-чистить подъезды!!! Позакрывать рты!!! Бери больше, кидай дальше!!! Дорогу королевскому картоэжу!!!..
Суета и суматоха в порту Гвентстона подобно волне-убийце взметнулась неистово, захлестнула без разбору правых и виноватых, достигла своего разрушительного апогея и схлынула, оставляя после себя перевернутые бочонки, ящики, корзины и растерянно хватающих пропитанный солью и гниющей рыбой воздух докеров и моряков, шарахнувшихся в разные стороны от причала борта номер один.
Из-за приземистых деревянных складов, опоясывающих холм, на котором вольготно расположилась славная столица Гвента, лихо выскочило с десяток свирепого вида бородатых воинов на разномастных скакунах, а за ними, дребезжа по выщербленной разбитой мостовой, влекомая четверкой белых лошадей, выкатилась покрытая золотым лаком карета класса «лимузин».
Яростно рыкнув на замешкавшихся поблизости от трапа работников, воины закончили начатое капитаном Гильдасом и его верным боцманом дело, спешились у трапа и застыли в почтительном ожидании. Парой секунд позже, едва не переехав почтительно выскочившего навстречу капитана, экипаж мягко затормозил рядом со своим зверовидным почетным эскортом. Кучер быстро намотал поводья на ручной тормоз, резво соскочил с козел и метнулся открывать пассажирам дверь.
Первым по откинутой лесенке спустился высокий суровый костистый старик с таким же высоким и узловатым, как он сам, посохом, с жидкой белой бородой до скрытых коричневым холщовым балахоном колен, элегантно спутанной рукой тупейных дел мастера, и в широкополой фетровой шляпе, украшенной ветками омелы.
– Архидруид, архидруид!.. – прокатился благоговейный шепоток по толпе зевак.
– Огрин!..
– Мастер Огрин!..
– Неужто он нас покинет?..
– А кто будет предсказывать восходы?..
– И закаты?..
– И говорить, когда в каменном круге и в какую арку каким прищуренным глазом будет видно солнце?
– Его и так видно, между нами, моряками, во все арки, если оно вообще на небе есть, и всеми глазами сразу…
– Но без него его видно просто так, а с ним – по науке! А на это недели вычислений, поди, уходят!
– Прямо таки недели?!
– Ага!
– А откуда ты знаешь?
– Друиды сами так говорят!
– А еще они гороскопы составляют! Я, например – дуб!
– Оно и видно…
Не подавая виду, что слуха его коснулось что-то еще, кроме плеска прибоя и визга чаек, архидруид хмуро, но с достоинством отступил в сторону, давая выйти следующему пассажиру.
Им оказался приземистый упитанный гладко выбритый желтоволосый мужчина лет сорока-сорока пяти, одетый в серую шелковую тунику, украшенную на груди и плечах тонкими серебряными кольцами, сплетенными в подобие кольчуги. В руке его была стиснута позолоченная арфа. Подмышкой зажат тамбурин. Из-за голенища сапога угрожающе торчала флейта. На толстом ремне за спиной, на котором солдаты носят мечи, в колчане цвета хаки покоился тяжелый саксофон. На пухлой надменной физиономии человека-оркестра застыло кислое, глубоко неодобрительное выражение, относящееся то ли к текущей ситуации в частности, то ли ко всему Белому Свету вообще. Вокруг него витали сногсшибательные сивушные пары вчерашнего прощального пира.
– Кириан, глядите!..
– Неужто сам придворный бард поплывет к уладам с прынцессой?!
– Он будет им там играть и петь свои баллады!
– Так им и надо, крапивному семени.
Вслед за бардом, кипя и покрываясь багровыми пятнами от возмущения нахальством похмельного песнопевца, посмевшего выскочить из кареты задолго до своей протоколом определенной очереди, на мостовую грузно вышагнул не менее похмельный эрл Ривал – двоюродный дядя принцессы по матери.
Памятуя эрлов крутой нрав и видя его настроение,[7] легкомысленным комментариям, щедро отпускаемым по адресу каждого нового прибывшего, народ предпочел немного побезмолвствовать и подождать следующего пассажира королевского экипажа.
Это была принцесса.
Из полумрака роскошно-пыльных каретных внутренностей показалась и осторожно ступила на перекладинку откидной лесенки крошечная ножка в синей атласной туфельке. Потом протянулась белая, как молоко, ручка, полуприкрытая свисающим едва не до земли рукавом из голубого пенного кружева, медленно, как во сне, опустилась на торопливо протянутую дядюшкой загорелую и загрубелую ручищу, и замерла.
Толпа сочувственно охнула.
