Она умела выполнять вещи и посложнее, чем энергетическая дуга, и могла бы при желании обойтись, наверное, даже своими более чем скромными навыками человеческой рукопашной, но всё же техника синкопы была самым простым и безопасным, что можно было придумать в данной ситуации, и едва ли не самым действенным. Только вот при физическом контакте подобный приём очень уж легко было превратить в самый настоящий боевой, а делать этого Диане сейчас категорически не хотелось. Откачивай их потом…

Случившееся дальше заняло не более пары секунд. Запястья коротко резануло, словно по ним хлестнули веткой жгучей лапорте́и, патлатый хватанул ртом воздух. Диану окатило застарелым пивным перегаром; нож выпал из безвольно разжавшейся ладони, и противник, словно в замедленном кадре, откачнулся в сторону, судорожно пытаясь уцепиться обеими руками за высокие почтовые ящики позади себя. Платок соскользнул с нездорово-бледного лица, открывая расслабленно разомкнувшиеся губы и прыщавый, давно не бритый подбородок, а потом глаза парня закрылись, и он обмяк, медленно сползая на землю.

«Вот так, подремли-ка чуть-чуть, голубчик…»

Перед глазами Дианы мелькнула, явно намереваясь схватить её за волосы, ещё чья-то волосатая пятерня, и она почти вслепую перехватила руку противника и резко сжала липкое от пота запястье, вложив в это движение ещё совсем немного силы.

Краем глаза Диана заметила, как рыжая девчонка, воспользовавшись секундным замешательством своих обидчиков, вывернулась и стремглав бросилась к стоянке роботакси, опрокинув по пути оставленную кем-то под лестницей тележку из супермаркета. Наголо обритый пацан в рваных джинсовых шортах коротко вскрикнул и подался было в сторону, пытаясь выдернуть у Дианы обожжённую ладонь, но тут же кулём осел на колени, оглушённо мотая головой, словно лошадь, отмахивающаяся от слепней.

Одновременно с этим под ложечкой у Дианы кольнуло от ещё одного энергетического разряда, сгенерированного Хауком, и она увидела, как четвёртый парень, которого тот удерживал за ворот мешковатой камуфляжной куртки, пару раз осоловело моргнул, а потом закрыл глаза, утыкаясь лбом в асфальт, и вдруг расслабленно подтянул под голову худощавые руки, словно под ним была подушка.

«Ну всё, кажется, справились», – подумала Диана, с облегчением переводя дыхание.

И в этот момент за её спиной раздался слабый вскрик Руби.

* * *

Когда Кейр вслед за Тео вышел на улицу, погода сделалась ощутимо приветливее. Туманная дымка над головой потихоньку растворялась; небо было блёкло-голубым и прозрачным, как выцветший полиэтиленовый пакет, а отражавшая его вода в маленьком заливе – наоборот, тёмно-синей, словно чернила.

Центральная набережная оказалась на удивление прилично заасфальтирована, правда, спуск к попахивающей лежалой рыбой воде здесь не был огорожен вообще ничем. Похожие на вопросительные знаки фонари, вызывавшие у Кейра неуловимые ассоциации с каким-то спортивным инвентарём – то ли с хоккейными клюшками, то ли с палками для лакросса, отбрасывали расплывчатые тени на усыпанный вулканической галькой берег. Рядом с вытащенной из воды моторной лодкой вольготно развалились на солнышке два морских котика, а может быть, тюленя. Тюлени-котики были ужасно толстыми, неповоротливыми и напоминали две кожаные диванные подушки; время от времени один из них душераздирающе зевал и ленивыми движениями широких ласт (или плавников?) окатывал себя каскадами мокрого чёрного песка.

Под ногами тут и там виднелись клочья птичьего пуха и комки зелёного лишайника, из которого кто-то из здешних пернатых, видимо, мастерил себе гнезда.

