Чунчжа попыталась пошевелить пальцами ног. Сандалии матери были слишком маленькими, но девушка не хотела дать ей повод передумать. Она готова заниматься чем угодно, лишь бы не проводить еще один скучный день, собирая водоросли и обучая этому юных ныряльщиц, вверенных нынче ее попечению. А обувь, как и правда, – вещь растяжимая.

– Отлично.

– Что ж, вот и славно. Отправляйся на Халласан вместо меня. – Мать в раздумье прикрыла глаза. – Ты пройдешь мимо двух святилищ, но у тебя не будет времени останавливаться там по пути наверх. Засвидетельствуешь свое почтение после того, как доставишь морские ушки.

Когда мама повесила на шею Чунчже тяжелую выдолбленную тыкву на ремне, девушка едва не охнула от тяжести нового груза.

– Не пей из тыквы. Это морская вода – для того, чтобы водоросли оставались мокрыми. Можешь пить по пути из ручьев, как только сойдешь с повозки. Первый ручей найдешь у подножия горы, после того как минуешь последнее бататовое поле. Пару часов спустя увидишь большую скалу, напоминающую тольхарыбан. Там откроешь короб и польешь водоросли из тыквы. К тому времени ты будешь совсем близко от цели, всего в трех тысячах шагов. Солнце уже поднимется высоко, и тебе придется идти очень быстро, иначе моллюски погибнут и твои усилия пропадут даром.

Когда Чунчжа сделала первый шаг, вес заплечного короба заставил ее покачнуться.

– Тебе уже восемнадцать, и ты очень сильная, – сказала мама, чтобы подбодрить дочь. – Даже сильнее, чем была я, когда впервые поднялась на Халласан.

– А если я споткнусь и упаду? – Чунчжа уже сомневалась, хорошее ли дело она затеяла. Собирать водоросли скучно, зато нетрудно.

– Тогда ты встанешь и продолжишь путь.

– А если я слишком задержусь в дороге и морские ушки испортятся?

– Тогда ты подведешь жену свиновода, а у нас грядущей зимой не будет свинины. А я стану считать тебя глупой девчонкой. Не говори о бедах, не то накликаешь их. Выброси эти мысли из головы. – Мама свистнула, чтобы невезение перешло с дочери на нее. Она повесила на шею Чунчже маленький кошелек и спрятала его под блузу. – Одна монета – вознице, две – констеблю ^[2] на перевале. Скажешь ему, зачем идешь, в точности повторив эту фразу: «Я доставляю улов хэнё из деревни Одинокий Утес свиноводу с фермы „Дом в облаках“». Если он попросит тебя показать, что в коробе, немедленно повинуйся.

Чунчжа кивнула. Ее внезапные опасения исчезли, сменившись волнением, связанным с самостоятельным выходом за пределы деревни.

– Не забудь передать жене старшего сына мои поклоны, а также извинения. – Мама закусила губу. – Будь начеку. Если увидишь что-нибудь подозрительное, сойди с дороги и постарайся, чтобы тебя не заметили.

– Что значит – подозрительное, омман? – спросила Чунчжа, пытаясь подтянуть носок, но объемистый короб за плечами мешал ей.

Мама притворилась, будто поправляет веревки, которыми был перетянут короб. Буквально на днях националистские солдаты ^[3] совершили нечто невообразимое, войдя в пультхок, пока ныряльщицы грелись у костра. Ухмыляющиеся мужчины находились внутри, пока сгорбленная старуха не прогнала их палкой, бормоча что-то себе под нос. Если бы мужчины поняли, чтó она говорит, им стало бы не до смеха, ведь она прокляла их на древнем языке, которого жители материка не знали. Женщина развязала и снова завязала узел. Она и помыслить не могла, что вспомнит добрым словом японских негодяев ^[4]. Те никогда не запятнали бы себя вторжением в скромное женское пристанище.

– Просто внимательно наблюдай за всем, что тебя окружает. Не отвлекайся. Ты же не хочешь случайно наткнуться на горе на змею или кабана.