– Бедняжка…
– Не хочет ехать в уладово королевство взамуж…
– А ты б на ее месте хотел бы?
– Что я, баба?
– А бабой был бы, так хотел бы?
– Да провались они все к сиххё со своим Морхольтом, дикари чокнутые!
– Во-во…
– Я и говорю – бедняга…
Из кареты донесся тихий вздох, слышимый разве что Ривалу, равномерно-багровому теперь под цвет своего кафтана. Нежная ручка дрогнула, тонкие пальцы, унизанные кольцами, судорожно сжались, и взорам притихших зевак предстал сначала голубой парчовый колокол юбки, потом – лазоревая кружевная шляпа, утопавшая в буйстве перьев, фруктов, птичек и увенчанная дотошно выполненной моделью каравеллы с наполненными ветром накрахмаленными парусами, и только после всего этого – сама принцесса.
Лицо ее, и без того белое от природы и присыпанное рисовой пудрой по последней шантоньской моде, было осунувшимся, и на фоне вопиюще-алой помады казалось почти бескровным. Золотые локоны, свитые в замысловатые кольца и кудри и заботливо уложенные руками горничных, изящно обрамляли скорбный лик девушки, наводящий, скорее, на мысль о предстоящих похоронах, нежели свадьбе.
– Эссельте, пойдем, не задерживайся, – хмуро зыркнув на толпу из-под кустистых бровей, с плохо сдерживаемым нетерпением проговорил эрл. – Надо успеть отплыть с отливом. Капитан?..
– У нас есть еще полчаса, – услужливо подсказал Гильдас. – Не волнуйтесь, ваше сиятельство, я пересекал пролив Трехсот островов три тысячи раз, если не тридцать. Всё пройдет как по маслу.
– Перед смертью не надышишься, – к месту и ко времени торжественно процитировал Кириан, обдав зевак перегаром, и был одарен принцессой и ее дядей жгучими, как бхайпурский перец, взорами.
Дальнейшая выгрузка свиты прошла быстро и без происшествий.
Вдогон за Эссельте из бескрайних просторов кареты на щербатую мостовую выпорхнули три горничных, возбужденных предстоящей дальней дорогой в заморские края, все в платьях серых, но замысловатого кроя. Процессию замыкал нервный худощавый молодой человек в черном. Его широкополая, как у архидруида, шляпа была надвинута низко на глаза. Обе руки последнего пассажира были заняты массивным деревянным сундуком с обитыми железом углами, на крышке и боках которого красовались нарисованные змеи, любовно обвивающие стоящего по стойке «ноги вместе, руки врозь» улыбающегося человека.[8]
– Мастер лекарь, девицы – сюда, проходите, Фраган покажет, где ваши места, – капитан Гильдас ненавязчиво перехватил застывших в неуверенности у трапа придворных принцессы и передал в надежные руки боцмана.
Эрл и архидруид, как бы невзначай, но неумолимо взявшие под локотки принцессу, угрюмо обожгли тяжелыми взглядами случившихся на причале провожающих и решительно ступили на трап, увлекая бедную жертву большой и неуклюжей гвентской политики за собой. Из отбывающих на чужбину на земле родного Гвента остался стоять лишь Кириан с запахом перегара, отрешенно покачивающийся под утренним бризом.
– Мастер бард? – вежливо окликнул его капитан, нарушив рассеянную медитацию человека искусства. – Свита ее высочества уже на борту в полном составе. «Гвентянская дева» готовится отдать концы.
– Она была готова отдать концы сразу, как только услышала о решении принца Горвенола обменять ее на отца, – загробным голосом выдавил певец. – Бедная девочка, бедная, бедная и еще триста раз беднее того…
Гильдас пожал плечами и спешно опустил глаза, ссутулившейся спиной ощутив буравящий взор эрла Ривала с борта судна. Команда его и грузчики подались назад и запереминались с ноги на ногу, задумчиво изучая портовый мусор на щелястых мостках.
– Трусы… трусы все… – страдальчески скривившись, прохрипел музыкант, покачнулся, устанавливая левую ногу на удачно подвернувшийся перевернутый бочонок, водрузил арфу на колено, закрыл глаза, спотыкаясь, прошелся пальцами по струнам и надрывно запел:
Я проснулся в слезах,
Я рассолу хлебнул, я пришел на причал,
Я остался в слезах, узрев, какие мы здесь.
Гвент объяла печаль,
Ведь принцессу прекрасную жаль,
Вселенская скорбь,
Эссельта-Морхольт,
Странная смесь.
Плыви, принцесса, плыви,
Смелей, не робей, себя не жалей,
Плыви над темной водой, под темной звездой, в темный Улад
И добрую весть неси нам скорей,
Что славный монарх,
Отец гвентарей,
Вернулся назад.
