Цитаты из книг автора «Свен Бринкман»

Марк Аврелий нисколько не изменился с начала своей политической карьеры (когда был советником императора Антонина Пия) и до самой смерти. Иными словами, он находил опору в своей целостности и руководствовался в жизни понятиями о добре и зле.

Как и другие стоики, он видел смысл бытия в том, чтобы сохранять спокойный ум и достоинство даже перед лицом неудач. Этого можно добиться, стремясь жить в соответствии с разумной человеческой природой. Использовать разум значило, по мнению Эпиктета, уметь различать то, что можешь контролировать, и то, что не можешь. К тому, что нельзя контролировать (например, к плохой погоде, экономическому кризису или собственной смерти), нужно готовиться, но не тратить время на то, чтобы испытывать беспокойство или страх. Нужно учиться активно заниматься тем, что действительно можно изменить (например, стать более щедрым человеком). Чтобы отличить одно от другого, нужна немалая доля здравого смысла.

Когда «внешний мир» не может дать ответы на жизненные вопросы (потому что это чисто механическая система), мы обожествляем «внутренний мир»90. Стоицизм дает нам возможность «вернуть волшебство» миру как таковому (а не только мистическому «внутреннему миру»), чтобы нам не пришлось маниакально искать внутри себя ответ, как стоит жить

В целом я считаю, что нет ничего, что всегда было бы абсолютно правильно. Если не считать некоторых возвышенных, самоочевидных и совершенно абстрактных идей (например, о том, что нужно выполнять свой долг86), вряд ли какие-то этические или философские идеи всегда истинны. Суть прагматической жизненной философии такова: идеи — это инструменты, созданные людьми для решения жизненных проблем, и если проблемы меняются, то нужно заменить и интеллектуальный инструментарий, который помогает нам управлять жизнью87. В этой книге я исхожу именно из того, что за последние полвека проблемы бытия изменились. Если раньше проблема заключалась в том, что человек был слишком жестко ограничен рамками, то сейчас он чересчур гибок. В четвертом разделе я описывал это как разницу между культурой запрета в прошлом (когда мораль культуры концентрировалась вокруг ряда правил, которые нельзя нарушать) и сегодняшней культурой побуждений (когда основополагающий этос требует развития, преобразований и гибкости). Раньше проблемой было то, что люди хотят слишком многого. Сейчас проблемой стало то, что они всегда делают недостаточно с точки зрения общества, которое постоянно требует большего.

Как писал стоик Сенека, очень занятые люди не размышляют о прошлом: «Так вот, для занятых людей существует исключительно только настоящее время, краткое до неуловимости; однако даже и оно отнимается у них, вечно занятых множеством дел одновременно», — пишет он. Тот, кто хочет быть везде одновременно, не будет твердо стоять на ногах. Сенека продолжает: «Спокойная и беззаботная душа вольна отправиться в любую пору своей жизни и гулять, где ей угодно; души занятых людей, словно волы, впряженные в ярмо, не могут ни повернуть, ни оглянуться. Вот почему жизнь их словно проваливается в пропасть». В прошлом хорошо то, что «прошедшие дни — все твои: они явятся по первому приказанию и будут терпеливо стоять на месте, длясь столько времени, сколько тебе будет угодно их рассматривать. Впрочем, занятым людям делать это некогда»

Философ Аласдер Макинтайр разработал понятие «живые традиции», которое указывает на то, что традиции — это нечто иное, чем консенсус и простое повторение прошлого. Он описывает живую традицию как «спор, протяженный во времени, в котором определяются и переопределяются особые единства»84. Восприятие традиции как «спора» может показаться странным, но это указывает на то, что для существования традиции в области политического сотрудничества, образования или искусства мы должны постоянно дискутировать о том, как легитимизировать или изменить ее. Традиции не монолитны, они подвержены изменениям (в противном случае это будут мертвые, исторические традиции). Они живые, подвижные и динамичные. Именно тогда, когда мы участвуем в этих традициях — в семейной жизни, образовании, работе, искусстве, спорте и так далее, — мы становимся людьми. Мы можем понять самих себя, только если знаем те традиции, в рамках которых развиваемся и проживаем жизнь.

Поэтому мы должны стремиться скорее к самоидентичности в отношении прошлого, чем к саморазвитию в отношении будущего.

Французский философ Поль Рикёр в своей новаторской работе «Я-сам как другой» попытался показать, что человек только тогда нравственен в строгом понимании, когда воспринимает свою жизнь как целое или единство, которое простирается назад во времени и лучше всего понимается как рассказ или связный нарратив. Рикёр ставит риторический вопрос: «Как, в самом деле, субъект действия мог бы дать оценку собственной жизни, взятой в целом, этическую оценку, если бы эта жизнь не была сосредоточена в единство, и как это может произойти, если не в форме рассказа?»

Если вам нужно ответить на вопросы типа «Кто вы?» или «Чего вы хотите?» (как нам постоянно советуют делать в терапевтической культуре развития), то лучше дать ответ, который расскажет о вашей жизни и поступках в широкой биографической перспективе, чем остановиться и начать исследовать свои сиюминутные ощущения, как некий стоп-кадр вашей личности. Чтобы знать,

Признавать ошибки прошлого и размышлять о них (конечно, не позволяя им себя мучить) поможет вам действовать правильно. Помимо того, что в прошлом каждого человека есть нравственное значение, для осознания себя важно думать, что прошлое простирается назад — здесь мы находим корни своей идентичности. В своем романе «Кони, кони…» Кормак Маккарти пишет: телесные шрамы напоминают нам о том, что прошлое реально. У друзей и влюбленных издавна было принято изучать шрамы друг друга, потому что те дают ясное свидетельство о событиях прошлого, которые связывают его с настоящим.