Мама направила Чунчжу в сторону большой дороги. Ее прощальное напутствие служило одновременно памяткой и талисманом, призванным избавить дочь от забывчивости и бед:

– Пусть ноша покажется тебе легкой, пусть твои шаги будут уверенными. Ты поднимешься по горной тропе, миновав два пансатхапа. Когда доберешься до тольхарыбана, польешь содержимое короба, памятуя о том, что ты почти на месте. Поторапливайся. Тебя встретит кто-нибудь из семьи свиновода. Ты останешься на ночь, а завтра вернешься домой с откормленным поросенком.

Когда Чунчжа закрыла деревянные ворота на главном въезде в деревню, на западе небосклона еще мерцали ночные звезды. Она прислонилась к стене, чтобы вытащить застрявший в подошве сандалии камешек. Ноги у нее уже подкашивались. Короб оттягивал плечи, и девушке пришлось напомнить себе, что она хэнё – женщина, которая сильнее большинства мужчин.

Тропинка, соединявшая деревню с шоссе, по мере приближения к асфальтированной дороге постепенно расширялась. Чунчжа замедлила шаг, надеясь, что вскоре мимо проедет какой-нибудь отзывчивый фермер на повозке. Шагать в соломенной обуви по земле было не так уж трудно, но на твердой поверхности ноги ощущали каждую трещинку и бугорок.

Почувствовав дискомфорт, Чунчжа вспомнила, что надо топнуть ногой и плюнуть на асфальт, как всегда делала бабушка, оказываясь на дороге, построенной японцами. Бабушка рассказывала, что в ее детстве на Чеджудо все ходили пешком или ездили на лошадях по грунтовым олле. «Дорога с одного конца острова на другой занимала несколько дней, но это было чудесное путешествие, которое мы совершали по особым случаям. Мы запасались едой и навещали друзей и родственников, живших в деревнях по пути. У каждой олле имелся свой дух-хранитель – особое дерево, камень или ручей, которому мы молились или оставляли рядом с ним небольшие подарки, например цветы или орехи. Когда явились япошки, они разровняли бульдозерами и заасфальтировали большинство древних пешеходных троп, проложенных нашими предками тысячу лет назад. Современные дороги лучше, говорили япошки. Всем будет проще путешествовать. Ха! Хорошие дороги и всякие сооружения, которые они использовали, лишь облегчили этим кровопийцам возможность грабить нас».

К тому времени, когда на шоссе появилась первая повозка, над посветлевшим горизонтом висели лишь Полярная звезда и горбатый месяц. Небо на востоке стало бледно-сиреневым, расчерченным оранжевыми полосами, а гора Халласан напоминала расплывчатый силуэт женщины, наслаждающейся отдыхом. В этот ранний час Чунчжа почти въяве видела, как дышит богиня горы, как вздымается и опускается ее грудь, когда она потягивается, как ее длинные волосы каскадом устремляются к морю.

Девушка замахала руками, чтобы привлечь внимание возницы.

– Вы направляетесь к горному перевалу, господин? – Чунчжа надеялась, что ее поклон, несмотря на сковывавшую движения поклажу, выглядел вполне почтительно.

Возница помотал головой и подстегнул лошадь. Девушка пролепетала что-то вслед удаляющейся повозке. Ни здравствуйте, ни до свидания! С подобной грубостью она еще не сталкивалась. О чужаках на острове ходили разные истории; теперь и она обзавелась своей собственной.

Несколько минут спустя из-за поворота показалась еще одна повозка. Однако облегчение Чунчжи сменилось разочарованием, когда она увидела, что рядом с возницей уже сидит пассажир. Она едва волочила ноги, а короб становился все тяжелее.

Поравнявшись с девушкой, повозка замедлила ход. Пассажир обратился к Чунчже необычайно глубоким, звучным голосом:

– Прошу прощения, юная госпожа, но куда вы идете с таким огромным коробом?

На добром лице молодого монаха играла улыбка. Он был одет в те же широкие полотняные штаны и рыжую рубашку, что носили все мужчины на Чеджудо, только голова у него была гладко выбрита.

Прежде чем заговорить, Чунчжа в знак уважения склонила голову.

– Доброе утро, сыним. Я иду на ферму «Дом в облаках», чтобы доставить морские ушки из деревни Одинокий Утес.

– Какое чудесное совпадение! – просиял монах. – Я направляюсь в ту же сторону.

Он повернулся к вознице, но не успел задать вопрос, как тот оборвал его:

– Не, моя кляча всех троих так далеко не увезет. Да еще с этаким грузом, что у нее за спиной!

