Есть что-то очень американское в улыбке Мэриголд – она широкая, быстрая, оптимистичная. Так и представляется на фоне развевающийся звездный флаг, слышится запах яблочного пирога. Улыбка Уита похожая. А у Каина другая. Медленная, с каплей иронии, почти не размыкая губ. Тем не менее во время разговора все трое улыбаются – вот оно, наше отличие, думаю я. Австралийцы не умеют улыбаться и говорить одновременно – конечно, если не пытаются лгать. Тогда улыбка появляется невольно – это признак лжи.

– О чем размышляешь? – спрашивает Каин, разглядывая меня с любопытством.

Я рассказываю.

– Ух ты! Откуда взялась такая мысль? – Мэриголд явно не понимает, обижаться ей или нет.

– Извини… это писательское.

– Интересно. – Продолжая изучать меня, Каин наклоняет голову, и я тут же улыбаюсь. – А как ты понимаешь, когда врет американец?

– Не знаю. Может, вы не умеете врать?

Теперь охранник смотрит на нас со злобой. Очевидно, ему не нравится наше праздношатание, и, возможно, он услышал наш разговор. Одновременно мы одариваем его улыбками.

– Можем зайти в какую-нибудь бургерную у площади, – предлагает Уит. – Научим Фредди нормально улыбаться на случай, если ей придется устраиваться в «Макдоналдс».

– Я писатель, – отвечаю. – Так что вероятность не маленькая.

В это время дня в Бостонской бургерной на Бойлстон-стрит тихо. Заведение открылось всего пару минут назад, а время обеда, сулящее толпы, еще не пришло. Мы занимаем стол и заказываем луковые кольца с начос.

Мэриголд тут же интересуется, как поживает Девушка с Фрейдом.

– Придумала для нее любовный интерес? Нужен кто-нибудь жутко сексуальный. Она не станет довольствоваться обычным мужчиной… У него должны быть перспективы и портфель акций.

– Серьезно? – Удивительно, что Мэриголд – девушка с татуировками и пирсингом – выставляет такие традиционные, даже финансовые требования.

Она пожимает плечами:

– Сердцу не прикажешь.

Я бросаю взгляд на Уита с Каином. Никто из них не комментирует происходящее.

После еще нескольких вопросов от Мэриголд я рассказываю о романе, который начала писать. Обычно на этом этапе я не делюсь своей работой, но эта история начинается с группы людей, объединенных криком, так что в данном случае поделиться кажется правильным, даже необходимым делом. И мною овладевает вдохновение. Мне хочется разговаривать о книге, обсуждать возможные сюжетные повороты. Уит и Мэриголд тут же делятся своими мыслями. Мэриголд болтает с энтузиазмом, Уит вставляет шуточки. Комментируя историю, они подбрасывают мне идеи для диалогов. Каин говорит медленно, с определенной целью: спрашивает о повествовании, времени, сюжетных арках. Его вопросы придают форму облаку слов, возникшему у меня в голове. Его интригует мой метод – тот факт, что я не продумываю сюжет заранее, но в его голосе нет осуждения, и я пытаюсь объяснить свой метафорический автобус и не выглядеть при этом сумасшедшей.

Каин показывает свой сюжет – сложную блок-схему, которую он составил на ноутбуке, – и объясняет лейтмотивы и побочные линии, идущие от завязки. В блок-схеме есть что-то прекрасное. Она словно паутина, свитая, чтобы поймать историю. Я очарована ею, и мне несколько жаль, что моя работа не начинается с таких прекрасных узоров.

Книга Каина рассказывает о бездомном мужчине по имени Айзек Хармон, который обитает у Бостонской публичной библиотеки. Из человечного сердца романа вырастают ниточки предыстории, самопознания, комментарии о состоянии нашего общества. Его план описывает узлы, места, где одна ниточка встречается с другой, где они сплетаются воедино или вновь разрываются. Я спрашиваю о первоисточнике его истории, где он нашел Айзека Хармона, вокруг которого и вьется паутина.

– В пятнадцать лет я убежал из дома. Оказался в Бостоне и пару недель жил на улице.

– Ты убежал? Почему? – спрашиваю я.

– Обычная подростковая мелодрама, – отвечает он. – Я продержался всего две недели. И то благодаря тому, что встретил Айзека. Он уберег меня от настоящих неприятностей и помогал с едой, чтобы я не погиб от голода до того, как решу вернуться домой.

– Родители, наверное, жутко волновались.

Он смеется:

– Нет, они думали, что я поехал отдыхать с другом. Злились, но не волновались. Так что мой «большой поступок» не оказал нужного эффекта. Но зато я встретил Айзека.

– Вы еще общаетесь? – спрашивает Мэриголд.

Глаза Каина на мгновение темнеют. Какое-то время он думает, затем отвечает:

– Он звонил мне иногда. Мы встречались, я угощал его бургерами. Мы разговаривали. Пять лет назад он погиб.

– Мне жаль. – Я инстинктивно понимаю, что речь не о случайной смерти.

– Как он погиб? – тут же спрашивает Уит, будто интересуясь, где Каин купил свои ботинки.

– Его закололи ножом.

– Ох, черт! – вырывается у Уита.

– Его убили? – Мэриголд скорее заинтригована, чем шокирована.

Каин кивает:

– Полиция, похоже, верит, что это была междоусобица. Я знаю только потому, что у Айзека в кармане нашли бумажку с моим номером и адресом. Полицейские решили, что я его родственник.

Уит качает головой:

– Сурово, дружище.

