– Когда-то же надо начинать, – невозмутимо возразила Маринка, пожимая плечами. – На вашем месте я оставила бы бедную женщину в покое. Ей и без того тошно… У меня дядька лежал два месяца с переломом. Так через две недели он настолько озверел, что кидался на любого, кто подходил к его кровати…

– Никто не собирается мучить женщину, – возразила я. – Пусть себе лечится, мы будем искать записку.

– То есть прошлогодний снег, – уточнила Маринка.

– Как говорит физика, материя не возникает из ничего и никуда не исчезает, – сказала я. – Какой-то след все равно есть. И вообще, подруга, не доставай меня своими сомнениями – у меня и своих хоть отбавляй!

– Все равно ничего интересного у нас сейчас на примете нет, – вмешался в наш спор Кряжимский. – А это дело обещает закрученный сюжет и эффектную развязку. Ну, а уж если не судьба… – он развел руками. – Лично я считаю, что во всей этой истории что-то есть.

– Тогда будем считать дискуссию законченной, – решила я. – Поступим следующим образом: я прямо сейчас наведаюсь по месту работы Самойловой, Виктор завтра с утра прогуляется до 1-го Горного тупика, а вас, Сергей Иванович, я попрошу связаться с пресс-центром УВД, чтобы получить информацию о сходных ограблениях квартир…

Сергей Иванович деловито кивнул, а пылкий Ромка вскричал:

– Ну конечно, а я как всегда остался без дела!

– У тебя все еще впереди, мальчик! – злорадно произнесла Маринка. – Какие твои годы!

Маринка обожала поддразнивать нашего курьера, хотя он и не заслуживал тех насмешек, которые она периодически обрушивала на Ромку. Несмотря на все издержки, связанные с молодостью, Ромка был далеко не глуп, решителен, а главное, всегда готов принять участие в любом расследовании, жертвуя свободным временем и прочими радостями, на которые так падки молодые люди. Порой мне намеренно приходилось удерживать его от чрезмерной активности. Как-никак он был несовершеннолетним, а я несла полную за него ответственность.

– Не огорчайся, – посоветовала я ему. – Несмотря на вульгарную форму изложения, Маринка в чем-то права. Твое дело от тебя не убежит. А сейчас, сам видишь, твоя помощь не требуется. Но ведь расследование только начинается…

«И неизвестно, чем закончится», – хотелось добавить мне, но я посчитала, что это будет уж чересчур. Все-таки даже Кряжимский не оспаривал моих подозрений, а это кое-что значило.

По дороге на хлебозавод я прикидывала, что мне удастся разузнать о личности бухгалтера Самойловой у ее коллег. Вряд ли она поддерживает с кем-то близкие отношения, если даже соседи по дому характеризуют ее как человека одинокого и замкнутого. Но кто знает, может быть, какая-то незначительная деталь, обмолвка в разговоре, мимолетное воспоминание выведет нас на нужный след. Не бывает людей, о которых вообще ничего не известно.

Попасть на территорию завода мне удалось не сразу. На проходной меня остановили дюжие охранники, которые держались так неприступно, словно за спиной у них находился военный объект. Не знаю, как у хлебопеков обстояло дело с бизнесом, но с охраной у них было все в порядке.

После того как старший охранник минут десять вертел в руках мое удостоверение и минут десять созванивался с кем-то по внутреннему телефону, меня наконец пропустили во двор, подробнейшим образом объяснив, как найти административное здание.

Следуя этим указаниям, я уже без труда добралась до бухгалтерии и там, наугад остановив первую попавшуюся сотрудницу, спросила, с кем можно поговорить о бухгалтере Самойловой. Женщина наморщила лоб и с удивлением заметила, что не припоминает такой фамилии.

– Вообще-то я здесь недавно, – неуверенно добавила она. – Может быть, это девичья фамилия? Зайдите к Толубееву, он вам точно скажет.

– А кто это – Толубеев? – спросила я.

