Глава 1

Итак, зима. Настоящая, а не просто календарная. Сегодняшнее утро – ее подлинный образчик: холодная небесная голубизна, ослепительное сияние воинственного солнца, каждый луч которого полосовал сетчатку точно стальным клинком, искрящийся снег, укрывший тротуары и безжизненно-черные ветви, спаленные жгучим морозом оставшиеся от осени редкие листья. В душе стерильная ясность и бесплодная мерзлота. Настроение с утра, сами понимаете, неважное. Конечно, можно было в целях моральной поддержки процитировать: «Мороз и солнце, день чудесный…», но я засомневалась в лечебном эффекте этих божественных строк, наполненных радостным предвосхищением любовного свидания, не имеющего ко мне, увы, никакого отношения.

Под вечер уныние дало течь и подобно мощному «Титанику» погрузилось на дно моей души, дав место для всплытия чувству, с трудом поддающемуся описанию. Во мне забурлило какое-то нетерпеливое, лихорадочное ожидание чуда, как бывает в предновогодний вечер… Я не просто испытывала трепет, меня прямо-таки била нервная дрожь. Чтобы поддержать сумасшедший настрой, это невесть откуда свалившееся на меня «сатори», я включила в машине радио, нашла французскую волну и принялась внимать зажигательно-чувственному шансону. Вдруг дикторша журчащим голоском объявила встречу с именитыми писателями Франции на предмет так называемого страха перед белой страницей.

Ладно, послушаем. Может, лучше успокоиться и не поддерживать дерзкий порыв, который, родившись где-то глубоко в моем сердце, захватил меня, готовый превратить в летучего голландца.

Что же наши французы, труженики пера? Патрик Рамбо стал утверждать, что внезапного вдохновения не существует. Как только у тебя появляется сюжет, ты не перестаешь о нем думать, причем думать со всей конкретностью. Нужно погрузиться в сюжет, имея желание и волю для его развития.

Разумно.

Дальше он трепался на тему вынужденного бездействия, когда вдохновение, которому мудрый Патрик отказал в существовании, не хочет предстать перед ним во всей своей завораживающей наготе. Что же делает наш мэтр? Рецепт прост: он гуляет, смотрит телек, занимается кухней, перечитывает старика Дюма. Спустя час, заверяет Рамбо, или на следующий день все приходит в норму. Работа сдвигается с мертвой точки. И все-таки Патрик признает, что теряется перед первой страницей. Начало повествования определяет дальнейшее развитие, поэтому оно архиважно и сложно. И тут же Патрик отрицает, что испытывает «боязнь белой страницы». Вернее, он разграничивает два понятия: «первая» и «белая». Мой пятнадцатилетний опыт журналиста, утверждает он, позволяет мне пренебречь всей этой романтической сумятицей и смело приступить к работе.

А ты, Бойкова, испытываешь ли ты страх перед белой страницей? Этот вопрос, признаюсь, привел меня в замешательство. Иногда – да, иногда – нет, – только и нашлась я что ответить.

Приветливо светящийся огнями город плыл за окнами моей «Лады». Я почувствовала, что-то радостное, на грани тихой и сладкой истерики, напряжение, заставившее меня включить радио, ослабло. Я взяла с соседнего сиденья бутылку минералки и, сделав несколько глотков, положила ее на место.

Дальше шли выступления других французских писателей, щедро делившихся мыслями о современной литературе. Ив Симон, например, заявив о полной несовместимости любовной горячки с письменной, сказал, что…

Я резко вывернула на Цветочную улицу возле магазина «Провансаль». Плохо освещенная, она казалась хранительницей древней тайны. Душераздирающий визг тормозов и тень, с акробатической легкостью перелетевшая через капот резко стартовавшей в нескольких метрах от меня машины, заставили усомниться в правоте моего инстинктивного порыва. Я уже не слышала, что вещало французское радио.

Если бы не характерный стук тела о поверхность машины, которая исчезла с быстротой молнии, можно было бы воспринять этот прыжок как часть спектакля в театре теней.