«А вот в школе, кажется, когда-то рассказывали, что лет сто назад на окраине Антарктиды не росло даже мха, – вспомнил Кейр. – А теперь смотрите-ка, до чего дошло глобальное, мать его, потепление: погодка вполне себе как в Нью-Йорке в какой-нибудь такой не слишком тёплый осенний денек. И даже поморники такие же наглые…»

Хотя тут сейчас, конечно, как раз только середина лета…

Тео отчего-то не спешил прыгать, а Кейр по давней привычке не стремился задавать лишних вопросов, поэтому сейчас он просто шёл, с любопытством вертя головой по сторонам. Чёрт его знает, в каких только местах не приходится жить смертным…

И ничего, живут ведь. Вон, на одну из покатых скал у самой воды кто-то креативный набросил крупноячеистую строительную сетку, и по ней теперь вовсю ползает разномастная малышня, как видно, не избалованная обилием в округе детских площадок. Визгливые детские вопли Кейру удавалось разобрать лишь с помощью воли тули-па, да и то с некоторым трудом – всё-таки та смесь китайского с ломаным английским, на которой общалась между собой местная детвора, жутко резала непривычный слух. Правда, иногда слышалась вокруг и немецкая, и французская, и русская речь (Кейр уже немного наловчился отличать друг от друга чужие языки – по крайней мере, сейчас это давалось парню намного легче, чем год назад, когда он только стал тули-па и ему упорно казалось, что все вокруг разом заговорили по-английски).

Чуть дальше тянулись вдоль берега стихийные торговые ряды: с перевёрнутых пластиковых ящиков торговали всяческой треской и крупными серыми яйцами, сплошь в тёмных пятнышках и мраморных прожилках («Неужели пингвиньи?» – мельком подумал Кейр), а какая-то пожилая смуглолицая женщина со старомодно уложенной вокруг головы косой вывалила на раздвижной алюминиевый столик целую гору меховых рукавичек и толстых вязаных шапок. Судя по всему, те жители Сигню, что не были так озабочены революционными идеями, как более обеспеченная часть здешнего населения, старались подрабатывать как могли.

Вот только вряд ли здесь водилось слишком уж много этих самых «обеспеченных»… по крайней мере, если судить по веренице явно жилых одноэтажек на верхней террасе набережной. Толстенные, покрытые пятнами плесени сваи, узкие окна, больше похожие на иллюминаторы – видимо, чтобы беречь тепло, одинаковые крошечные мансарды и явно самодельные крылечки из кусков дорожного настила (на одном растянуты верёвки и сушатся детские комбинезончики и какие-то подштанники)…

Весь этот до чёртиков депрессивный пейзаж слегка оживляла виднеющаяся немного повыше группа модульных домиков-кубиков и домиков-шариков: эти смотрелись на фоне всей прочей застройки весьма футуристично и довольно дорого. Жилище мужика, которого Кейр с Тео только что навещали, тоже, кажется, представляло из себя нечто подобное.

Кейр пнул оказавшийся под ногами круглый дырчатый камешек и подумал, что мужику этому сегодня определённо крупно повезло. Щадить своих смертных слуг было совершенно не в привычках Тео…

– Аждархо пока что нужен мне живым, а сил у него осталось не так уж и много, молодой тули-па, – усмехнулся блондин, поймав его взгляд. – Он ещё не выполнил своей миссии. Ты же помнишь, что настоящий воин никогда не должен упускать из виду свою цель…

«…когда решает, когда и ради чего умирать низшему, заслуживает ли тот быстрой смерти или наказания перед смертью, – окончание фразы прямо-таки прозвучало в ушах у Кейра голосом доньи Милис. – Это умение и отличает подлинного тули-па от смертного, малыш…»

Парень остановил взгляд на неряшливой, потрескавшейся по краям от холода пластиковой простыне, растянутой вдоль скальной плиты. «Мэрия Сигню желает вам счастливого Рождества»…

«Нет, ну вот насчёт „наказания перед смертью“ Правительница тогда, конечно, лихо завернула, – подумал он, разглядывая накарябанный кем-то поперёк слова „мэрия“ волосатый кулак с торчащим из него средним пальцем. – А с другой стороны, если так подумать, у смертных… особенно у тех из них, кому за эти дела, типа, жалование платят… ведь и правда по жизни случаются косяки с тем, чтобы справедливо рассудить, кто и чего (и на какой, мать его так, срок) вообще-то заслуживает…»