– Наш главный бухгалтер, – пояснила женщина. – Он сейчас у себя. Идите по коридору, третья дверь налево…

Я нашла третью дверь и, постучавшись, вошла. В глубине кабинета за письменным столом сидел довольно молодой мужчина в костюме с серебристым отливом и, приклеившись ухом к телефонной трубке, монотонно повторял: «Так… так…» Лицо у него было холеное и злое. Зачесанные назад волосы делали его лоб непомерно высоким. Скользнув по мне холодным взглядом, мужчина молча показал пальцем на свободный стул и продолжил свое бесконечное «так», которое с каждым разом становилось все нетерпеливее и выразительнее.

Наконец он рубанул ладонью по краешку стола и сказал в трубку:

– Короче, жду тебя сегодня в час! Мы вместе пойдем к Паницкому, и ты сам ему все это расскажешь, договорились?.. Не-ет, дорогой, я за тебя отдуваться не намерен! Все, разговор закончен! В час у меня!

Он положил трубку и слегка обиженно посмотрел на меня.

– Во люди, а?! – произнес он, словно призывая к сочувствию. – Палец в рот не клади – отхватят по самый локоть… А вы ко мне?

– Если вы – Толубеев, то к вам, – сказала я.

– Толубеев Дмитрий Петрович, – подтвердил хозяин кабинета. – А вы кто?

– Бойкова Ольга Юрьевна, – представилась я. – Из газеты «Свидетель».

В глазах Толубеева блеснула искорка интереса.

– А-а, так это насчет вас звонили с проходной! – пробормотал он и тут же осторожно спросил: – И что же привело вас ко мне, уважаемая?

– Хочу получить справку об одной вашей сотруднице, – объяснила я. – О той, которая недавно попала под машину, – о бухгалтере Самойловой.

На холеном лице Толубеева появилось чрезвычайно удивленное выражение.

– Тут какое-то недоразумение! – с легким смешком сказал он. – Никто из моих сотрудников под машину не попадал! Это уж совершенно точно! И, кроме того, как, вы сказали, фамилия той, что вы ищете, – Самойлова? У нас нет бухгалтера с такой фамилией!

– Вы уверены? – разочарованно спросила я.

– Головой ручаюсь! – без колебаний ответил Толубеев.

По всему было видно, что он говорит правду, да и зачем ему было врать? Без особой надежды я попыталась зайти с другой стороны.

– Возможно, Самойлова не бухгалтер, – сказала я. – Возможно, просто конторская служащая…

– Я знаю всех служащих, – уверенно заявил Толубеев. – Среди моих нет Самойловой… А где вы вообще ее откопали и почему решили, что она наша?

– Она сама так отрекомендовалась, – сказала я. – В истории болезни в графе «место работы» записано: Второй хлебозавод, бухгалтер… Такая маленькая женщина с короткой стрижкой и въедливыми глазками. Голос у нее крайне неприятный. И она охотно и часто идет на скандал…

Толубеев слушал меня, озадаченно перекатывая в ладонях шариковую ручку. Вдруг взгляд его прояснился, он бросил ручку в стаканчик для карандашей и откинулся на спинку кресла.

– Я, кажется, понял, о ком идет речь! – заявил он и посмотрел на меня с некоторой иронией. Потом Толубеев сложил губы в брезгливую гримасу и согласно кивнул.

– Ну да, Татьяна Михайловна! Припоминаю, именно так ее и звали, – сказал он. – Но если вас интересует она, зачем вы пришли к нам?

– Да я же объяснила: она указала место работы – хлебозавод! – ответила я. – Куда же я должна была идти – в библиотеку?

Толубеев долго оценивающе разглядывал меня, а потом изрек:

– И чего же вы ожидаете от меня?

– Ну, поскольку Самойлова вам все-таки известна, – сказала я, – то хотелось бы услышать, что она за человек…

– Плохой человек, – убежденно произнес Толубеев.

– А конкретнее?

На лице Толубеева опять появилась проницательная улыбка.

– Послушайте, меня на такие штучки не возьмешь! – заявил он. – Идите к директору. Только сомневаюсь, что он захочет с вами откровенничать. Нам не нужна популярность подобного рода. От этого страдает репутация предприятия.