Улыбка монаха ничуть не потускнела.

– Понимаю. Тогда один из нас должен сойти с повозки, чтобы помочь этой юной девице с тяжелой ношей.

Возница фыркнул:

– Ну уж не я. Это моя повозка и моя лошадь!

– Тогда сойти придется мне. – Монах взял свой посох, суму и поблагодарил возницу, вручив ему мелкую монету. – Желаю вам счастливого пути, господин.

Он слез с повозки и, улыбаясь, кивком предложил свое место Чунчже.

Девушка была польщена великодушием молодого монаха. Если она сядет в эту повозку, то наверняка доберется до горы вовремя. Задержка будет стоить ей не только поросенка, но и моллюсков, а значит, у нее нет другого выбора, кроме как принять это предложение. И все же невежливо соглашаться слишком быстро.

– Вы чересчур добры, господин. Но я никак не могу занять ваше место. Уверена, что скоро появится другая повозка.

Монах поднял руку, и лицо его расплылось в широкой улыбке:

– В отличие от вас, молодая госпожа, у меня нет тяжелой поклажи, которую нужно доставить до места назначения прежде, чем солнце поднимется слишком высоко. Как вы и сказали, скоро наверняка появится еще одна повозка.

Из приличия Чунчжа продолжала колебаться. Она попыталась поклониться, забыв, что делать это ей мешает короб. Тогда девушка как можно ниже склонила голову.

– Большое вам спасибо, господин. Спасибо!

Монах помог Чунчже забраться в повозку. Как только она устроилась, возница крикнул лошади «пошла!», и та, бодро взмахнув хвостом, тронулась с места. Чунчжа помахала монаху, который в ответ поднял свой посох и улыбнулся.

Когда повозка отъехала, девушка повернулась к вознице:

– Это самый добрый монах из всех, кого я встречала!

– Он не такой чванливый, как остальные. – Мужчина почесал за ухом. – И не говорит загадками. Хотя вообще-то болтал много. Ты ведь не собираешься прожужжать мне все уши, а?

– Нет, господин.

– Хорошо. Мне надо следить за дорогой. В наши дни, когда из-за любого дерева или камня того и гляди кто-нибудь выскочит, надо быть начеку.

Чунчжа вспомнила мамино предостережение.

– На дорогах нынче опасно? – спросила она.

Возница задумался.

– Не то чтобы опасно. Скорей чуднó. Много всяких странностей.

– Вроде той повозки, что проехала мимо меня как раз перед вами! – Чунчжа не упустила возможность поделиться своим негодованием. – Возница даже не приостановился, когда я махнула ему рукой. Увидев меня, он помчал еще быстрее, точно не хотел, чтобы его заметили.

– Этот ублюдок чуть не столкнул меня с дороги. – Фермер сплюнул. – Моя лошадь едва не охромела. Никаких манер! Определенно неместный. Поневоле задумаешься, что это он замышляет, рыская по окрестностям будто крыса.

Мужчина какое-то время брюзжал, после чего разразился последней вспышкой гнева.

– Проклятые чужеземцы даже берут с нас плату за пользование нашими собственными дорогами! Они ничем не лучше японских кровопийц. – Он снова сплюнул. – Да, кстати, у тебя есть деньги, чтобы заплатить на перевале?

Чунчжа показала на кошелек у себя на шее:

– Да, господин. И вам тоже.

Удовлетворившись этим ответом, возница до конца поездки больше не сказал Чунчже ни единого слова.

Когда они приблизились к предгорьям Халласана, лоскутные поля равнин сменились лесами, в которых росли нежно-зеленые клены и цветущие вишни. Подъехав к просвету между деревьями, где шоссе пересекала грунтовая дорога, повозка резко остановилась. Фермер спрыгнул с телеги, удивив Чунчжу, которая решила было, что он хочет помочь ей слезть. Вместо этого мужчина углубился в лес, где долго и громко мочился.

У въезда на перевал под цветущим вишневым деревом, съежившись, спал констебль в зеленой форме. Порыв ветра с горы всколыхнул распустившиеся цветы, которые обрушились на спящего человека ливнем. Бледно-розовые лепестки покрыли его густую шевелюру и пистолет, покоившийся в скрещенных на груди руках. На земле валялась зеленая шляпа, наполненная розовыми цветами. Сквозь жужжание насекомых и щебет птиц пробивался храп констебля. Приближаясь к спящему, Чунчжа беспрестанно отмахивалась от крошечных созданий, мельтешивших в воздухе.

