5

Через день нас Муса к себе позвал. Учителя, Ивана Никитича и меня.

Он только что со святой могилы вернулся, рассказать, наверно, хотел, похвастаться. Правда, на обратном пути его ветер пробрал, Муса заболел, чем, конечно, испортил себе впечатление от поездки. С ветром лучше не шутить.

Хотя Муса был болен, но выглядел хорошо, святые места ему на пользу пошли. Про детей перестал шутить. Значит, надежда в человеке загорелась.

Марьям, его супруга, тоже повеселела. Даже рассмеялась один раз. А что? Глядишь, их молитвы и дойдут куда надо. Люди еще не старые; может, успеют покачать люльку.

Муса, взволнованный, сидел, прислонившись к стене. Расспросил, какие тут события творились в его отсутствие.

История с водой и трактором его возмутила.

– Может, – говорил он, вытирая тряпкой лоб, – эта вода действительно отравленная, но нельзя ее у людей прямо из кармана вырывать!

– Ну уж прямо – отравленная, – усмехался Иван Никитич. – Это Председатель у нас отравленный. От него отрава и идет. А вы его еще облизываете в разных местах…

– Нет, Никитич, – возражал Муса. – Это всё не Председатель, а Участковый виноват. Такой он ненасытный к материальному благополучию. С моим двоюродным братом в одном классе учился, к моему деду домой ходил, его как гостя там всё обнимали-кормили… а ему всё мало. Если у человека сердце волка, его на трон начальника сажать нельзя.

– Да брось ты – сердце волка! Сердце овцы у него, я же его знаю. Волком и не пахнет. Обычный местный парень. Ну да, держится за свои погоны, хитрует. Тут ему еще жена, наверно, в уши свои претензии шепчет…

– Да, Ханифа – это, конечно, его главнокомандующий, – согласился Муса. – Что говорить… Жена – пила на всю жизнь!

– Ну уж, кому бы жаловаться. Твоя-то Марьям – кусок золота.

Марьям, которая как раз ставила чашки, улыбнулась.

– Да… – Муса снова вытер испарину. – За водой она вечером идти хочет. Когда стемнеет. Воды у нас совсем мало. К бывшей библиотеке, где Председатель себе запасные баки сделал. Оттуда, слышал, вечером люди воду тайком носят.

– Это опасно, Муса-акя, – сказал Учитель. – У меня ведро воды осталось, поделиться могу.

Мы тоже сказали, что хоть каплю, а пополам разделим.

– Да я сам бы сходил, только не могу… – отказывался Муса. – Встану – земля под ногой сразу кружиться начинает, как на глобусе.

– Два раза схожу, Председатель нищим не станет, – снова улыбнулась Марьям.

– Ну уж, нищим, – сощурился Иван Никитич. – Да на этого куркуля хоть сам Али-Баба и его сорок разбойников напади – а нищим не сделают! Всё разворовал, развалил и еще дань собирает.

Муса покачал головой:

– Эх, Никитич… Горький у тебя язык. Всю жизнь здесь с нами живешь, а наших простых вещей не понимаешь! Начальник – он от Бога. Если начальник плохой, значит, Бог о тебе помнит, тебя из космоса наблюдает, испытать хочет…

Иван Никитич только усмехнулся, а Муса с разговора о Боге и начальнике перешел на свое путешествие и разные красочные впечатления. Рассказывал он возбужденно, его длинные пальцы так и мелькали в воздухе.

Святой, к которому ходили Муса и Марьям, похоронен в горе; там – колодец. Не прямой, а с какими-то извилинами. Бросаешь ведро в колодец, оно там по разным извилинам грохочет, пока до воды не доберется. Ведро воду наберет… Потом медленно-медленно его снова по этим извилинам поднимаешь, и молитву про себя читать надо. Потому что ведро под разным наклоном оказывается, а вода к нему не приклеена – понятно, выливается. Вот так вытягиваешь ведро, смотришь в него; люди вокруг толпятся, тоже туда от любопытства смотрят. И насколько ты хороший человек, настолько ведро полное. И эту воду выпить надо.

– И насколько у тебя полное было, Муса? – спросил Никитич.

– Не хочу хвастаться, друзья… И у меня, и у Марьям-хон – почти полное ведро вышло, еле выпили!

Мы засмеялись.

– Ну, это я тебе и безо всякого ведра мог сказать, – похлопал Мусу по плечу Иван Никитич, – что ты хороший парень… только в Председателя очень влюблен.

Снова смех.

– А у одного парня там, я видел… – рассказывал Муса. – Такой, зажиточный парень, ботинки качественные, перстень солидный… Так у него почти пустое ведро вернулось. Две-три несерьезные капельки на дне болтаются… Он от стыда сразу убежал, бедняга.

– Да, – посмеивался Никитич. – А у нашего Председателя и ведро бы назад не вернулось. Или ведро бы пришло, а в нем гадость какая-нибудь сидит: «Привет, Председатель!»

– Царевна-лягушка, – смеялся я.

– Какая лягушка! – возмутился Муса. – Говорю вам, что святое место. Там эта святость так чувствуется, кажется – прямо из воздуха ее вынимать можно. И люди, которые там за могилой смотрят и приходящих приветствуют, – святые люди… Один из них, кстати, так на вас, Учитель, похож – у меня чуть тюбетейка не свалилась! Смотрю, думаю: вы – не вы? Марьям-хон тоже очень удивилась, говорит: может, у нашего Учителя здесь брат-близнец работает, а мы не знали, он бы нам помощь оказал, покровительство…

И посмотрел на Учителя.