– Да не нужна мне ваша репутация! – с досадой сказала я. – У меня своих проблем хватает. Неужели трудно понять, что я пришла к вам по конкретному вопросу?

– Ну, хорошо. У меня мало времени, – сказал Толубеев. – Репутация нашего завода безупречна. Если вы попытаетесь лить грязь, будете разбираться в суде, это я вам обещаю!

– Клянусь, я ни строчки не собираюсь писать о вашем драгоценном заводе! – пообещала я. – Но вы можете хоть слово сказать о Самойловой? Ведь это просто смешно!

– Мне не очень, – возразил Толубеев. – Самойлова не имеет больше к заводу никакого отношения – я настаиваю на этом! Примерно три года назад она была уволена. Между прочим, с тех пор поменялось руководство почти полностью. К управлению пришли новые люди!

– Я вам верю. Но Самойлова – она что-то натворила? – спросила я.

– Ну, не просто так ее уволили! – откликнулся Толубеев. – Были вскрыты серьезные нарушения, злоупотребления служебным положением… Не одна Самойлова, а ряд работников… Но мы ото всех решительно избавились. Как говорится, сорную траву с поля вон! Правда, желая избежать огласки, решили ликвидировать конфликт мирным путем: ущерб взыскан рабочим порядком, а увольнения произведены с формулировкой «по собственному желанию»… Понимаете теперь? К чему нам ворошить прошлое?

– Не собираюсь ворошить вашего прошлого, – еще раз заверила я. – А Самойлову тоже уволили по собственному желанию?

– Разумеется. Какой смысл был с ней возиться? В принципе, она была мелкой сошкой, хотя и весьма противной. Вы правильно сказали: она постоянно нарывалась на скандал. Здесь она чувствовала себя в своей стихии. Но ей тоже дали по рукам.

– Понятно, – кивнула я. – Значит, в отличие от завода в целом, у бухгалтера Самойловой репутация не очень?

– У бывшего бухгалтера, подчеркиваю! – сказал Толубеев.

– Конечно, – согласилась я. – Значит, уже три года как от Самойловой избавились? А вы случайно не знаете, куда она потом устроилась?

Толубеев посмотрел на меня почти надменно.

– С какой стати? – возмущенно сказал он. – Я не поддерживаю с ней отношений, как вы догадываетесь!

– Разумеется, – сказала я. – Но, может быть, какие-то слухи…

– Уважаемая! – с превосходством произнес Толубеев. – У меня нет ни времени, ни охоты гоняться за какими-то слухами! Мы здесь занимаемся делом. Судьба профнепригодных работников нас не интересует. Кстати, за эти три года в бухгалтерии сменился кадровый состав полностью – поэтому Самойлову никто не помнит. Я единственный, потому что участвовал в разгребании того конфликта… Теперь вы удовлетворены?

– Не очень, – призналась я. – Была надежда узнать о Самойловой поподробнее… Но на нет и суда нет! Извините за беспокойство. Я, пожалуй, пойду.

Это так понравилось Толубееву, что он даже слегка подобрел.

– Рад был вам помочь, – доверительно сказал он. – Но, простите, нечем. Все, что я знал о личности этой дамы, я вам выложил. А больше мне сказать нечего – сами понимаете, мы с ней были по разные стороны баррикад… Да и потом, масштаб этой личности не мог вызвать к ней особого интереса – так, вздорная бабенка, жадная до денег…

– Ну, до денег мы все жадные, – с улыбкой заметила я.

Толубеев не принял шутку. Сделав значительную мину, он совершенно серьезно возразил:

– Вот тут вы не правы! Для меня главным является прежде всего дело! А деньги – что ж, они только требуют к себе разумного отношения.

По-видимому, он продолжал опасаться, что я еще не оставила намерений подмочить репутацию его фирмы. Но мне больше от него ничего не требовалось. Главный ответ у меня уже был: Татьяна Михайловна Самойлова оказалась человеком не только замкнутым, но и скрытным – она предпочитала держать в тайне все подробности своей жизни, включая даже место работы. Да и прошлое у нее было далеко не безоблачным. Я все больше убеждалась, что наши подозрения в отношении этой женщины небеспочвенны – не хватало только фактов.