Я затормозила. Выскочила из машины и рванулась к лежащему на дороге человеку. Не успела я подбежать, как он принял сидячее положение и стал потирать левую руку. Вблизи мне удалось рассмотреть, что это мужчина лет тридцати пяти в коротком черном пальто.

– С вами все в порядке? – задала я идиотский вопрос.

Мужчина поморщился, но бодро произнес:

– Кажется, да.

На его лице появилась несмелая улыбка, которая по мере того, как он вглядывался в мою озадаченную физиономию, стала приобретать нахальную ширь голливудского оскала.

– Вы прибежали меня спасать? – насмешливо произнес он. – Не стоит беспокоиться.

– Ну как же? – растерянно пожала я плечами. – Вас же чуть не задавили! Давайте я помогу вам подняться.

Я наклонилась и протянула руку.

– Не надо, я сам, – он медленно поднялся – цел и невредим, – улыбка была натуральной.

– Вам невероятно повезло, – я смотрела на него, как на сошедшего с экрана Киану Ривза или Бельмондо.

– Обычное трюкачество, – с небрежной интонацией ответил он.

– Вы полагаете, это случайность?

– Не забивайте себе голову, – он посмотрел на меня, как обычно смотрят уставшие от чудачеств своих пациентов психиатры на очередную жертву раздвоения личности.

Мужчина был чуть выше меня. Шатен. Его худощавая стройность и лукавый прищур определенно нравились мне. Проницательные темные глаза, прямой нос и четко очерченный рот. Суровая мужественная лепка лица, складка между бровями, выступающие скулы и сексуальная припухлость губ лишали его тонкие черты какого бы то ни было намека на смазливость. Он держался уверенно и непринужденно. И, по всей видимости, обладал неплохим чувством юмора.

– Ну что ж, – усмехнулся он, – если уж так все получилось, давайте знакомиться.

Пригладив густые жесткие волосы, он протянул свою пятерню мне.

– Александр.

Я подала руку в ответ. Он бережно взял ее и, галантно наклонившись, поцеловал. Я оглянулась. Пустынная тихая улица была единственной свидетельницей этой полуночной куртуазности.

– Ольга. Правда, смешно? – застенчиво улыбнулась я. – Стоим здесь…

– Ну и что, не разбились, слава богу. – Александр поглядел на часы. – Половина первого. Вы всегда так поздно ездите?

– А вы всегда так поздно гуляете? – в тон ему спросила я.

Он пожал плечами и отрешенно уставился в дальний конец улицы.

– Я еду от подруги, – тихо проговорила я, – а здесь вдруг такое! Вас определенно кто-то хотел убить.

– Да бросьте, – выйдя из задумчивости, он с беззлобной насмешкой посмотрел на меня и снова потер левую руку, – кому я нужен?

– Что у вас с рукой? – обеспокоилась я.

– Открытый перелом со смещением, – пошутил Александр.

– А что, если нам поехать ко мне? – смело предложила я. – Надо все-таки обследовать вашу руку.

– Спасибо за заботу, но не стоит хлопот, хотя… – Он напряженно вглядывался в окрестную тьму, будто думал увидеть что-то.

– Машина двигалась с незажженными фарами, – озабоченно сказала я, – вы не догадываетесь, кто это мог быть?

– А что, давайте где-нибудь выпьем, – вместо ответа предложил Александр, – бар «Грива» должен еще работать.

– Я не пью за рулем, – с сожалением произнесла я, – но чашка кофе мне не повредит!

Я заулыбалась как последняя идиотка.

– Отлично, – просиял Александр, – вы отважитесь взять на борт такого опасного пассажира, как я? – улыбнулся он.

Улыбка, надо сказать, была его коньком. Какая масса оттенков! Она составляла львиную долю его обаяния. Ему вполне можно рекламировать какой-нибудь «Орбит Уинтефреш» или «Блендомед-комплит».

– Мне ничего не остается делать, – с юмором отозвалась я, – прошу.

