Я села в самое большое кресло и стала ждать. Маленькие и изысканные настенные часы отсчитывали минуты.
Разглядывая картину, я заметила новую деталь: в тени дерева сидела женщина в платье василькового цвета, положив ногу на ногу. Я подалась вперед, чтобы рассмотреть получше, но тут открылась дверь и вошла мисс Пентикост.
Она была одета так же, как и три дня назад, – в костюм-тройку, явно сшитый для женщины, дополненный красным шелковым галстуком. В теплом свете ламп я различила подробности, которых раньше не замечала. Ей было лет сорок пять или чуть меньше. Высокие острые скулы грозили врезаться в глаза, крупные губы и слишком острый подбородок. Но больше всего привлекал внимание нос – не сказать чтобы крючковатый, но стремящийся к этому.
Волосы у нее были того темно-каштанового оттенка, который большинство женщин приобретают искусственным путем, но ее цвет точно был натуральным.
– Надеюсь, у вас была возможность помыться, – сказала она, устраиваясь в кожаном крутящемся кресле за столом.
– Да, спасибо.
– Вы поели?
– Со вчерашнего ужина ничего не ела, – ответила я. – Давали болонскую колбасу и сыр. По крайней мере, я думаю, что это была болонская колбаса. Я не присматривалась.
Она с отвращением сморщила нос.
– Миссис Кэмпбелл готовит обед. Жареную курицу. В этом доме мы предпочитаем мясо, происхождение которого можно определить.
– Мне вполне подойдет.
Это слабо сказано. После трех дней на тюремной пище и пяти лет в цирке жареная курица звучала как нечто фантастическое, а не просто еда.
– Помимо того, что вас де-факто морили голодом, надеюсь, в полиции с вами не обращались вопиющим образом.
Я никогда не слышала слов «де-факто» и «вопиющий» в бытовом разговоре, но сумела перевести их на нормальный язык.
– На меня кричали, тыкали в меня пальцем и обзывали мерзкой грязной лгуньей, – ответила я. – Но дубинками не размахивали.
Она кивнула.
– Хорошо. Простите, что так задержалась с вашим освобождением. Бюрократические проволочки, по крайней мере так сказали моему адвокату.
– Да, думаю, они рассчитывали, что я расколюсь и скажу, будто вы спланировали все это дело. Что бы это ни было за дело.
Она махнула рукой, словно отгоняя муху.
– Полиция иногда такое любит. Так и не усвоили, что корреляция не равнозначна каузальности.
На этой фразе мой внутренний переводчик сломался.
– Как-как?
– То, что я занимаюсь расследованием преступлений, не делает меня виновной в этих преступлениях. Совсем наоборот. Они зашли в тупик в этом деле, но благодаря мне произошел прорыв – я привела их прямо к покойному мистеру Макклоски. – Я пару мгновений поразмыслила над этой логикой. – Тип вроде него, проламывающий головы ради часов и бумажников, рано или поздно все равно очутился бы в тюрьме или в могиле. Вашей вины тут нет. – Она медленно и удовлетворенно кивнула. – Вот такая прагматичная философия. Возможно, чересчур мрачновато-оптимистичная.
– А, ну да. Конечно, – сказала я, будто поняла, о чем она говорит. – Так что насчет халтурки?
– Халтурки?
– Ди-Ди сказала, у вас есть предложение. И что я должна хорошенько подумать, прежде чем его отвергнуть.
– Что вы знаете о моей работе? – спросила она.
Вы должны понять, что предыдущие пять лет жизни я в основном каталась туда-сюда по стране, спала в трейлерах и грузовиках и получила довольно-таки уникальное образование. Но в него не входило регулярное чтение нью-йоркских газет.
Вы наверняка подумали: ну как эта деваха может не знать, кто такая Лилиан Пентикост? Самая известная женщина-детектив в городе, а то и в стране. Женщина, выследившая убийцу Эрла Рокфеллера. Раскрывшая личность Бруклинского мясника. К которой обратилась сама Элеанор Рузвельт, когда кто-то попытался на нее надавить.
На все это я могу ответить только одно: я способна с завязанными глазами вскрыть замок, пройти по канату в двадцати футах над землей, причем без страховки, и побороть мужчину в два раза крупнее меня. А вы?
Однако ей я ответила вот что:
– Я знаю о вашем занятии только то, что рассказали в полиции. Вы вроде как частный сыщик.
– Да, частный детектив.