– Н-нууу, завыл, пьянчуга… – в воцарившейся ломкой больной тишине с палубы «Гвентянской девы» донесся наполненный ядом горечи и злости тихий голос эрла. – Эй, Кириан! Если не хочешь проделать весь путь до Улада вплавь, кончай немедленно песнопения и неси свою проспиртованную утробу сюда! Да пошевеливайся, сикамбр, чтоб тебя сиххё утащили! Отлив на носу!
– Трусы… Все трусы… все до единого… – бормотал певец, поспешно закидывая арфу за плечо и устремляясь по шаткому трапу наверх. – А трусливей всех – я… Но это только судьбу битвы решают храбрецы… А судьбы держав решают трусы.
– Чего ты там еще бухтишь? – неприязненно прорычал Ривал, и удивился, когда его вопрос заставил похмельного барда внезапно остановиться посреди трапа, хлопнуть себя арфой по лбу, развернуться и броситься назад.
– Эй, ты куда?!
– Я это… сейчас… семнадцать мгновений – и я в ваших объятьях… – пообещал через плечо Кириан, выудил из-за пазухи круглую разукрашенную гербами коробочку размером с ладонь и торопливо наклонился, огрев себя по затылку саксофоном, съехавшим от такой акробатики с привычного места.
– Чего это ты?.. – подозрительно прищурился эрл.
– Подарок… принцессе… на свадьбу… – натужно просипел музыкант, быстро работая пальцами свободной руки.
– …И сейчас моя сестра Эссельте Златокудрая плывет в Теймре, столицу Улада… чтобы выйти замуж за Морхольта… первого рыцаря короля Мугена… брата королевы Майренн… в обмен на свободу отца… и обещание не нападать на них… пока они ведут войну с эйтнами на севере. Ну и некоторых торговых преференций…
Шепот раненного тихо сошел на нет, и Серафима обеспокоенно вытянула шею, вглядываясь в бледное, как простыня, лицо и закрытые глаза кронпринца на предмет видимых еще признаков жизни.
– Всё, уходите, уходите, уходите, – почти беззвучно, но от этого не менее гневно обрушился на них суровый чернобородый старик в синем балахоне, расшитом серебряными алхимическими символами, размахивая руками как на непослушных кур.
Он не покидал комнаты ни на минуту, неприязненно буравя мрачным взором затылки настырных иностранцев с того самого момента, когда полуживой Горвенол не понятно почему согласился их принять.[9] И теперь, при первой же возможности, главный знахарь-алхимик королевского двора Гвента попытался как можно скорее избавиться от фактора, раздражающего его работодательное высочество.
– Я, как личный лекарь принца, настаиваю, что волнение для него сейчас смерти подобно! – сердито зашипел он. – Не морочьте ему голову! Убирайтесь отсюда! Идите вы все к…
– Куда? – вежливо навис над ним Олаф.
– К… к… к… Идите к кастеляну Терноку, он определит вас на ночь и покормит, вас и ваших… вашего… ваш… – сбавивший слегка обороты старик украдкой метнул опасливый взгляд на Масдая, мурлычущего вполголоса на полу тягучую шатт-аль-шейхскую колыбельную под сладко посапывающим Иванушкой, – что он там у вас ест?.. или кого?.. Нечего вам больше тут делать, говорю, нечего! Или я позову стражу! Отправляйтесь отсюда…
– Куда? – ласково уточнил Агафон, и посох под его пальцами тревожно заиграл ало-золотыми искрами.
– …Отправляйтесь отдыхать!.. – нервно дернул щекой и отступил на шаг придворный лекарь.[10] – П-пожалуйста?..
Олаф, Агафон и Сенька переглянулись и пожали плечами. Похоже было, что несмотря на форму высказанных пожеланий, по сущности лукавый медработник был прав. Делать им тут было и впрямь больше нечего.
Пробормотав шепотом пожелания принцу скорейшего выздоровления, благополучия, процветания и прочих земных и неземных благ, маленький отряд уныло взгромоздился на ковер и, игнорируя любезно распахнутую прислугой дверь, покинул покои впавшего в забытье Горвенола тем же путем, каким в них попал.
В нескольких метрах от окна спальни, захлопнувшегося как по волшебству, Масдай завис и деловито поинтересовался:
– Ну что? Куда теперь?
– Куда?..
Друзья задумались.
– Принц отпадает, – первым из отряда озвучил свой мыслительный процесс Олаф. – Других родичей, кроме короля Конначты, у него нет. Значит, придется ждать, пока тот вернется из плена.