– А смертные никогда и не отличались особенной логичностью мышления, поверь мне, – проворчал Тео, видимо, вновь расслышав его последнюю мысль. – Потому и захлёбываются вечно в собственном абсурде. В испражнениях того, что они называют «разумом»… Сначала они пытаются подчинить свою жизнь правилам, до такой степени бредовым и далёким от настоящей справедливости, что сами потом не в состоянии им следовать… дальше назначают друг другу всяческие страшные кары за нарушение этих правил, а после опять же сами настолько сильно пугаются этих кар, что начинают переписывать собственные правила, и так по кругу, веками, до бесконечности… И у них ведь ещё поворачивается язык называть весь этот цирк «законом», м-м? – на грубоватом лице беловолосого мелькнуло презрение. – Хотя давным-давно уже очевидно, что настоящую власть законы имеют над смертными только тогда, когда их устанавливают тули-па…

– Законы Цитадели? – задумчиво переспросил Кейр.

– Да, юный воин, законы Цитадели. Те, что невозможно переписать, потому что они вечны, неизменны и незыблемы, – Тео лениво покивал. – Знаешь, на эту тему существует одна очень хорошая притча. Как раз о том, что можно до бесконечности ожидать чего-то, стоя перед вратами истинного закона, всю свою жизнь робеть перед охраняющим вход привратником… а перед смертью – узнать, что врата были открыты только для тебя одного…

Блондин отступил в сторону, пропуская мимо себя круглый как бочонок беспилотный грузовик с исцарапанными боками и мигающей надписью «Аэродром – Мэрия» на лобовом стекле. Кузов грузовика был заполнен шумно галдящими мужчинами с золотистыми повязками на рукавах. «И ведь явно не на работу двигают, даром что понедельник…» – рассеянно отметил Кейр.

– Как любит говорить наш Правитель, солнце не знает правых и неправых и светит безо всякой цели кого-либо согреть, – добавил Тео. – А нашедший себя подобен солнцу. Так что, когда ты поймёшь, что стал подлинным тули-па, ты уже не захочешь ничего ждать, стоя перед вратами, юный воин. Ты просто войдёшь…

Кейр помолчал, с некоторым трудом переваривая весь этот мудрёный пассаж. Впрочем, за год с лишним, проведённый в Цитадели, он успел уже притерпеться к тому, что и Вильф, и Тео предпочитали временами довольно-таки заковыристо выражать свои мысли. В конце концов (думал Кейр обычно в таких случаях) попробуй-ка потусоваться в молодости в оруженосцах у Сегуна и не перенять хотя бы часть всех вот этих вот его мозгобойных привычек, ведь правда?

– Войду и, э-э-э… типа, это, сам стану привратником? – наугад предположил он наконец.

– Отчего бы и нет? – Тео слегка улыбнулся. – А может быть, и тем, кому подчиняются привратники.

– И как понять, что уже стал, типа, подлинным тули-па? – спросил Кейр.

Блондин пожал плечами:

– У каждого это происходит по-своему, юный воин.

– А как это случилось… ну, то есть… когда это поняли вы с Вильфом?

Ещё год назад у Кейра, наверное, язык не повернулся бы расспрашивать. Как известно, «умение молчать есть признак стойкости характера», так что если уж открываешь рот рядом со своим делателем – то лучше открывай его по делу, пока это самое умение заодно с характером у тебя не начали вырабатывать какими-нибудь более, мать его, экзотическими способами…

Но с тех пор Кейр успел уже достаточно хорошо узнать Тео, чтобы видеть, что тот был сегодня в настроении немного потрепаться. А в подобное настроение тот приходил чрезвычайно редко, и, когда это случалось, Кейр неизменно (хоть и одёргивая себя всякий раз, потому что какую-то часть его существа это обстоятельство определённо подбешивало) ощущал себя чертовски польщённым оттого, что Тео вдруг заговорил с ним почти что на равных.

– Например, однажды ты можешь осознать, что тот смертный, которым ты восхищался всю свою человеческую жизнь, – на самом деле всего лишь обычный слуга под покровительством одного из твоих соратников, – Тео сделал короткую паузу, задумавшись о чём-то. – Да ещё и вовсе не такое уж сильное сердце при этом…

– Я, кажется, никогда никем особенно не восхищался, – Кейр пощипал себя за подбородок. – Даже бейсболистами из Высшей лиги…

– Ты дитя своего века, молодой тули-па. Раньше мир вообще частенько бывал много занятнее, чем теперь. В моё время смертные, например, ещё очень любили резать друг другу глотки из-за какой-нибудь идеи. А это всегда очень красиво, когда убивают из-за идеи, поверь мне, юный воин. Красиво и крайне любопытно. «Возлюби ближнего» – и поработи дальнего, «все мы – один народ», а вы все – другой народ, «люди – братья» – а кто мне не брат, тот не достоин жить… забавно ведь, м-м? Да…

– По-моему, глотки обычно режут друг другу всё-таки в основном из-за бабла, – пробормотал Кейр.