– И люди платят вам, чтобы вы разгадывали загадки, когда полиция заходит в тупик.
– Обычно я беру дела, с которыми полиция не может справиться или по каким-то причинам не желает тратить на них время и усилия.
– Вроде убийства этого Маркела?
– Это был необычный случай. Маркел – мой знакомый, так что тут дело немного личное.
При этих словах она отвернулась. Что довольно показательно. И тут я впервые заметила, что ее левый глаз не в порядке. Он не был того же серо-голубого оттенка, как правый. И выглядел каким-то плоским, по-другому отражал свет. Позже я выяснила, что он стеклянный. За годы она поменяла несколько, и ни один не соответствовал ее цвету в точности.
– Так какое это имеет отношение ко мне? – поинтересовалась я.
– Как вы наверняка заметили, у меня есть некоторые физические ограничения.
– Ага, заметила. Это склероз, да?
– Рассеянный склероз. Вы очень проницательны.
– У меня была кузина со склерозом. Правда, ее состояние было хуже вашего.
Это мягко сказано. Когда я видела Лауру в последний раз, она проводила в постели больше времени, чем на ногах.
Мисс Пентикост мрачно кивнула.
– Да, врачи говорили, что у меня симптомы прогрессируют медленнее, чем у других. – Она бросила злой взгляд на прислоненную к столу трость. – Но все же прогрессируют.
В здоровом глазу мелькнуло нечто похожее на ярость. Мисс Пентикост глубоко вдохнула и медленно выдохнула, и это выражение исчезло.
– В моей профессии много стрессов, она изматывает и физически, и умственно. К несчастью, это усугубляет мое состояние. А значит, я часто слишком истощена, чтобы отвечать на письма, разговаривать с людьми и выполнять другие насущные обязанности. Миссис Кэмпбелл – великолепная кухарка и экономка, но в остальном ее способности ограниченны. И, честно говоря, ее воображение еще более ограниченно.
– Так для чего вы хотите меня нанять? – спросила я. – Работать секретаршей? Я ведь не умею печатать на машинке, у меня даже нет ни одной узкой юбки.
– Скорее помощницей, чем секретаршей, – ответила она. – Вы будете заниматься рутинной работой в офисе, но не ограничиваться его пределами. Как вы уже выяснили в ту ночь, немало работы, где придется побегать, хотя результат редко бывает таким кровавым. Что до административной части должности, то я уверена, что вы научитесь печатать. Судя по тому, что сказал мне мистер Хэлловей, у вас ясный ум и вы быстро схватываете. Что же касается дресс-кода, – продолжила она, – не вижу причин, почему бы в этом доме вам не носить то, что нравится. Лично я предпочитаю костюмы. Многочисленные карманы приходятся очень кстати. В обмен вы получите комнату и питание, а также оплату любых расходов на необходимое обучение. Жалованье будете получать каждые две недели.
Она назвала сумму, от которой у меня чуть глаза не выпали. Даже один платеж составит больше, чем все деньги, которые я когда-либо держала в руках. И все же, чтобы обналичить этот чек, мне придется порвать со всем, что меня окружало после побега из дома. С друзьями. С семьей. С моим миром. И перейти на работу к женщине, с которой я едва знакома.
– Почему я? Если из-за того, что я тогда сделала, просто дайте мне несколько баксов, и мы в расчете. Вы наверняка можете найти кого-нибудь получше. Людей, которые точно знают, как делать то, что вы просите.
Она ответила только через десять секунд. Мисс Пентикост не из тех, кто разбрасывается словами, и частенько заставляет людей ждать, пока сидит с каменным лицом, задумавшись над ответом.
– Наверное, вы правы, – наконец сказала она. – Но я привыкла доверять своему чутью. Сначала – увидев вашу способность наблюдать и действовать, а потом – услышав о ваших особых талантах и умении учиться, я решила, что вы именно та, кто мне нужен.
В общем, да, наверняка были более подходящие для этой работы люди, но я справлюсь. Предложение звучало привлекательно, но чуточку слишком хорошо, чтобы быть правдой. И все же осталась проблема с часами. Я просто не могла выкинуть это из головы.
– Я ценю ваше предложение, – сказала я. – Но должна спросить… Вы, часом, не шпионка? Я через многое могу переступить, но не стану подписываться на сотрудничество с нацистами.
Она удивленно выгнула бровь.
– А почему вы так решили?