– Ждать?! – подскочил Агафон. – Да это мы сколько прождем?! Если они вчера утром отплыли, так это значит, сказал Горвенол, что до Улада им только к вечеру сегодня добраться! В лучшем случае! А пока там свадьба, шуры-муры, трали-вали, сколько это еще времени пройдет?!
– Много, – подытожила за всех Серафима. – Мое предложение – лететь в эту их Тьмутаракань…
– Теймре, – услужливо подсказал ковер.
– Во-во, я и говорю, – нетерпеливо кивнула царевна. – И не ожидая милости от природы, самим освободить короля.
– А как же свадьба? – не понял Агафон.
– Шуры-муры?.. – поддержал его Масдай.
– Трали-вали?.. – неопределенно взмахнул ручищами отряг.
– Ненападение и преференции? – рассудительно дополнил список юный чародей.
– Свадьбы не будет! – шкодно ухмыльнулась Сенька. – Свободу закрепощенным женщинам Гвента! Свободу Конначте!
– То есть… – сдвигая брови с мучительный усилием, которое иной человек затратил бы на то, чтобы хотя бы оторвать от земли топор номер двенадцать, конунг принялся высказывать озаривший его план кампании. – Мы прилетаем туда… быстро находим, где они держат короля… и просто перебиваем охрану?..
– Моя приемная матушка с детства учила меня, что перебивать некрасиво, – под разгорающимся жаждой риска и приключений взором отряга поежился неуютно Агафон.
– Если проблема только в этом… давайте перебьем красиво! – обрадовался Олаф.
– Ладно, долетим – сориентируемся! – жизнерадостно махнула рукой Сенька, в кои-то веки довольная, что ее спящий красавец не слышал предложение конунга.
Получасовой лекции на тему мира и дружбы между народами ни ее, ни Олафова буйные головушки, пропекшиеся под раскочегарившимся майским солнцем безветренным знойным днем, не перенесли бы.
– А если они доберутся до Улада вперед нас? – не переставал выискивать бреши в плане Серафимы осторожный чародей, до которого еще не дошло, что всё уже было только что решено на его глазах и без него.
– То со свадьбой и набегами им придется разбираться самим, а Конначту мы всё-таки заберем, – беспечно подытожил Олаф. – Это и будет наш тик-так. То есть, так-тик.
Бескрайняя синь моря, сливающаяся где-то далеко с такой же бесконечной лазурью неба – впереди, позади, слева, справа – слепила глаза, куда бы они не посмотрели, заставляя жмуриться, отворачиваться и тереть их руками до рези, до красноты, до слез. В конце концов, опергруппа по спасению Конначты бросила болезненно-безнадежное дело разглядывания плавающих в туманной дымке далей и изучения безбожно бликующей карты, и в изнеможении улеглась на горячую спину Масдая рядом с Иванушкой.
– Эх, хорошо припекает… – блаженно пробормотал под ними ковер. – Прямо как дома…
Если он рассчитывал на поддержку – горячую, теплую или хотя бы слегка подогретую – то его не ждало ничего, кроме холодного разочарования.
– Жарынь жуткая… Мороженого бы… бананово-шоколадного… килограмма четыре… с половиною…
– Свариться можно… если сперва не зажаришься… Интересно, есть такое заклинание, которое всё это немножко охолонуло бы?.. Надо п-поглядеть… так-так-так…
– Точно, ребята… Хел горячий, а не Гвент… Прохлады хочу! И как только эти южане в эдаком пекле всю жизнь живут?..
Отвечать не только на риторические вопросы, но и на какие бы то ни было еще сил – ни моральных, ни иных – у спутников изнемогающего от зноя конунга не оставалось, и его последнее «Хоть шлем с кольчугой не снимай…» густой патокой зависло в прогретом не хуже шатт-аль-шейхского воздухе.
– Масдай… скоро там этот Улад?.. – через полчаса с трудом разлепил спекшиеся губы отряг.
– Не знаю… – неуверенно повел кистями ковер. – Если по вашей карте – то еще с полдня полета, не меньше. А ежели судить по визуальным впечатлениям…
– То что? – нетерпеливо приподняла голову Сенька.
– То вон он, на горизонте.
– Где?!
– Уже?!
– Наконец-то!!!
Три головы одновременно взметнулись вверх и наперебой принялись отыскивать обещанный горизонт, за которыми, наверняка, кишмя кишели тенистые купы, прохладные ручьи и килограммы бананово-шоколадного мороженого.
– Вон он!!! – первым узрел вожделенный берег Агафон.
– Надо проверить, хорошо ли наточены топоры… – забеспокоился отряг.
О проекте
О подписке