Я сделала гостеприимный жест, немного напоминающий пас тореадора: слегка нагнулась, обе руки отвела влево. Александр тут же оценил всю комичность моего движения.

– Вам не хватает только бархатной тряпки – и можно на арену. Думаю, особых манипуляций, чтобы победить быка, вам не потребуется. Он бы замертво упал, не в силах устоять перед вашей красотой.

– Красота – страшная сила, – засмеялась я, – только я не такого высокого мнения о себе, как… – Я запнулась в смущении.

– Как окружающие мужчины, – помог закончить фразу мой новый знакомый.

– Вот, вот, – я лукаво посмотрела на него.

Мы сели в машину и направились в сторону центра.

– Вы увлекаетесь французским шансоном? – спросил Александр.

В салоне звучала задыхающаяся от нарастающего волнения песня из «Шербурских зонтиков» в исполнении Азнавура.

– До того как стать свидетельницей вашего акробатического трюка, я питала надежду услышать нечто подобное – щемяще-нежное или мажорное. Но передавали встречу с писателями…

– Вы понимаете по-французски?

– И по-английски тоже…

– Переводчик, – предположил Александр, который, вежливо испросив у меня разрешения, дымил в салоне.

– Не угадали, – лукаво улыбнулась я, – фотокорреспондент в одной из тарасовских газет.

– В какой? – заинтересовался Александр.

– Секрет. – Я остановила машину у светофора. – Так куда мы едем, в «Гриву»?

– А что?

– Просто мне кажется, не совсем спокойное место, – засомневалась я, – там же…

– Полно всяких неотесанных типов и проституток? – с вызовом спросил Александр.

Я только пожала плечами.

– Ну, если вы не хотите, – надулся он, – тогда высадите меня у перекрестка.

– Но ведь можно подыскать что-нибудь…

– Предпочитаю злачные заведения, – резко произнес Александр, – я лишен предрассудков и плюю на ханжескую мораль, стерильные рестораны не по мне. В них есть все: хорошая кухня, сервис, приличное общество, атмосфера интима… Все, кроме жизни. А я гоняюсь именно за ней!

Последнюю фразу он выговорил с каким-то ожесточением.

– Гоняетесь за жизнью? – я с недоумением взглянула на него.

– За впечатлениями, за эмоциями… – более спокойно произнес он.

– Тогда понятно, почему на вас наехали, – многозначительно улыбнулась я, – а чем, если не секрет, вы в этой жизни занимаетесь?

– Я – фотограф, ваш коллега, – он скосил на меня свои карие глаза.

– Вот так да! – воскликнула я с детской непосредственностью.

Александр засмеялся.

– Кстати, – сказал он, – я совсем недавно побывал на выставке некоей Боковой… По-моему, правильно. «Бремя страстей человеческих». Некоторые фото меня просто потрясли. Хотелось бы познакомиться с автором, но не нашлось времени. Я должен был лететь в Прагу.

– Бойковой, – поправила я.

– Что? – не понял Александр.

– Фамилия той фотохудожницы, чьи работы вы оценили, – Бойкова.

– Возможно, – меланхолично отозвался Александр, – вы с ней знакомы?

– Теперь и вы с ней знакомы – это я.

Он удивленно посмотрел на меня.

– Не может быть!

– Может. В жизни, за которой вы гоняетесь, все может быть. Только как же удается гоняться за тем, частью чего являешься, пребывая словно в глубине вечного моря?

– Вечного моря… – задумчиво произнес Александр, – это вы хорошо сказали: вечное море.

У него был отсутствующий вид. Вообще меня поражали та легкость и быстрота, с которыми живая улыбка на его подвижном лице сменялась задумчиво-отрешенным выражением. В нем были и простота, и сложность. Эти качества смешивались в таких диковинных пропорциях и порождали такие неожиданные, подвластные множеству истолкований реакции, что я терялась в догадках: что это – проявление его наплевательского отношения к себе подобным или природная застенчивость, ранимость, заставляющая иной раз выражаться с такой резкостью? В общем, эта гремучая смесь будоражила мое воображение, пробуждая во мне, как в исследователе человеческих душ, живой интерес.