– Господин?

Хруст гравия под колесами отъезжающей повозки заглушил ее шепот.

Констебль повел носом, на который упал цветок, но храп его отнюдь не сделался тише.

Чунчжа сглотнула и повысила голос:

– Господин! У меня плата за проезд.

Тормошить незнакомого мужчину она не осмелилась, а поскольку он по-прежнему не отвечал, Чунчжа решила тихонько прокрасться мимо. Но как только она сделала шаг за спину свернувшегося клубочком человека, тот выбросил вперед руку и вцепился в ее белый носок.

– Куда это ты навострилась, не заплатив за проход?

Констебль потянулся за шляпой и надел ее, осыпав голову новой порцией лепестков. У него был сильный материковый акцент, вероятно сеульский.

– Я не хотела вас будить, господин. Деньги у меня есть, вот они. – Чунчжа показала на кошелек у себя на шее.

Мужчина хмыкнул, поднимаясь на ноги. Девушка не могла отвести от него взгляда. Она никогда прежде не видела такого огромного брюха.

Констебль убрал пистолет в кобуру и, подтянув штаны, обошел Чунчжу кругом. С его волос и бороды сыпались лепестки.

– Собиралась тайком проскочить мимо меня, да? – Он рыгнул, смазав эффект грозного тона.

– Нет, господин. Я подумала, что смогу расплатиться с вами на обратном пути. В конце концов, это единственная дорога назад.

– Что у тебя в коробе? Оружие для коммунистических мятежников, что прячутся в горах? – Глаза, смотревшие на нее из-под буйной шевелюрой, сузились.

Прежде чем произнести то, что велела сказать мама, Чунчжа глубоко вдохнула.

– Я доставляю улов хэнё из деревни Одинокий Утес свиноводу с фермы «Дом в облаках».

Констебль сглотнул и почесал выпирающее брюхо.

– С какой стати я должен верить?

– Вы можете заглянуть в короб, господин.

– Что там? – буркнул мужчина.

– Водоросли, господин. И морские ушки.

Губы констебля, прятавшиеся в густой бороде, дернулись.

– Морские ушки – единственная отрада этого захудалого острова. Это все, что у тебя есть? Только водоросли и моллюски?

– Мне снять короб, господин, чтобы вы могли взглянуть?

– Само собой.

Чунчжа подавила вздох и начала развязывать веревки, которыми деревянная рама крепилась к ее телу.

Констебль протестующе поднял руку.

– Я не желаю тратить целый день, наблюдая, как ты снимаешь свой короб, а потом помогая тебе опять взвалить его на спину, – проворчал он. – Проклятые деревенщины считают, что у меня полным-полно времени. Просто заплати пошлину.

Чунчжа открыла кошелек, висевший на шее, и достала оттуда две монеты, которые констебль нетерпеливо выхватил у нее из пальцев и, прежде чем спрятать, внимательно изучил.

– Когда назад собираешься?

– Завтра утром, господин. Я буду возвращаться с поросенком.

– Свинина – еще одна штука, которую у вас на Чеджудо отлично готовят. – Выражение лица констебля смягчилось. – Но таких вкусных бараньих ножек, как у моей мамы, я тут покамест не нашел. – В животе у него заурчало, и он махнул девушке, чтобы проходила. – Что ж, ступай. Иди.

– Не хотите ли пиндэттока, господин? – поддалась внезапному порыву Чунчжа. – Я могу поделиться.

Она достала из поясной сумки матерчатый сверток и развернула его. Внутри обнаружились два толстых пшенных блинчика с начинкой из моркови, репы, зелени и яиц.

– Это очень мило с твоей стороны. Работая на воздухе и охраняя дорогу, можно ужасно проголодаться.

Констебль взял тот из двух блинчиков, что был толще. Он откусил большой кусок и стал с чавканьем пережевывать, пока Чунчжа заворачивала оставшийся блинчик и убирала его обратно. Кусочки блинчика валились у него изо рта, прилипая к бороде и усам.