Нет, у него нет близнецов.

– Что ж, – заметил я, – науке и газетам такие вещи известны. Называется «раздвоение личности». Например, одна моя личность сейчас здесь с вами беседы ведет, а вторая – где-нибудь в столице сосиску ест.

– А еще, – продолжал Муса, не заинтересовавшись разговором о двойниках и сосиске, – нам бесплатно дали духовные книги… Марьям! Марьям-хон!

Марьям разложила перед нами книжки.

Они были тонкие, какого-то простоватого вида. Я рассеянно пролистал парочку. Кое-где – шрифт арабский. И зачем людям столько алфавитов?

– Это всё про святых суфийских, – говорил Муса. – Один, кстати, тут у нас бывал, тот самый…

– Странная книжка, – сказал я. – Название необычное. «История ада».

– Как? – переспросил Муса.

– «История ада». И автора нет.

– Я не заметил ее, – сказал Муса.

– Она в другую вложена была… И обложка самая обычная, ничего потустороннего не нарисовано.

– Может, это тот самый суфий, который там похоронен, написал? Много страниц?

– Всего десять.

Я посмотрел на Учителя. Он снова был где-то в своих отдаленных мыслях, словно оставил это улыбающееся тело вместо себя.

Не помню, кто предложил прочесть эту книжку. Может, Муса. Может, Иван Никитич, который интересовался историей и читал разные книги про русских царей, их победы и любовниц.

Читать вслух пришлось мне.

Там было много богословских изречений, которые я пропускаю.

А суть у книжки такая, что у ада тоже есть, оказывается, своя история. И развивалась она одновременно с историей человечества и прогрессом техники.

Говорилось, что история ада – это как бы подкладка человеческой истории.

Потому что самого ада как специального места для грешников, оказывается, нет. Всё это давно делается на Земле.

– Это как же… – пробормотал Муса и начал тереть глаза.

Иван Никитич, почувствовав подкоп под авторитеты, хитро прищурился.

Я продолжил чтение.

История ада, говорилось в книжке, имеет три части: прошлое, настоящее и будущее. Как и история людей.

Прошлое и настоящее – это Огненный ад.

Он возник с низвержением Адама и его супруги из рая, после чего Адам стал добывать огонь. Первый огонь был чистым, чистым был очаг, чистым пламя свечи. В этом огне горел только воздух.

Но уже при правнуках Адама пламя не было чистым. В нем незримо горели души умерших, искупая совершенные при жизни проступки. Свеча, пожар, печь горшечника или хлебопека – все эти полезные для человечества вещи стали одновременно полезными орудиями ада. Звуки огня – хруст, гудение и прочее – суть жалобы этих душ, терпящих страдание и убыток.

По мере того как росло число людей на Земле и совершенствовались орудия сжигания, разрастался и ад, поскольку для возрастающего числа грешников уже были тесны пламя масляной лампы или огонь в горне сельского кузнеца. Добыча и использование нефти открыли новую эру в истории ада. Каждый автомобиль успевает за день поджарить до двух тысяч грешных душ, скоростные автомобили – и того больше.

Оглянитесь вокруг себя, призывала книжка, и вы увидите, вы услышите… Вот горит электрическая лампа – кто там стонет на ее спирали? Вот проехал, вскрикнув, автобус… Зажглась, вздохнув, газовая горелка… История ада, его настоящее, совершается на наших глазах.

Но запасы горючего на Земле не вечны. Будущее – за Безводным адом. Некоторые называют его Сухим адом. Ибо в прошлом и настоящем воздушные тела грешников, намучившись на огне, спешат погрузиться в пресную воду, дабы утешиться. Соленая вода, из-за их греховности, их не утешает. По мере того как на планете будет оставаться всё меньше пресной воды, всё больше грешных душ будет обречено на Сухой ад.

– «И так – до Судного дня», – дочитал я и закрыл книжку.

– М-да… – сказал Иван Никитич. – Экология какая-то.

Мы посмотрели на горящую на столе керосиновую лампу и поежились…

– А «Истории рая» там, в книжках, нет? – спросил Никитич.

«Истории рая» не оказалось.

– Наверно, современный автор писал, – предположил я. – Двигатели знает.

– Мне отец, – сказал Муса, – говорил, что ад под землей находится, а вход в него – под нашей Баней. И я отцу своему верю.

– А мне понравилось, – усмехнулся Иван Никитич, – как автор про безводный ад изложил. Всё как у нас. Очень жизненно нарисовано. Как считаешь, Ариф?

Учитель сидел с каким-то удивительно мрачным лицом.

– Я… – вздохнул. – Я жалею… Человека, который эту книгу писал, жалею. Что он испытал – он ведь в свою душу заглянул! И расхохотался. На целую книжку. Это – святой хохот, но… Не стоило такую специальную книгу писать. Не так всё. Не так. Про добро и зло не написал – почему? Это же… главное! И еще – чудо. Зло побеждает добро, потому что зло сильнее, умнее, красивее добра, но происходит чудо, и зло оказывается в убытке. Чуда этот писатель не чувствует, одну только технику. Техника ему всё загородила… Напрасная книга!

Конец ознакомительного фрагмента.