– Вы завсегдатай в «Гриве»?

– Ну, как вам сказать, – продолжал «отсутствовать» Александр, – что-то вроде… Хотя… Скорее нет. Захожу иногда пропустить рюмочку, поболтать с посетителями. Там собирается преинтересная публика.

– Богема?

– И богема тоже. Всякий сброд. Мне это нравится. Думаю, и вам будет интересно. Найдете материал для следующей выставки.

– Не исключено, – улыбнулась я.

Я затормозила у старинного двухэтажного особняка, в подвальном помещении которого размещался кафе-бар «Грива». Рядом стояли еще две машины: старенькая «Мазда» и видавший виды «Ситроен». Перекинув через плечо ремень «Никона», с которым старалась не расставаться ни при каких обстоятельствах, я подождала, пока Александр выберется из машины. Нажав на кнопку брелока, заблокировала дверцы.

У входа в кафе о чем-то горячо спорили два подвыпивших или обкуренных подростка, одетых, несмотря на холод, только в джемперы.

«Вышли подышать свежим воздухом», – подумала я и, обойдя их, стала спускаться по длинной мрачной лестнице, освещенной одной-единственной лампой.

Александр, держа руки глубоко в карманах пальто, неторопливо шел следом. Когда я открыла дверь и очутилась в холле, передо мной оказалось довольно уютное просторное помещение с мягкими кожаными диванчиками. С одной стороны был гардероб, возле которого, оперевшись спиной о стену, курили две девицы в черных супермини, с другой – узкий коридор, ведущий к туалетным комнатам. У входа в зал скучал детина в камуфляжной форме с резиновой дубинкой на поясе.

На одном диванчике, стоявшем неподалеку от стойки гардероба, развалился нагловатого вида симпатичный парень лет двадцати пяти в черном кожаном пиджаке нараспашку. Он сидел с отрешенным видом, словно ждал кого-то. На стенах из красного кирпича висели несколько зеркал в бронзовых рамах, между которыми были наклеены рекламные плакаты и афиши, одна из которых извещала о скором приезде в Тарасов Ванессы Мэй. Билеты, как явствовало из наклеенного на афишу объявления, можно было приобрести тут же в гардеробе.

Пока мы раздевались, распахнулись двери, ведущие в зал, и оттуда выбралась хорошо подвыпившая компания. Две совсем молодые девицы в точно таких же мини, как у куривших в холле, поддерживая под руки двух ребят, направились к гардеробу.

– Марго, – подозвал одну из них красавчик в кожаном пиджаке. – Ты ничего не забыла?

– Сейчас, Дени, – отозвалась Марго.

Мы с Александром были уже у входа в зал, но я успела заметить, как девица, прислонив своего кавалера к стеночке, открыла сумочку и, достав что-то оттуда, сунула в руку парню.

Большой зал, пол которого был выложен голубой и белой плиткой, напоминал колониальное бунгало и современный офис солидной адвокатской конторы одновременно. Помещение освещалось причудливой формы бра, закрепленными над столами из искусственного камня, напоминавшего мрамор. Их терракотово-бежевая поверхность гармонировала с плетеными креслами, на которых лежали мягкие пестрые подушки. Столики отделялись один от другого остролистыми пальмами в деревянных кадках.

Бар был полон, из дюжины столиков свободными оказались только два или три, но мы, миновав их, прошли к стойке. Я посмотрела на банкетки, опасаясь за их устойчивость.

– Привет, Пахом, – словно старому знакомому кивнул Александр бармену. – Налей-ка мартини и чашечку кофе.

– Давненько к нам не заглядывал, – сказал Пахом, ставя перед Александром бокал. – Как успехи?

– Нормально, – отозвался мой спутник, оглядывая зал. – У вас как?

– Да что у нас, – поморщился Пахом, наполняя бокал со льдом светло-желтой жидкостью, – все одно и то же. Кстати, твой «Полароид» у меня. Заберешь?

– Потом, – отмахнулся Александр.