– Тот фокус с часами. Обычно в часы не прячут ценности. Ничего крупного там не поместится. К тому же лучше прятать в тот предмет, который не украдут. Я думаю, там было какое-то послание.
Ее взгляд подтвердил верность моей догадки.
– Не беспокойтесь, – добавила я. – Я ничего не сказала копам. Решила, что если они не узнают, то и не смогут мне ничего сделать. Но я не хочу, чтобы эта тайна вернулась и дала мне пинка под зад, понимаете?
Она снова надолго замолчала.
– Я не шпионка и не нацистка. Как и не был таковым мистер Маркел, – сказала она. – Записка в часах имела личный характер.
– Ясно.
Она покачала головой.
– Не такого рода личный характер, о котором вы подумали.
Не сказать, что я поверила ей, но решила больше это не ворошить.
– А это не имело отношения к тому, что напоследок сказал Макклоски? – спросила я.
– В каком смысле?
– Он что-то произнес, но я не разобрала. Вас это взбудоражило. Вы спросили его: «Кто вам это сказал?»
Она окинула меня взглядом, значение которого я не расшифровала. Как будто она поняла, что не уверена в родословной щенка, которого взяла из приюта. Она глубоко вздохнула и нервно переплела пальцы.
– Если вы согласитесь на эту работу, я посвящу вас почти во все мои расследования. Поступить по-другому было бы непрактично. Но вы должны понимать, что я не буду делиться с вами всем. О некоторых делах… тех, которыми я занимаюсь уже несколько лет, и тех, которые опасны, я не буду вам говорить. Вам это ясно?
– Конечно. Все артисты, с которыми мне довелось работать, скрывали какие-нибудь детали. Обычно свои лучшие финты.
– Финты?
– Трюки. Уловки. Ухищрения.
Она одобрила аналогию кивком.
– Я понимаю, что, приняв предложение, вам придется мне довериться, – сказала она. – Не могу обещать, что вы будете счастливы. Счастье – тонкая материя, как я обнаружила. Но думаю, могу обещать, что работа будет интересной.
– Я должна ответить прямо сейчас?
– Конечно нет. Возьмите день на размышления. – Она вышла из-за стола и взяла с маленького стола пакет. – Когда я уходила из цирка, меня остановил мистер Калищенко. Он просил передать вам это.
Она вручила мне пакет. Он был тяжелым, хотя и небольшим, обернут в коричневую бумагу и связан бечевкой, к одной из сторон был прикреплен запечатанный конверт.
– Пойду на кухню, узнаю, как там обед.
Когда она ушла, я открыла конверт. Я никогда не видела почерк Калищенко, но именно таким его и представляла – мелкий и элегантный, но слегка небрежный. И без русского акцента, конечно же, но я все равно его представила во время чтения.
Дорогая Уилл!
Как-то раз ты сказала мне, что считаешь цирк своей настоящей семьей. Думаю, ты знаешь, что я оставил свою семью далеко – там, в степях, и чувствую примерно то же самое. Но в молодости не стоит цепляться за семью. Нужно пытаться вознестись к новым высотам. Главное – вовремя отпустить прошлое.
Всегда твой друг,
Валентин Калищенко, Танцор с ножами, Мастер огня, единственный и последний наследник Распутина.
P.S. Я слышал, что комиссариат не вернул тебе нож. Надеюсь, этот станет подходящей заменой. Я также надеюсь, что тебе никогда больше не придется использовать его по тому же назначению. Однако надежды так хрупки, а жизнь в этом мире так тяжела. И ты должна быть к нему готовой.
Я вскрыла пакет и обнаружила не один, а целый набор метательных ножей. В отличие от того, который остался в спине Макклоски, у каждого была деревянная рукоятка, обработанная маслом и отполированная от многократного использования. Эти ножи Калищенко привез из России, когда бежал оттуда в разгар революции. Самый лучший прощальный подарок, какой я только могла вообразить.
И тут до меня дошло. Он писал так, словно я точно уйду. Считал, что я уже согласилась.
Впервые за эти годы я заплакала. Всего на минутку. Потом все прошло, я вытерла слезы и положила письмо и ножи на маленький стол.
Теперь это мой стол, как я поняла.
Когда я в первый раз покинула свой дом, то бежала со всех ног. В этот раз меня потребовалось немного подтолкнуть. Но нет смысла спорить с наследником Распутина.
И я пошла на кухню, посмотреть, что там готовят.
О проекте
О подписке