– Времена меняются, – кивнул Тео. – Деньги – это, конечно, тоже идея, но довольно-таки скучная и не особенно возвышенная, как ты думаешь? С другой стороны, из таких смертных иногда выходят весьма неплохие рабы. Они умеют восстанавливать свои силы и кровь за счёт тех, кто им подчиняется, а это хороший ресурс.

– А слуги из таких, значит, не выходят?

– Слуги – никогда, – покачал головой Тео. – Те немногие, кем действительно управляет разум, кто искренне желает извести в этом мире паршивых овец и бессмысленную шваль, которая коптит небо, сама не понимая зачем… Они всё-таки тоже должны во что-то верить.

– Значит, мы, тули-па, что, помогаем извести… паршивых овец?

– Смертным необходимо постоянно жрать друг друга, в этом состоит основа их примитивной натуры, – Тео посмотрел ему в глаза. – Потому жизнь их и не стоит ничего, когда речь идёт о подлинной справедливости… любому смертному суждено умереть раньше или позже, вопрос лишь в том, принесёт ли он тебе при этом какую-нибудь пользу. И это – естественный отбор, отбраковка, которой обязаны управлять те, кто эволюционно стоит выше смертных. А обо всём остальном ты обязательно поговоришь с Владетелем, когда станешь ещё чуть постарше, молодой тули-па.

Блондин поднял взгляд на редкие серые облака, под которыми по прорубленному высоко в скалах шоссе ползли покоцанные внедорожники с гигантскими колёсами.

– Ладно, хватит болтовни, – он скрестил на груди запястья. – Марш в небо и к бою, юный воин. И сохрани тебя мироздание, если ты в этот раз попытаешься создать хотя бы один щит, пока будешь в воздухе, – только атака, ты понял меня?

* * *

Говорят, у животных в дикой природе существует только два главных способа защитить себя от врагов. Какой-нибудь заяц или сайгак, почуяв опасность, тут же сорвётся с места и понесётся со всех ног куда глаза глядят, чтобы только остаться в живых. А вот опоссум, например, тот от страха, скорее всего, замрёт неподвижно, свернувшись в клубочек, а после просто зажмурится и обмякнет с открытой пастью, и не сможет реагировать даже на попытки себя укусить.

Руби на всю жизнь врезалась в память сценка из одного учебного фильма, который им демонстрировали однажды в школе на уроке естествознания. Там высокий дородный дядька в белом халате авторитетно объяснял зрителям, что если серой куропатке связать лапки и потом быстро уложить её на спину, то та просто застынет как мёртвая, и дальше будет не так-то легко вывести её из транса. Помнится, Руби было тогда ужасно жалко глупую птаху на экране: понятно же, что любой уважающий себя хищник всё равно скорее всего в конце концов сожрёт её, бедненькую.

Только вот мало кто в состоянии игнорировать данные матерью природой рефлексы – в особенности если тебе не повезло оказаться где-то в самом низу пищевой цепочки.

Как бы то ни было, сейчас Руби необыкновенно хорошо понимала серых куропаток.

Коленки у неё сделались совершенно ватными сразу же, как только она услышала противоестественно спокойные голоса сначала Алекса, а потом Дианы.

Всех этих парней там, под широкой бетонной лестницей, всё-таки было ужасно много – явно больше двух – и Руби отчётливо разглядела в руках одного из них самый настоящий ножик, когда тот обернулся. Неужели Алекс с Дианой совсем не боялись нарваться на неприятности? Оба они вели себя так, как будто знали, что делали, но… ей-то, Руби, которая понятия не имела, чем всё это могло закончиться, в такой ситуации полагалось ведь бежать, правильно? А потом уже, как там обычно советовали в шоу «Спасатели „Три нуля“», из безопасного места сразу же вызывать полицию… да?

Вот только как тут бежать, если у тебя от страха в буквальном смысле слова отнимаются ноги?