– Получается, книга об Айзеке? – осторожно спрашиваю я, не уверенная, что Каин хочет об этом говорить. Да, он об этом пишет, но слова записывают в одиночестве. Это личное. И у тебя есть время подготовиться к тому моменту, когда читатели узнают твои мысли.

– В каком-то смысле да. – Он кладет ложку фасоли и сыра на слишком маленький чипс. – Часть про него, часть про меня, а часть я просто выдумал.

– Волшебная формула, – говорю я.

Каин улыбается мне, и я вновь отмечаю, какой же он красивый.

– Его нашли? Человека, который убил твоего друга? – Мэриголд все любопытно.

– Нет.

– Как грустно. – Мэриголд смотрит на него пристально. – Тебя это беспокоит?

Каин задумывается над вопросом.

– Наверное. Но больше меня беспокоит, что он умирал мучительно, один, в холоде. – Он скрещивает руки на груди. – Айзек бывал… грозным. Его убийца мог испугаться, а может, был под кайфом или просто зол. На улицах полно испуганных, больных и злых людей.

Мне становится интересно, что же он успел увидеть за те две недели. Но я не спрашиваю. О таком человек должен рассказывать, когда захочет сам.

– В домах тоже полно испуганных, больных и злых, – отмечает Уит.

Каин бросает на него быстрый взгляд.

Уит морщится:

– Прости, дружище, я не то имел…

– Нет, ты прав. – Он печатает что-то на ноутбуке. – Хорошая фраза. Не против, если я ее использую?

Я смеюсь.

Каин тыкает в меня пальцем поверх экрана:

– Не притворяйся, что так не делаешь. Я, по крайней мере, спрашиваю разрешения.

Мэриголд ставит локти на стол и подпирает подбородок руками.

– Так что мы будем делать с Кэролайн Полфри?

– В смысле – что будем делать? – удивляется Уит.

– Ну, мы же не можем притворяться, что ничего не произошло. В нескольких футах от нас убили человека. Это все меняет.

Уит осторожно берет луковое кольцо, покрытое сыром и сладким соусом барбекю.

– Если что-то и заставит нас раскрыть свои супергеройские персоны, это оно.

– Мэриголд, в тот день в зале Бэйтса было много людей, – мягко добавляет Каин.

– Мне просто кажется неправильным ничего не делать. Мы ведь слышали, как она умирала. – Мэриголд отвечает совершенно искренне.

– Не понимаю, что мы можем сделать, – признается Каин.

– Что, если убийцу Кэролайн никогда не найдут? – Голос Мэриголд дрожит. – Мы слышали, как она кричит. Кричат о помощи, и мы слышали, как она кричит.

* * *

Дорогая Ханна!

Читается хорошо. Мне кажется, я узнал персонажей достаточно, чтобы заинтересоваться историями их жизней. Думаю, ты добилась идеального баланса. В них проглядывает нечто большее, чем было изначально. И мне вновь понравилась последняя строка. Она запоминается и пугает – особенно если раньше слышал, как люди кричат.

Небольшая проблема с терминологией. Американцы обычно не говорят «спать на улице». Это понимают из контекста, но такое странно слышать от персонажа-американца. Хотя термин неплохой: не такой печальный, как «быть бездомным». Подразумевающий возможность перемен.

Относительно твоего вопроса о расстоянии между Гарвардом и Бостонской публичной библиотекой: да, его можно пройти пешком. Если ты немец. Все остальные сядут в такси, «Убер» или автобус. Если автобус, то под номером 57 или 86. Если метро, то по Зеленой линии до Парк-стрит (это остановка через дорогу от библиотеки на перекрестке Бойлстон и Дартмут), с пересадкой на Красную линию до Гарвардской площади. Возможно, пишу слишком подробно, но лучше я сообщу слишком много, чем слишком мало.

Значит ли это, что площадь Копли станет центром действия твоего романа? Мне нравится, что ты отвела персонажей в бургерную на Бойлстон, хотя рядом есть множество других забегаловок. Прикрепляю список не особо дорогих. Также знай, что на площади есть две церкви – Троицы и Старая Южная. Могу предположить, что панихиды по Кэролайн могли проходить в любой из них или сразу в обеих. Прикрепляю несколько фотографий. Дай знать, если нужно сфотографировать интерьеры.

В зависимости от времени года твоя четверка может встречаться у фонтана на площади или в отеле «Фейрмонт», но обеды там очень дорогие.

Мне любопытно, как ты будешь двигать историю. Пока у персонажей нет особых причин заниматься расследованием. Когда я прочитал, что Кэролайн Полфри работала в газете, я на секунду подумал, что Каин мог ее знать или, может быть, она брала у него интервью, но ты, кажется, решила не двигаться в этом направлении. Или все же решила? Извини, не хотел сомневаться в твоей истории. Прими это за комплимент: я уже вовлечен в повествование.

Нет ли новостей о том, приедешь ли ты в США? Мне очень приятно и даже весело быть твоим человеком в Бостоне, но встретиться с известным автором лицом к лицу невероятно поможет моей репутации!

Теперь к моим новостям: оказывается, моя старая университетская подруга играет в теннис с Александрой Гейнсборо, литературным агентом. Диана пригласила нас обоих на ужин. Возможно, я смогу убедить мисс Гейнсборо взглянуть на свой опус. Признаюсь, я немного нервничаю. Вполне вероятно, что бедной девушке до смерти надоели отчаявшиеся писатели, которые кидаются на нее во время еды. Как можно провернуть подобное и не потерять лицо, особенно когда я готов на коленях умолять ее дать шанс моему роману? Не беспокойся, я не стану падать на колени… если не придется. Иными словами, скрести за меня пальцы.

С осторожным оптимизмом

Лео