Мужчина схватил Чунчжу за руку и с набитым ртом пробухтел:

– Вкусно. Действительно вкусно. Сама готовила?

– Нет, моя мама.

– Она живет поблизости?

– В деревне Одинокий Утес, господин.

– Как считаешь, согласится она продавать еду оголодавшему полицейскому вроде меня?

– Я узнаю у нее, господин, когда вернусь домой.

– Непременно узнай. Скажи ей, пусть спросит констебля Ли в военном комиссариате Согвипхо.

Чунчжа снова поклонилась.

– Мне уже пора, господин, – проговорила она. – Если я не поспешу, морские ушки погибнут.

– Ну так беги! – подтолкнул ее мужчина. – Ты что ж думаешь, это светская беседа?

Девушка пустилась быстрым шагом, чтобы наверстать упущенное время. Но тут же остановилась, потому что констебль крикнул ей вслед:

– Погоди! Как зовут твою мать? Я найду ее, если ты забудешь передать!

– Го Сукчжа.

И констебль махнул девушке, отпуская ее.

Чунчжа щурилась на солнце. Воздух быстро нагревался, и после обеда в пути она потеряла счет времени. Над головой кружили черные дрозды, пронзительно крича: «Ва-ва, ва-ва!» Заслышав журчание ручья, девушка пробралась к нему между деревьями, сняла короб и стала полными пригоршнями пить воду. Прежде чем снова взвалить на себя ношу, она ополоснула лицо и шею.

Широкая пешеходная дорога, сперва пологая, петляя между вечнозелеными растениями, становилась круче и ýже, лишалась гладкой, утоптанной поверхности и все больше походила на едва заметную тропу, проложенную дикими животными. Короб якорем тянул Чунчжу вниз. По ее спине струйками стекал пот, раздражая кожу, до крови натертую веревками. В соломенные сандалии набивались песок и камешки.

Чунчжа с кряхтеньем продолжала идти вперед, не обращая внимания на боль в ногах и головокружение, вызывавшее у нее желание лечь и уснуть. Она полностью сосредоточилась на сохранении темпа и, когда прямо ей в лицо метнулась звериная морда со взъерошенной шерстью, от неожиданности даже не успела испугаться.

Кабан? Чунчжа отшатнулась, приготовившись к мучительным ударам копыт и клыков.

Тяжелый короб с глухим стуком врезался в дерево, смягчив столкновение. Зажмурившись, Чунчжа закрыла лицо и грудь. Сама виновата, надо было помнить наказ матери и быть начеку.

– С тобой все в порядке?

Сначала девушка подумала, что это зверь заговорил с ней человеческим голосом, как в сказках, которые рассказывала бабушка. Чунчжа посмотрела сквозь пальцы. Перед ней стоял большой рыже-белый пес. Он смотрел на девушку снизу вверх, высунув розовый язык.

– Что ты сказал? – Чунчжа уставилась на пса, который, услышав ее голос, закрыл пасть и склонил голову набок.

– Моя собака ничего не говорила.

Из зеленого полумрака вышел рослый юноша с посохом. Он удивленно приподнял густую бровь. Его вихрастые, коротко стриженные волосы были перехвачены налобной повязкой ученого человека – мангоном. Если не считать этой черной повязки, он был одет как любой другой мужчина на Чеджудо – в широкие штаны и рубаху цвета засохшей грязи.

– Ты кто? – насторожилась Чунчжа.

Вид у этого неказистого юноши был настолько странный, что он вполне мог оказаться горным злым духом, тотчебби, который украдет у нее короб и будет издеваться над нею. Ну почему эти дурацкие мысли так и лезут в голову! Мама была права: своей глупой болтовней она накликала беду.

– Меня зовут Ян Суволь. Рад познакомиться, – сказал юноша и церемонно поклонился.

Изъяснялся он складно, как настоящий грамотей. Нос у него был крупный и кривой, точно решивший на полпути изменить направление, а подбородок имел форму лопаты. Когда он улыбался, глаза его почти исчезали за щеками.

Улыбался он или ухмылялся? Чунчжа нахмурилась, убедившись, что не может сдвинуться с места.

– Твоя бестолковая псина не должна носиться где попало и пугать людей.

Девушка попыталась было сделать шаг, но короб не сдвинулся с места. Юноша скрестил руки на груди и ухмыльнулся еще шире.